— Невозможно, ваше сіятельство! Какой разбойникъ откажется отъ золота и безнаказанности?
— Но вѣдь вамъ извѣстно, что этотъ разбойникъ не заурядный злодѣй. Его нельзя мѣрить на свой аршинъ; если онъ откажется, какимъ образомъ выполните вы обѣщаніе, данное вами за прошлую ночь тремъ предводителямъ мятежниковъ?
— Ну, ваше сіятельство, въ такомъ случаѣ, хотя я считаю его невозможнымъ, если только намъ посчастливится розыскать этого человѣка; развѣ вы забыли, что ложный Ганъ Исландецъ ждетъ меня черезъ два дня въ условленный часъ, въ мѣстѣ, назначенномъ для свиданія тремъ предводителямъ, въ Синей Звѣздѣ, долинѣ, расположенной вблизи Арбарскихъ развалинъ?
— Вы правы, всегда правы, любезный Мусдемонъ, — замѣтилъ графъ и оба погрузились въ молчаливое раздумье.
Мусдемонъ, которому выгодно было поддерживать хорошее расположеніе духа своего патрона, чтобы развлечь его, спросилъ проводника.
— Послушай, молодецъ, что это за полуразрушенный каменный крестъ возвышается тамъ, позади молодыхъ дубковъ?
Проводникъ, субъектъ съ тупымъ взоромъ и глуповатымъ лицомъ, обернулся и отвѣтилъ, качая головой:
— О! Сударь, это самая древняя висѣлица Норвегіи. Святой король Олай воздвигъ ее для судьи, заключившаго договоръ съ разбойникомъ.
Мусдемонъ примѣтилъ на физіономіи своего патрона выраженіе совсѣмъ противное тому, которое онъ надѣялся вызвать отвѣтомъ проводника:
— Это очень занятная исторія, — продолжалъ тотъ: — которую я слышалъ отъ бабушки Озіи: разбойникъ самъ долженъ былъ повѣсить судью…
Наивный проводникъ совсѣмь не замѣчалъ, что исторія, которою онъ хотѣлъ позабавить путешественниковъ, была для нихъ почти оскорбленіемъ. Мусдемонъ перебилъ его.
— Да, да, — сказалъ онъ: — намъ извѣстна эта исторія.
— Наглецъ! — пробормоталъ графъ: — ему извѣстна эта исторія! Ну, Мусдемонъ, дорого же ты мнѣ поплатишься за свою наглость.
— Что вы изволили сказать, ваше сіятельство? — спросилъ Мусдемонъ съ раболѣпнымъ видомъ.
— Я размышлялъ, какимъ бы образомъ добиться для васъ ордена Даннеброга. Свадьба моей дочери Ульрики съ барономъ Орденеромъ представитъ тому удобный случай.
Мусдемонъ разсыпался въ изъявленіяхъ благодарности.
— Кстати, — продолжалъ графъ: — потолкуемъ о моихъ дѣлахъ. Какъ вы думаете, приказъ о временной отлучкѣ полученъ уже мекленбуржцемъ?
Читатель, быть можетъ, помнитъ, что графъ имѣлъ привычку называть такъ генерала Левина Кнуда, который дѣйствительно былъ родомъ изъ Мекленбурга.
— Поговоримъ о твоихъ дѣлахъ! — подумалъ оскорбленный Мусдемонъ: — какъ будто мои дѣла не наши дѣла… Ваше сіятельство, — отвѣчалъ онъ вслухъ: — я полагаю, что гонецъ вице-короля должно быть теперь уже въ Дронтгеймѣ, такъ что генералъ Левинъ вскорѣ отправится…
Графъ продолжалъ взволнованнымъ голосомъ:
— Это отозваніе, любезный Мусдемонъ, одна изъ вашихъ мастерскихъ выдумокъ; это одна изъ вашихъ великолѣпно задуманныхъ и искустно выполненныхъ интригъ.
— Честь за нее принадлежитъ столько же вашей милости, сколько и мнѣ, - возразилъ Мусдемонъ, старавшійся, какъ мы уже заметили, вмѣшивать графа во всѣ продѣлки.
Патронъ отлично зналъ тайную мысль своего клеврета, но не подалъ вида и улыбнулся:
— Вы всегда скромничаете, любезный Мусдемонъ; но я не забуду вашихъ безцѣнныхъ услугъ. Присутствіе Эльфегіи и отъѣздъ мекленбуржца обезпечиваютъ мое торжество въ Дронтгеймѣ. Теперь я управляю округомъ и если Ганъ Исландецъ приметъ мое предложеніе и станетъ во главѣ мятежниковъ, король припишетъ мнѣ всю славу за усмиреніе бунта и поимку страшнаго разбойника.
Они разговаривали въ полголоса, какъ вдругъ проводникъ обернулся.
— Вотъ, господа, — сказалъ онъ: — посмотрите, налѣво отъ насъ пригорокъ, на которомъ Біордъ Справедливый велѣлъ обезглавить передъ своимъ войскомъ Веллона Двуязычнаго, измѣнника, который, удаливъ вѣрныхъ защитниковъ короля, призвалъ непріятелей въ лагерь, чтобы показать, что онъ одинъ спасъ жизнь Біорда…
Всѣ эти древнія норвежскія преданія совсѣмъ не нравились Мусдемону и онъ поспѣшно перебилъ проводника:
— Да, да, мой милый, не болтай и продолжай путь, не оборачиваясь. Какое намъ дѣло, что развалины и высохшія деревья напоминаютъ тебѣ глупыя преданія? Своими бабьими сказками ты досаждаешь моему господину.
Онъ говорилъ правду.
XXII
Вернемся теперь къ нашимъ путешественникамъ, которыхъ мы оставили взбирающимися не безъ труда при свѣтѣ луны на крутую кривизну Оельмскаго утеса. Этотъ утесъ, лишенный растительности отъ начала кривизны, извѣстенъ былъ среди норвежскихъ крестьянъ подъ именемъ Ястребиной Шеи, названіе, дѣйствительно отвѣчавшее очертаніямъ, которыя представляла издали эта огромная масса гранита.
По мѣрѣ того какъ Орденеръ и Спіагудри приближались къ обнаженной части утеса, лѣсъ смѣнялся кустарникомъ, трава — мхомъ, дубъ и береза — дикимъ шиповникомъ, дрокомъ и остролистомъ: оскудѣніе растительности, которое на высокихъ горахъ всегда указываетъ близость вершины, вслѣдствіе постепеннаго истонченія почвы, одѣвающей, такъ сказать, остовъ горы.
— Господинъ Орденеръ, — заговорилъ Спіагудри, подвижное воображеніе котораго то и дѣло увлекалось водоворотомъ различныхъ идей: — эта отлогость крайне утомительна и надо быть очень преданнымъ вамъ, чтобы слѣдовать по ней за вами… Постойте, кажется я вижу тамъ направо роскошный conѵоlѵulus, мнѣ хотѣлось бы разсмотрѣть его поближе. Какъ жаль, что теперь не день!.. Воля ваша, а это ужасная наглость оцѣнить подобнаго ученаго, какъ я, въ какихъ нибудь четыре несчастныхъ экю! Положимъ, что славный Федръ былъ рабомъ, что Экопъ, если вѣрить ученому Планудію, былъ проданъ на ярмаркѣ какъ животное или вещь. А кто не возгордился бы, имѣя что нибудь общее съ великимъ Эзопомъ?
— И съ знаменитымъ Ганомъ? — добавилъ, улыбаясь Орденеръ.
— Ради святого Госпиція, — взмолился Спіагудри: — не упоминайте этого имени. Клянусь вамъ, я легко обойдусь и безъ такого сближенія. Однако какія странности возможны на бѣломъ свѣтѣ, если цѣна за его голову достанется Бенигнусу Спіагудри, товарищу его по несчастію!.. Господинъ Орденеръ, вы гораздо благороднѣе Язона, который не отдалъ золотаго руна кормчему Арго; ваше же предпріятіе, цѣли котораго я все еще не могу хорошенько понять, не менѣе опасно, чѣмъ предпріятіе Язона.
— Но, такъ какъ ты знаешь Гана Исландца, — сказалъ Орденеръ: — сообщи мнѣ нѣкоторыя свѣдѣнія о немъ. Ты мнѣ уже упоминалъ, что это совсѣмъ не гигантъ, какимъ обыкновенно его рисуютъ.
Спіагудри прервалъ его:
— Постойте, сударь, не слышите ли вы шума шаговъ позади насъ?
— Да, — спокойно отвѣтилъ молодой человѣкъ: — только не пугайся. Это какой нибудь красный звѣрь, котораго спугнуло наше приближеніе, и который бѣжитъ, ломая кусты.
— Да, это возможно, мой юный Цезарь; уже съ давнихъ поръ не заглядывало въ эти лѣса ни одно человѣческое существо! Если судить по тяжелой поступи, звѣрь надо полагать огромный. Это или лось, или сѣверный олень, который заходитъ иногда въ эту сторону Норвегіи. Тутъ водятся также рыси. Между прочимъ, я видѣлъ одну чудовищной величины, когда ее привезли въ Копенгагенъ. Я долженъ описать вамъ этого свирѣпаго звѣря.
— Нѣтъ, любезный проводникъ, — перебилъ Орденеръ: — я предпочитаю, чтобы ты описалъ мнѣ другое чудовище, не менѣе свирѣпое, страшнаго Гана…
— Тише, милостивый государь! Какъ вы спокойно произносите подобное имя! Вы не знаете… Боже мой, слышите вы!
Съ этими словами Спіагудри приблизился къ Орденеру, который дѣйствительно услыхалъ крикъ, похожій на ревъ. Подобный же ревъ, какъ помнитъ читатель, страшно напугалъ трусливаго смотрителя Спладгеста въ тотъ бурный вечеръ, когда онъ бѣжалъ изъ Дронтгейма.
— Слышали вы? — пробормоталъ Спіагудри, задыхаясь отъ ужаса.
— Конечно, — отвѣтилъ Орденеръ: — и не понимаю, чего ты дрожишь. Это ревъ дикаго звѣря, быть можетъ просто крикъ одной изъ тѣхъ рысей, о которыхъ ты только что упоминалъ. Неужели ты разсчитывалъ пройти въ эту пору въ подобной мѣстности, не будучи извѣщенъ ничѣмъ о присутствіи хозяевъ, которыхъ мы потревожили? Повѣрь мнѣ, старина, они больше перепугались, чѣмъ ты.
Спіагудри нѣсколько успокоился, видя спокойствіе своего молодаго спутника.
— Ну; дай то Богъ, чтобы и на этотъ разъ вы были правы. Однако крикъ этого звѣря ужасно походитъ на голосъ… Извините меня, милостивый государь, но право не въ добрый часъ надумались вы взбираться къ замку Вермунда. Я боюсь, что бы надъ нами не стряслась какая бѣда на Ястребиной шеи.
— Не бойся ничего, пока ты со мною, — отвѣтилъ Орденеръ.
— О! Васъ то ничѣмъ не проймешь; но, милостивый государь, одинъ лишь блаженный Павелъ могъ безнаказанно брать змѣю въ руки. Вы не обратили вниманія, когда мы стали взбираться на эту проклятую тропинку, что по ней повидимому недавно кто то прошелъ, такъ что помятая трава не успѣла еще расправиться.
— Признаюсь, все это нисколько меня не интересуетъ, и мое душевное спокойствіе ничуть не зависитъ отъ того, помяты стебли травы, или нѣтъ. Но вотъ, мы сейчасъ выйдемъ изъ кустарника, не будемъ слышать ни шаговъ, ни криковъ звѣрей; я совѣтую тебѣ, мой храбрый проводникъ, не собраться съ мужествомъ, нѣтъ, а собраться съ силами, такъ какъ высѣченная въ скалѣ тропинка будетъ, пожалуй, потруднѣе пройденной.
— Да, но не отъ крутизны, милостивый государь, такъ какъ ученый путешественникъ Суксонъ разсказываетъ, что она часто загромождена бываетъ обломками скалъ, или тяжелыми камнями, которые не своротишь и черезъ которыя не такъ то легко перелѣзть. Между прочимъ, недалеко отъ Малаерскаго подземнаго выхода, къ которому мы приближаемся, находится громадная трехугольная глыба гранита, на которую давно уже сильно хотѣлось мнѣ взглянуть. Шоннингъ утверждаетъ, что видѣлъ на немъ три первобытныхъ руническихъ письменныхъ знака…
Нѣкоторое уже время путешественники взбирались по голому утесу; они достигли маленькой развалившейся башни, черезъ которую имъ надо было пройти и на которую Спіагудри обратилъ вниманіе Орденера.