Набледатели не отходят от меня не на шаг, каждый всем другим на нервы действует, у них блокнотов исписано уже, наверно, штук пятцот. Ночевать я ухожу в номер люкс, мы все в одной здоровенной гостинице прожеваем, и миссис Хоупвелл, разумееца, тут как тут: разгуливает, можно сказать, в чем мать родила. Пару раз просила сделать ей массаж спины, ну, я не отказывал, но, когда она стала требовать массаж грудной клетки, пришлось заевить, что моему пределу тоже есть конец.
Стало мне казаца, что вся эта история — сплошной блев. Тут тебе и харчи, и жилье, а зарплаты нет как нет, но ведь я только из-за денег на это подписался — ради малыша Форреста. Однажды ночью лежу без сна, думаю, как дальше быть, вспоминаю Дженни и все хорошее, и вдруг прямо передо мной возникает ее лицо, как тогда, на кладбище.
— Ну что, дурила? — говорит она. — Не можешь для себя решить?
— Ты о чем? — спрашиваю.
— Тебе никогда в жизни не восстановить тот вкус. Уж не знаю, что ты сотворил в первый раз, но это был слепой случай, вот и все.
— И что мне теперь делать? — спрашиваю.
— Бросай все! Уноси ноги! Найди нормальную работу, а то так и будешь до конца своих дней эту дрызготню разводить!
— Как же так? — говорю. — Ведь эти люди на меня расщитывают. Твердят, что я — их единственная надежда на спасение компании «Кока-кола».
— Пошли их подальше, Форрест. Им на тебя плевать. Они заняли теплые местечки, а тебя за идиота держат.
— Да, — говорю, — пожалуй, ты права. Как всегда.
И тут она ищезла, а я снова один остался.
На утро, с позаранку, за мной зашел Альфред. В экскерементальной кухне я опять принялся доводить до ума коку-колу. Пол дня смешивал всякие гадости, но теперь после каждой дикустации уже не фыркал и не плевался, а с улыбочкой тянул: «О-о-о-о!» — и отпевал еще глоток.
— Что такое? — задергался один из набледателей. — Ему понравилось?
— Думаеца мне, — говорю, — я справился.
— Господь услышал мои молитвы! — завопил Альфред, хлопая себя по лбу.
— Позвольте-ка, — говорит другой набледатель.
Набирает жижу в рот, перекатывает, типо, на языке. И потом обьевляет:
— А что, недурственно!
— Дайте попробовать, — требует Альфред.
Глотнул, в лице изменился, кабудто заколдованый, и говорит:
— Аххх! Изумительно!
— И мне чуть-чуть налейте, — просит третий набледатель.
— Нет уж, дутки! — отрезал Альфред. — Что осталось, пойдет на химический анализ. Этим опивкам цена — миллиарды! Все меня услышали? Миллиарды!
Выскочил он за дверь и, призвав двоих вооруженных охранников, приказал им убрать стакан с кокой-колой в сейф и беречь как синицу ока.
— Гамп, ты это сделал! — вопит Альфред, бьет себя по колену кулаком и бугровеет, как свекла.
Набледатели прыгают, взявшись за руки, и тоже вопят. Вскоре дверь в экскерементальную кухню распахнулась и на пороге возник рослый седовластный человек, холеный такой, в темно-синем костюме.
— Что, — интересуеца он, — здесь происходит?
— Сэр, мы сотворили чудо! — кричит Альфред. — Гамп, это председатель совета директоров, глава компании «Кока-кола». Иди сюда, пожми ему руку.
— В чем же состоит ваше чудо? — спрашивает этот седовластный.
— Гамп — вот он, полюбуйтесь, — добился, чтобы у «Нью-коки» был сносный вкус! — отвечает Альфред.
— Неужели? — удевляеца начальник. — И как же тебе это удалось?
— Не знаю, — говорю. — Наверно, просто свезло.
Вобщем, через пару дней компания «Кока-кола» организовала у себя в шкап-квартире, в Атланте, грандиозную дикустацию на пять тыщ человек, куда вошли креспонденты, политики, высоко поставленная тусовка, акционеры и протчая элита, плюс пятцот учеников из окресных школ. Снаружи небо разрезали, кабудто ножницами, огроменные прожекторы, а кому нехватило приглашений, толпились за канатами и махали щасливчикам, кому хватило. Приглашенные, почти все в смоукингах и в длинных платьях, прохаживались по залу и вели свецкие беседы, как вдруг на сцене поднялся занавесь — и там стоим мы с Альфредом, миссис Хоупвелл и президент «Коки-колы».
— Леди и джентльмены, — начал президент, — мне выпала честь сделать важное объевление.
Все, прикусив языки, уставились на нас. А он продолжает: так, мол, и так, компания «Кока-Кола» с гордостью прецтавляет новый продукт, способный предать второе дыхание нашему произвоцтву, которому более семидесьти лет, и за эти годы мы ни разу не меняли базовую рецептуру, посколько «кока-кола» всем была по вкусу. Однако нынче, в восьмидесятые годы двацатого века, положение стало иным. Рано или позно всюду происходят перемены. «Дженерал моторс» меняеца каждые три-четыре года. Политическое руковоцтво страны — тоже. Люди меняют одежду раз или два раза в год…
На этой последней фразе по залу прокотился тихий ропот.
— Я хочу сказать, — подправился президент, — что дизайнеры с завидной регулярностью создают новые товары, и посмотрите, какие это дает прибыли!
Он выдержал паузу, чтобы его слова улеглись в умах, и продолжил:
— Вот и наша компания приняла решение отойти от многолетней традиции в пользу современных тенденций. Наш обновленный продукт получил название «Нью-кока», и мы хотим выразить признательность молодому исследователю Форресту Гампу, изобретателю этого поразительного напитка! Сейчас наш обслуживающий персонал расставит на столах стеклянные бутылки и жестяные банки — не отказывайте себе в удовольствии попробовать эту новинку, но перед этим я должен предоставить слово изобретателю. Леди и джентльмены, встречайте: Форрест Гамп!
Подводит он меня к микрофону, а я даром речи лишился от ужоса, стою и думаю: мне бы по маленькому, только в слух я нипочем этого больше не скажу. Нет-нет. И за место этого выговорил:
— Надеюсь, вкус не плох. — И попятился от микрофона.
— Замечательно! — воскликнул президент, когда смолкли оплодисменты, и предложил начать дикустацию.
Стало слышно, как по всему залу откупыривают бутылки и жестянки, а потом учасники этого меропринятия начали пробовать «Нью-коку». Отовсюду понеслось «о-о-о», «аххх», гости переглядывались и кивали. Но, ни с того ни с сего, один малец из приглашенных как выкрикнет: «Ф-у-у-у! Гадость какая!» — и выплюнул все, что в рот набрал. Другие школьники последовали его примеру; я глазом моргнуть не успел, как, щитай, все гости стали давица и выплевывать «Нью-коку» на пол. А некторые выплевывали прямо на тех, кто рядом стоял, и от этого в зале разгарелась не шуточная подтасовка. Очень скоро приглашенные стали кидаца жестянками и бутылками, вход так же пошли кулаки, ботинки и открывашки, столы переворачивались вверх кармашками. Некоторые дамочки, кому платья порвали, с воплями убежали в темноту. Фотокамеры слепят вспышками, телевизионщики стараюца все заснять. Мы с президентом, Альфредом и миссис Хоупвелл, стоя на сцене и лишившись даром речи, знай уворачиваемся от бутылок и жестянок. Кто-то кричит: «Вызовите полицию!» — я смотрю, а полиция-то вся тут, в самой гуще.
Прошло совсем не много времени, и беспорядки выплестнулись на улицу, откуда уже доносился рев сирен и протчее. Мы с президентом, Альфредом и миссис Хоупвелл попытались пробица к выходу, но застряли в толпе, и очень скоро на миссис Хоупвелл порвали все платье. Мы с головы до ног в «коке» и в плевках, к одежде прилипли объедки «чокопая» и кексиков, заботливо предложенных компанией «Кока-кола» к новому напитку. Кто-то выкрикнул, что из-за масовых беспорядков мэр Атланты, якобо, объевил «черезвычайное положение»: на Пичтри-стрит толпа повыбила витрины и разграбила магазы, а теперь и до поджогов дошло.
Жмемся мы под козырьком шкап-квартиры, и вдруг кто-то меня узнал, да как заорет: «Вот он!» — я глазом моргнуть не успел, как на меня ринулась тысячная кодла, в том числе и президент «Коки-Колы», и Альфред, и даже миссис Хоупвелл, оставшись в одних трусиках! Не долго думая, припустил я оттуда со всех ног, через главную магистраль, в горку, проселочными дорогами, под градом камней и бутылок. Сцуко, со мной ведь такое уже бывало. Короче, оторвался от толпы, посколько на это натренерован, но, доложу я вам, такого страху натерпелся!
Через некторое время выбежал я на двухполостное шоссе, ведущее неизвесно куда, и, завидев свет встречных фар, поднял к верху большой палец. Фары замерли, и что вы думаете: останавливается не большой грузовичок. Я спросил водителя, куда он едет; тот сказал, что «к северу, в Западную Виргинию», и не возрожает меня подбросить, но только если в кузове, потому как в кабине у него пассажирка. Глянул я на эту пассажирку и вижу: на сиденье, сопя и похрюкивая, развалилась здоровенная свинья, весом не менее двух центеров.
— Породы «польско-китайская», с родословной, — обьесняет водитель. — Зовут Гуртруда. Она меня скоро богачом сделает, я ее завсегда в кабине вожу. Но ты устраивайся взади. Там хрюшки попроще. Могут слегка рылом ткнуть, а так — безобидные.
Кое-как втиснулся я в кузов, и мы поехали. Свиней там было с десяток: все захрюкали, заверещали, зафыркали, но вскоре успокоились, подвинулись даже. Через некторое время дождик припустил.
Да, думаю, бывают же такие перетурбации.
На расцвете следущего дня заехали мы на стоянку для грузовиков, фермер вылез из кабины, обошел кузов.
— Эй, — окликает меня, — как спалось?
— Не плохо, — отвечаю ему из-под свиноматки вдвое больше меня, но от нее хотя бы ночью тепло было.
— Пойдем, что ли, кофейку выпьем да перекусим, — говорит. — Фамилия моя, кстате, Макгиввер.
У входа в закусочную был стенд с газетой «Атланта конститьюшн», а в ней на первой полосе заголовок: СЛАБОУМНЫЙ ИЗОБРЕТАТЕЛЬ СПРОВОЦИРОВАЛ МАССОВЫЕ БЕСПОРЯДКИ В ГОРОДЕ
В статье говорилось так:
Вчера бывший торговец энциклопедиями, подвизавшийся в штате Алабама, представил разработанную им для компании «Кока-кола» новую рецептуру, чем спровоцировал одну из крупнейших вспышек насилия за всю историю Атланты. Его мошенничество было разоблачено в присутствии нескольких тысяч самых достойных горожан.