— Долгая, — говорю, — история.
— Ладно, — сказал он. — Об этом потом. А сейчас я желаю выяснить, что ты сотворил с этой кока-колой?! Рассказывай! Ну же, признавайся!
— Сам толком не знаю, — говорю ему. — По началу-то вкус был так себе, и я подумал: надо бы, типо, слегка подделать, понимаете?
— «Вкус был так себе»! Что ты мелешь, придурок? Вкус был — говно! А теперь — вполне сносный! Ты хоть представляешь, какие это деньги? Миллионы! Миллиарды! Ну-ка, вспоминай. Что ты туда… А звать-то тебя как?
— Гамп, — отвечаю. — Форрест Гамп.
— Так вот, Гамп… припомни шаг за шагом, что именно ты туда намешал.
Ну, я расказал, хотя припомнил, разумееца, не все. Вытащил из кладовой какие-то пузырьки-плакончики, хотел повторить от начала до конца, но так, как раньше, хоть убей, не выходило. Уж мы по всякому пробовали, раз заразом, время уже за полночь перевалило, а этот Альфред все плюет и плюет жижу в мойку, приговаривая, что это близко не стояло к первому обрасцу. А миссис Хоупвелл тем временем знай себе потягивает джин с апельсиновым соком — стакан двацатый уже. И на конец не выдержала.
— Вот дурачье, — говорит. — Как ни бейся, из дерьма пулю не сделаешь. Давайте-ка лучше втроем ляжем в постель и посмотрим, что из этого выйдет.
— Умолкни, Элис, — отрезал Альфред. — Тебе не понять: такая возможность подворачивается раз в жизни!
— Возможность, которая подворачивается раз в жизни, — это то, что предложила я, — сказала миссис Хоупвелл, вернулась в зеркальную комнату и принялась бить в гонг.
В конце концов Альфред прислонился к холодильнику и обхватил голову руками.
— Гамп, — говорит, — это уму непостижимо. Ты вырвал меня из лап неминуемого краха — и вернул туда же. Но я не сдамся. Сейчас я вызову полицию и прикажу опечатать кухню. А завтра сюда прибудут в полном составе мои подчиненные, изымут все продукты, какие ты только мог вбухать в эту жижу, и переправят их в Атланту.
— В Атланту? — удевился я.
— Да, клянусь твоей пухлой задницей, Гамп. А самым ценным продуктом будешь ты!
— Кто, я?
— Именно ты, Гамп. Твой необъятный зад будет маячить у нас в лаборатории до победного конца. Вообрази, Гамп. Сегодня — Атланта! Завтра — весь мир!
Когда я уходил за вещами, из окна улыбалось лицо миссис Хоупвелл, а мне почему-то думалось, что перетурбации мои на этом не закончаца.
Глава 3
Короче, вечером опять пришел я к миссис Каррен и от нее позвонил в мотель Дрыну — сказать, что отказываюсь снабжать население энциклопедями.
— Ну-ну, хорошо же ты отплатил мне за мою доброту, Гамп! — возмущаеца он. — Нож в спину! Как я сразу тебя не раскусил?
А под конец вобще смешал меня с дерьмом и бросил трубку.
Ладно, по крайней мере в этом деле поставлена точка.
Когда я освободился, малыш Форрест уже видел тридесятый сон, а миссис Каррен и спрашивает: что, мол, происходит? Я расказал, что энциклопедями занимаца больше не буду, а поеду в Атланту, подсобить Альфреду с произвоцтвом «Нью-коки» — отказываца нельзя, посколько это принесет не малые срецтва и позволит обезпечить Форреста-младшего. Она не возрожала, только попросила меня на прощанье поговорить с малышом Форрестом и обьеснить, кем я ему прихожусь после кончины родителей. Я спрашиваю: может, у вас лутше получица обьеснить, но она ни в какую:
— Я считаю, Форрест, в жизни каждого человека настает момент, когда приходится брать ответственность на себя, и сейчас для тебя настал такой момент. Вероятно, тебе будет нелегко, но через это надо пройти. Своим рассказом ты должен произвести на ребенка неизгладимое впечатление.
Понятно, что миссис Каррен была права, но я даже не знал, с какого боку к этому поцтупица.
На утро я встал пораньше, миссис Каррен сварила кашу и помогла мне собраца в дорогу. Альфред обещал заехать за мной ровно в девять, так что разговор с малышом Форрестом обкладывать было нельзя. Когда он позавтракал, я вызвал его на крыльцо.
— Мне, — говорю, — придеца на какое-то время уехать, но прежде ты должен кое-что узнать.
— Что узнать? — спрашивает он.
— Ну, во-первых, неизвесно, долго ли я пробуду в отъезде, но ты слушайся миссис Каррен.
— Она же моя бабушка. Я всегда ее слушаюсь, — говорит малыш Форрест.
— Учись на отлично, веди себя как следует, договорились?
Он нахмурился и странно как-то на меня смотрит.
— Слушай, ты мне даже не папа. С чего это ты решил меня воспитывать?
— Вот-вот, — говорю ему, — об этом я и хотел с тобой потолковать. Понимаешь, на самом деле я как раз и есть твой папа.
— Неправда! — вскричал он. — Мой папа заболел и лежит дома. А как выздровеет— сразу приедет и меня заберет.
— Я тебе должен еще кое-что сказать, — говорю. — Твой папа не выздровеет, Форрест. Он теперь там же, где твоя мама, понимаешь?
— Неправда! — упёрствует Форрест. — Бабушка говорит, он за мной приедет! Уже скоро.
— Значит, бабушка ошибаеца, — расстолковываю ему. — Пойми: он заболел вместе с мамой и не выздровел, так что теперь я за тебя в ответе.
— Ты?… Еще чего! За мной папа приедет!
— Форрест, — говорю, — выслушай меня. Не хотел тебе говорить, но пришлось. Поверь: я — твой родной отец. Твоя мама давно мне в этом призналась. Но вы жили одной семьей, а я считался как бы… старым знакомым, что ли, посколько тебе с ними было лутше. Но теперь, понимаешь, их больше нет, и забота о тебе ложица на мои плечи.
— Все ты врешь! — выкрикнул он и стал меня кулачками мутузить, а потом расплакался.
Этого следовало ожидать, но я впервые видел его слезы и подумал, что так ему будет легче, хотя не знаю, много ли до него дошло. А я готов был повесица.
— Форрест правду говорит, милый.
Все это время миссис Каррен стояла в дверях. Теперь она вышла на крыльцо, взяла внучонка на руки и усадила к себе на колени.
— Мне тяжело было об этом заговорить, — сказала она. — Пришлось попросить Форреста. Я сама так и не решилась.
— Неправда! Неправда! — кричит он, брыкаясь и плача. — Вранье! Вы оба врете!
В это время тормозит у дома длинный лимузин, из окна выглядывает Альфред и делает мне знак поторопица. А с заднего сиденья ухмыляеца миссис Хоупвелл.
Взял я сумку, иду к машине и слышу, как у меня за спиной захлебываеца Форрест-младший: «Вранье, вранье, вранье!» Если это имела ввиду миссис Каррен, когда говорила, что правда произведет на Форреста «неизгладимое впечатление», надеюсь, она ошибалась.
Короче, поехали мы в Атланту, и миссис Хоупвелл всю дорогу бедро мне поглажевала, то-сё, а этот Альфред над какими-то бумашками корпел да сам с собой разговаривал.
У главного здания компании «Кока-кола» нас встречала целая толпа; выхожу из машины — все мне руку жмут, по спине хлопают. Провели меня длинным коридором до двери с вывеской «Опытная научно-исследовательская лаборатория. Сверхсекретный объект. Вход воспрещен». Но мы вошли, и я чуть в обморок не грохнулся! Там была оборудована кухня, как у миссис Хоупвелл, один в один, включая даже полупустые стаканы, из которых я пил коку-колу.
— Здесь, Гамп, все воспроизведено точь-в-точь как было в Мобайле, — говорит Альфред. — Нам нужно, чтобы ты совершил те же действия, при помощи которых улучшил для себя кока-колу. Вспоминай каждый шаг, думай головой — от этого может зависеть судьба всей компании!
По-моему, на мои плечи взвалили не справедливо тяшкий груз. В конце-то концов, что я такого совершил? Просто попытался удалить жажду каким-нибудь преемлимым напитком. Короче, облочили меня в широкий белый халат, на подобие доктора Килдэра, и экскеримент начался. Сперва я взял жестянку «Нью-коки» и вылил в стакан с кубиками льда. Пригубил, как тогда у миссис Хоупвелл: на вкус — говно.
Зашел я в кладовушку, там все банки-склянки на своих местах. По правде сказать, у меня даже ни одной мысли не возникло, чем же я тогда смог на столько улутшить коку-колу. И все же взялся за дело: начал смешивать что-то с чем-то. Возле меня не отступно копытяца четверо или пятеро даже: берут на крандаш каждое мое действие. Для начала взял я щепоть гвоздики, сыпанул малость винного камня. Капнул мускатного масла, размягчителя мяса, сырной приправы для попкорна, добавил черной патоки и специй для моря продуктов. Затем откупырил мясные консервы с перцем Чили, отцедил не много ораньжевого жирку, что сверху плавает, — и туда же. Для верности положил немного пекарской соды. В конце концов перемешал все ингридеенты пальцем, как в доме у миссис Хоупвелл, и набрал полный рот. Все затаили дыхание, глаза вылупили. А я поболтал эту смесь во рту и выдал единственное, что напрашевалось:
— Ффф-у-у-у!
— В чем дело? — заволнавался один из набледателей.
— Разве не ясно? — спрашивает другой. — Ему не понравилось.
— Ну-ка, дай попробовать, — говорит Альфред.
Попробовал — и выплюнул прямо на пол.
— Господи, что за отрава, еще хуже прежней!
— Мистер Хоупвелл, — заметил второй набледатель, — вы сплевываете на пол. А Форрест сплевывает в раковину.
Дескать, экскеримент выходит из-под контроля.
— Вы правы, — говорит Альфред, опускаеца на карачки и подтирает «Нью-коку» собственным носовым платком. — Однако, на мой взгляд, не столь важно, кто куда плюнул. Главное — без промедления вернуца к работе, Гамп.
Так мы и сделали. Трудились весь день и пол ночи. В какой-то момент я совсем запутался и заместо честночного порошка, способного, на мой взгляд, слегка нетрализовать скипидар, нечайно бухнул в коку-колу половину солонки. Выпил — и в голове помутилось, как, по расказам, бывает у людей в спасательной шлюбке от питья морской воды. В конце концов Альфред скомандовал:
— Ладно, на сегодня хватит. Но завтра начнем с самого утра. Правильно, Гамп?
— Наверно, — отвечаю в слух, а про себя понимаю: дохлый номер.
Весь следущий день, и следущие недели, и следущие месяцы я экскерементировал с этой «Нью-кокой». И все в пустую. Добавлял и каенский перец, и шафран испанский, и ванильную иссенцию. В дело пошел кумин, пищевой краситель, перец горошком и даже столбилизатор.