— Ты не отвечаешь мне? — настаивает Нузей. — Я ведь тебя предупредил, чтобы ты не появлялся в этом секторе.
— Господин комиссар, — пытается объяснить Довера, — я сел в автобус только для того, чтобы доехать до вокзала Сен-Лазар и сесть на поезд. Я хочу навестить кузину в Сен-Жермен.
— Я не комиссар, и ты не пытайся мне льстить, — говорит Нузей. — Убирайся, или я живо упеку тебя.
Ловера наклоняет голову, подходит к дверям и, воспользовавшись тем, что автобус сбавил скорость, выпрыгивает на мостовую. Нузей смотрит, как он боязливо удаляется по улице Пети-Шан, и его настроение становится еще лучше. Какие удивительные часы переживает он! После обеда он соберет своих будущих сотрудников и изложит им свой план. Работы у них будет невпроворот, это точно. Но для полицейского служаки это равнозначно блеску солнца Аустерлица.
На вокзале Сен-Лазар инспектор Эмиль Нузей делает пересадку на двадцать шестой автобус. Он поднимается и опирается о поручни.
— Пожалуйста, билет!
Перед ним стоит контролер. Нузей сует руку в карман пиджака. Он испытывает шок: бумажника нет! Эмиль начинает нервно выворачивать карманы. Кондуктор с сарказмом смотрит на него.
— Я потерял удостоверение, — гремит Нузей.
— За безбилетный проезд штраф — один франк, — нудит контролер.
Нузей вынимает из кармана мелочь, снова инспектирует свои карманы и напрягает память. Где удостоверение, черт побери? Может быть, он оставил его на столе? Нет, удостоверение было при нем, когда он сел в двадцать первый автобус, потому что он показал его кондуктору. Ответ может быть только один: инспектор потерял его где-то в пути. Вот досада! В бумажнике все его документы: полицейское удостоверение, водительские права — одним словом, все атрибуты безупречного служащего.
Прислонившись к стене или сидя на столах, свесив ноги, или оседлав стулья, полицейские молчаливо смотрят на своего нового шефа. Они представляют собой сливки, элиту, избранную расу полицейских уголовного розыска. Скоро их будут называть бандой Нузея. Эта банда не дышит благосостоянием: лоснящиеся лица, не привыкшие к нежной туалетной воде; мятые костюмы; бесформенные, не раз бывшие в починке туфли; плохо завязанные дешевые галстуки; сорочки с сомнительными воротничками. Однако эта банда скоро будет диктовать моду вплоть до воскресного белья.
Эмиль молча изучает свою команду, затем его взгляд падает на стену голубятни, где между двумя прогнившими балками он прибил гигантский план Парижа, купленный на распродаже в книжном магазине на бульваре Сен-Жермен. Он снова переводит взгляд на своих людей.
— Нас двадцать человек, — говорит он, — то есть по одному на каждый округ Парижа. Я сознательно опускаю пригород: налеты там редки, и я не думаю, что налетчики собираются там на свои сходки. Я продолжаю: в Париже, вместе с инспекторами судебной полиции и районными комиссариатами, нас сто восемьдесят человек. Таким образом, получается два инспектора на квартал, четыре квартала на округ. Вам понятно?
Инспектор Альбер Бриа, кетчист команды, утвердительно кивает головой, жуя гевинг-гам.
— Комиссариаты являются важным источником информации, которым не стоит пренебрегать, — продолжает Нузей, — тем более что наши коллеги поддерживают постоянную связь с муниципальной полицией, значительно превосходящей нас по численному составу. Необходимо регулярно к ним наведываться, отбросить всякие амбиции и личную неприязнь, завести с ними дружеские связи. Через сутки каждый из вас должен иметь точное представление о том, что происходит в вверенном ему секторе.
Эмиль Нузей достает сигарету из кармана своего пиджака, висящего на спинке стула, чиркает спичкой, делает глубокую затяжку и сплевывает крошки табака, прилипшие к губе.
— Наш второй козырь — это хозяева бистро и ночных клубов, — продолжает Эмиль. — Известно, что воры тратят деньги. Так было и так будет. Так вот, хозяева должны быть заинтересованы сотрудничать с нами, если они не хотят разорения. Клиентам не нравится, когда в кафе приходят полицейские и осуществляют контроль, я имею в виду полицейские проверки. Несколько повторяющихся десантов в одни и те же бары в течение недели, и я вас заверяю, что даже самые упрямые хозяева смягчатся.
— Это отвратительно! — шипит в углу костлявый инспектор Кальмежан.
Эмиль резко поворачивается к нему.
— Отвратительно? Может быть, но выбора у нас нет, — говорит он. — Чтобы успешно вести розыск, нам необходимы информаторы. Перейдем к лицам, которым запрещено пребывание в данной местности. Пусть это тоже кому-то не понравится, но необходимо помнить, что эти лица представляют для нас языки, которые развязываются. Я потребую от администрации тюрем, чтобы нам сообщали о каждом выпущенном на свободу, кому запрещено пребывание в Париже. В некоторых случаях мы будем выдавать разрешение на пятнадцать дней, которое может быть продлено, если мы будем в этом заинтересованы. Кальмежан скажет, что это отвратительно, что это напоминает шантаж, но я хочу подчеркнуть, что нелья смешивать полицию и мораль!
Нузей умолкает, делает затяжку, смотрит с удивлением на Бриа, пускающего пузыри своей жвачкой, и продолжает:
— Поймите меня правильно: мы должны сплести огромную паутину. Почти все наши довоенные информаторы перешли в гестапо. Нам приходится начинать с нуля. И последнее. Я хочу связаться с бригадой по борьбе с наркобизнесом, чтобы они передали нам свою конфиденциальную информацию. Я буду разговаривать с Рикордо. Вопросов нет? В таком случае желаю приятного вечера, господа.
Инспектора один за другим покидают прокуренную мансарду. Шесть часов утра. Нузей натягивает свой баскский берет, спокойно спускается по лестнице и отправляется на свидание.
Почти в то же самое время Анри Рикордо выходит из здания полиции по борьбе с наркобизнесом, гораздо более пристойного и чистого, чем помещения его коллег из бригады по борьбе с бандитизмом. Он идет по длинному узкому коридору. Вдоль стен стоят скамьи, на которых сидят проститутки и сутенеры, взятые во время облавы.
В момент своего образования эта бригада именовалась полицией нравов, целью которой была действительно охрана добрых нравов от злонамеренных посягательств. Теперь бригада занимается проблемами женской и мужской проституции, сутенерства. Одним словом, под их пристальным вниманием находится все разнообразие сексуальных отклонений в эту ханжескую эпоху.
Здесь необходимо сделать небольшой экскурс в историю. После возвращения к своим служебным обязанностям с четырьмя пулями в теле, которые хирурги так и не смогли извлечь, Анри Рикордо хочет взять реванш. Он поклялся снять шкуру со своего палача. Несмотря на мольбы своей жены Оливии, Рикордо, упрямый, как вандеец, жаждет мести. Он хочет один найти Лутреля и подвергнуть его такой же пытке.
— Иначе он еще выкрутится при хорошем адвокате и уйдет от правосудия, — повторяет он. — Поэтому я разделаюсь с ним сам, с глазу на глаз. На остальное мне наплевать.
Движимый чувством беспощадной ненависти, Рикордо расставил сети во всех секторах своей профессиональной деятельности. Он начал с проституток. До сорок пятого года проститутки делились на три категории: во-первых, проститутки, занимающиеся своей профессией в домах и находящиеся над наблюдением администрации; во-вторых, проститутки, работающие на улице и зарегистрированные в картотеке полиции. Они получали санитарную карту, откуда и их прозвище: «девушка по карточке». Рикордо покрывал тех из них, которые могли быть ему полезны. Кроме того, владельцы домов, оказывающие ему услуги и обещавшие предоставить любую информацию о Лутреле, пользовались режимом наибольшего благоприятствования.
И наконец, третья категория проституток — незарегистрированные в полиции. Некоторые из них могут быть задержаны во время облавы и отправлены сначала в госпиталь Сен-Лазар для осмотра, а затем в тюрьму «Петит-Рокетт». Наиболее сговорчивым из них Рикордо выдал временное (незаконное) разрешение на исполнение профессии. Он заключил также договоры с сутенерами и владельцами ночных клубов, которые незаконно нанимают танцовщиц. Все эти люди заверили Рикордо в своем сотрудничестве.
Инспектору Рикордо не известно, что весь воровской мир дрожит от одного имени Лутреля, что все информаторы предпочитают молчать, чем получить пулю в затылок.
Эмиль Нузей ждет своего коллегу в «Кафе дю Пале», напротив парадного входа во Дворец правосудия. Он хочет поговорить с ним тет-а-тет, без посторонних. Шесть часов тридцать минут. Час пик в самом разгаре.
Анри Рикордо в костюме цвета морской волны, в кремовой сорочке и галстуке гранатового цвета, с зачесанными назад густыми черными волосами входит в зал. «До чего же он красивый парень, — думает Нузей, — ему надо было быть киноактером». Они пожимают друг другу руки. Рикордо садится.
— Мой дорогой Анри (Рикордо улыбается, так как подобное обращение не свойственно Нузею), тебе, наверное, уже известно, что я возглавляю бригаду по борьбе с бандитизмом.
— Известно, — говорит Рикордо.
— Ты знаешь дно Парижа, я имею всю информацию о преступлениях, поэтому мы могли бы сотрудничать с тобой. Я буду передавать тебе свою информацию, а ты мне — свою. Как ты на это смотришь?
Маленькие глаза Нузея пристально глядят на Рикордо. Он подносит свою руку к берету, чтобы надвинуть его на лоб при отрицательном ответе.
— Почему бы и нет, — отзывается Рикордо, взвесив все «за» и «против», — но при одном условии: если ты найдешь Лутреля, ты предупредишь об этом прежде всего меня.
— Лутреля?
— Да, Лутреля. Я хочу сам рассчитаться с ним, посмотреть собственными глазами, как он будет подыхать.
Старший инспектор Эмиль Нузей хмурит брови.
— Анри, это деликатный вопрос. Закон, ты понимаешь…
— Мне плевать на закон, — настаивает Рикордо. — Он вдоволь потешился надо мной, теперь моя очередь.
— Хорошо, — уступает Нузей.
Час спустя, довольный прожитым днем, он возвращается домой. Он легко поднимается на третий этаж, суе