– Лёха, ты где бродил столько? У нас отчёт-экзамен по океанографии был!
– Да я в мастерских задержался. Вован опять взрывные цилиндры перепутал, представляешь? Я завожу, а мотор – чих-пых, чих-пых, – и всё на этом…
– Ритка! Ты в буфет?
– Взять тебе?
– Котлету! И к чаю чего-нибудь…
– Андрей Евгеньевич, а практика скоро? Надоела эта виртуалка, хочется вживую субмарину поводить!
– А ты матчасть всю освоил, Еловский?
– Ну-у… Почти.
– Вот потому и судовождение – почти. Рано тебе еще в море.
– Смирись, Ёлка! Пошли, отбой…
– Детское время!
Именно здесь, в чистеньких и строгих аудиториях учебного центра, Тимофей по-иному взглянул на вялотекущую классовую борьбу между работниками и неработающими. Он впервые подверг сомнению козырный довод арбайтеров: «Не нравится сидеть на пособии от Фонда изобилия? Идите к нам! Поступайте в вузы, получайте дипломы, устраивайтесь на работу – и расписывайтесь за аванс и получку!»
Не все так просто, ибо есть меж людьми древнее противоречие, портящее настроение и жизнь. Это противоречие в неравенстве способностей. Одного едва к горшку приучили, а он уже умница, отличник, удачник. Вырастет – станет чемпионом, лауреатом, мастером. Выдающимся ученым, заслуженным артистом, талантливым инженером.
А другой – середнячок, тяжелодум, посредственник. Недалекий «маленький человек» даже с дипломом в кармане навсегда останется рядовым работником, он обречен всю жизнь трудиться вдвое больше своих одаренных товарищей, но так и не станет с ними вровень, не добьется даже тени их успеха, даже блеска их наград.
Так в одних душах зачинается чувство превосходства, а другие ощущают неполноценность да собственную ущербность.
Браун фыркнул, насмехаясь над собой, – нашел, когда философию разводить! Или это в нем крутизна заговорила?..
Поглядывая по сторонам, он выбрался на соединительную галерею и перешел на третий этаж плоского кремового корпуса общежития. В «общаге» было куда тише, чем в школе, только играла где-то тихая музыка да звучал девичий смех, перебиваемый добродушным баском.
Тимофей прислушался. Нет, это не Стоун смеялась…
Напевая, из двери напротив вышла девушка в простеньком сарафанчике. С интересом глянув на Брауна, она пошла по коридору, нарочно придавая походке вид дефиле.
– Вы не подскажете, где мне найти Наталью Стоун? – тихо спросил ее Тимофей.
Девушка обернулась, похлопала ресницами, потом подняла задумчивый взгляд к потолку и уверенно указала пальчиком:
– Третий модуль слева. Наташка одна.
Отпустив это замечание, девушка озорно улыбнулась.
– Спасибо.
– Не за что…
Браун решительно постучал в дверь третьего модуля слева.
– Ворвитесь! – донесся до него ответ.
Тимофей вошел и аккуратно закрыл за собой дверь. Из комнаты выглянула Наташа и очень удивилась.
– Ты? – сказала она. – Уже? Ой, что это я… Проходи, Тим!
Тим прошел, виновато улыбаясь, и был усажен в скрипучее кресло. Наталья, затянутая в халатик, устроилась прямо на подоконнике.
– Произошли кое-какие события, – затянул Браун, стараясь не бравировать. – В общем, мне надо не просто переселиться в ТОЗО, мне надо туда бежать…
И он выложил всю историю, с самого начала, все свое несвятое житие, «вырезав» из него лишь одну купюру – не стал распространяться о походе на «Аппалузе» и смерти Волина.
Наталья выслушала его внимательно и с сочувствием. Погрустнела, помолчала и сказала:
– Мой отец тоже бежал в ТОЗО. Двое неработающих хотели маму изнасиловать, батя одного искалечил, другого убил… Родители тогда переехали в Пацифиду – есть такая суверенная территория в ТОЗО. Год спустя родилась я – в батиполисе «Преконтинент-8». Папе с мамой выплатили подъемные, мы на них купили две старых, «бэушных» субмарины, попробовали собрать стадо кашалотов. Тут как раз Стан к нам устроился, Станислас Боровиц, герой войны. Года за два мы собрали небольшое стадо китов. И погнали полсотни в Петропавловск. Сдали кашалотов на китобойный комбинат, а на все вырученные деньги купили еще четыре субмарины. Когда мы вернулись, наша станция уже догорала. Кашалотов угнали китокрады, они же и родителей моих… обоих… убили. Осталось нас пятеро – я и четыре смотрителя-китопаса. Станислас сразу собрался и за китокрадами двинул. Месяц пропадал, но я еще за неделю до его возвращения узнала все новости по ЭсВэ – Стан настиг воров и убийц. Китокрадов было пятеро, троих он застрелил сразу, а парочке, что осталась, кровь пустил на икрах и свесил за борт. Их долго ели мелкие акулы… – Наташа встрепенулась и сказала: – Ладно, возвращаться в прошлое – плохая примета. Ты как сюда добирался?
– У меня птер.
– Отлично! – сказала Стоун деловито. – Слушай. Сегодня в четыре утра нам надо сесть на стратолет. Это грузопассажирский, рейс «Владивосток – НовоАрхангельск». Надо будет устроиться на нем вместе с птером, и нас сбросят точно над «Моаной-2»!
– «Моана-2»? Это ваш СПО?
– Общий, – поправила его Наталья. – На нем три станции, одну занимает команда с «Летящей Эн». «Летящая Эн» – это наше клеймо. На других станциях – соседи с ранчо «Тире-20» и «Бокс-Аш», они тоже пасут кашалотов.
– Это-то понятно… – продолжал сомневаться Браун. – А регистратуру мы как пройдем?
– Через грузовой терминал, – усмехнулась девушка. – Ген-регистраторы тут работают по принципу полупроводника – из ТОЗО сюда не впускают, а отсюда туда – свободно! Давай так – ты ложись спать, вон диван, я думаю – поместишься, а я сбегаю к преподу, возьму тест-программы.
– Извини, – сказал Тимофей покаянно, – я нарушил все твои планы…
– Пустяки, – ласково улыбнулась девушка. – Я же учусь заочно. Сессия кончилась, а когда улетать, днем позже или раньше – какая разница? Ложись, подниму в три!
Пройдя к стенному шкафу, она достала с полки блестящий черный комбинезон и сказала отрывисто:
– Отвернись!
Браун послушно исполнил приказ, но не сразу, успев разглядеть гибкую спину и узенькую талию, круто расходящуюся в роскошную попу. «Как сердечко перевернутое…» – мелькнуло у него. Тут он поймал смеющийся взгляд Наташи, брошенный на него «рикошетом» в зеркале, и мигом отвел глаза.
– Ну, я пошла! – сказала девушка, оглаживая ладонями обтягивающий комбез и придирчиво рассматривая свое отражение.
Выйдя за дверь, Наташа помахала Тимофею пальчиками и пошла, удаляясь по коридору.
Браун невольно залюбовался походкой девушки. У Марины Рожковой красота яркая, глянцевая, в ней совмещаются детский наив-наигрыш и порочность напоказ. Рожкова пленяет «с холодной дерзостью лица», соблазняет с равнодушием богини-девственницы, но она очень страстная, любит, чтобы сильный мужчина подчинял ее и властвовал над нею.
Наташа иная. С виду она простая и открытая, не стремится обаять и влюбить. Похоже, даже смущается того, что привлекательна. У Марины – нарочитая слабость, изнеженность – все, чтобы завлечь «мачо» в «медовую ловушку». У Наташи – опасная женская сила, бьющая через край энергетика, гибкость, строгое изящество и простодушное обаяние. Но влечет его к Марине…
Взлетел «Халзан» ровно в три часа ночи. Тимофей испытывал лишь одно переполнявшее его хотение – принять горизонтальное положение и закрыть глаза.
Сонно помаргивая, глядел он на притухшие огни Владивостока, на полупустые улицы с мигавшими световыми столбами на перекрестках, на редкие вертолеты, плывущие в темноте, подобно светлячкам.
– На-ка, – сказала Наталья заботливо, протягивая Тимофею пилюльку спорамина [15], – выпей, а то еще заснешь на высоте птичьего полета.
Браун выпил. Минут через пять – как раз миновали Вторую Речку – Тимофей окончательно стряхнул с себя липкую паутину сна. Взбодрился.
Когда они уже подлетали к международному аэропорту, Стоун забеспокоилась.
– Спустись пониже, – попросила она.
Тимофей снизился, повел птер по-над дорогой. Впереди, за темными рощами, плясали голубые лучи прожекторов, выхватывая из темноты громадные конусы ионолетов.
– Полиции опасаешься? – тихо спросил Браун.
– Боюсь, – ответила девушка. – Они наш птер могут перехватить на подлете…
– На подлете… – механически повторил Тимофей.
Он опустил взгляд к дороге. Полотно фривея было почти пусто, только по выделенной полосе шли грузовики-автоматы.
– А если мы не подлетим, – сказал Браун, – а подъедем?
– Как это? – не поняла Наталья.
– Сейчас я…
Минутой позже от трассы вильнул в сторону съезд, уводящий к аэропорту. Туда же свернуло два или три автомата.
Тимофей выбрал самый большой грузовик, на пяти шасси, и полетел над ним, держась над вторым кузовом. Скорости сравнялись.
– Осторожно только! – сказала девушка, догадавшись, какой трюк собрался проделать Браун.
Не отвечая, Тимофей медленно пошел на снижение, одновременно выпуская шасси – четыре суставчатых «лапы»-опоры выдвинулись, разогнувшись наполовину. Птерокар шатало и качало, но вот шасси коснулось яркой пластмассовой крыши кузова, укрепилось, и крылья тут же сложились.
– Ой! – вскрикнула Наташа, цепляясь за сиденье.
– Держись!
Кабина птерокара раскачивалась, переваливаясь с боку на бок, клевала носом и откидывалась назад, но шасси держалось крепко. Браун сгорбился на месте пилота, напрягаясь и сжимая рычаг. В любую секунду он был готов резко дернуть его на себя – и поднять птерокар в воздух.
Смотреть наружу не хотелось – весь видимый мир пьяно шатался, то вскидываясь, то опадая.
– Замечательно…
– Сворачиваем… – слабым голосом сказала Наталья. – Здесь нас уже не задержат. Не должны…
Грузовик-автомат плавно развернулся на спиральном спуске и въехал в громадные ворота грузового терминала – птеру даже не пришлось приседать. Заклокотав мощными моторами, машина поднялась по пандусу и оказалась на взлетном поле.
С громадным облегчением Браун потянул рычаг на себя – птер с треском распахнул крылья и слетел с примятого кузова, поплыл над самым металлопластом стартовых площадок.