— Как дела, Рэймон?
— Нормально, — холодно отвечает Ноди, — но ты, по-моему, не в форме.
— Тебе показалось, хотя я действительно чувствую себя разбитым после бессонной ночи. У меня бессонница. Ты еще не знаешь, что это такое.
— Не делай из меня дурака, Пьер! — сухо обрывает его Ноди.
Лутрель прищуривает глаза и делает новый заход:
— Что с тобой сегодня? Ты нервничаешь? Пьеретта тебе не угодила? — лицемерно шутит он.
Ноди не реагирует на намек.
— Оставь Пьеретту в покое! Ты знаешь, о чем я говорю: ты снова пил. Достаточно одного взгляда на тебя, чтобы это понять. Вчера вечером, уходя от тебя, я радовался, что ты взялся за ум. И я поверил тебе! Дурак…
— Рэймон…
— Ты лжешь, как все пьяницы.
Внезапно Лутрель теряет терпение. Его пальцы впиваются в край стола, в глазах появляется злой огонек. Переменив тон, он цедит сквозь зубы:
— Да, я пил. Ну и что? Это мое дело. Оставьте меня в покое с вашими нравоучениями. А если тебе не нравится, можешь уходить.
Сидящие за соседними столиками поворачивают головы в их сторону. Ноди взрывается в свою очередь:
— Прекрасно. Можешь пить, пока не сдохнешь. Ты прав, это твое дело. Можешь один совершать налет на ювелира, как мошенник из пригорода. Я не работаю с карманником.
Ноди встает, выходит из-за стола, быстро пересекает зал.
В другие времена Лутреля очень огорчила бы ссора с лучшим другом. Но сейчас его чувства притуплены, так как он уже утром выпил несколько рюмок анисового ликера. Проводив Рэймона взглядом, он щелкает пальцами, подзывая метрдотеля, заказывает устриц и белое эльзасское вино. Он степенно обедает и пьет, затем выкуривает сигару. С порозовевшими щеками и затуманенным мозгом он думает о ювелире. Несмотря на опьянение он осознает, что дело осложняется, в частности, от необходимости найти скупщика, на которого можно положиться. Он пожимает плечами: Аттия или Бухезайхе найдут такого.
Он смотрит на часы: пятнадцать часов пятнадцать минут. Он просит принести счет, оставляет царские чаевые и неровной походкой направляется к гардеробу.
Лутрель идет по улице, вдыхая прохладный сырой воздух, не обращая внимания на нарядные витрины магазинов. Он проходит мимо сидящего на тротуаре нищего, протянувшего свою грязную кепку. Чокнутый весело улыбается и бросает в нее свою непогашенную сигарету.
Он решает отправиться в ювелирную лавку в качестве клиента, чтобы осмотреться на месте и определить, где будут ждать его Аттия и Бухезайхе. Ноди предал его, теперь Лутрель в этом не сомневается. Во рту Лутреля появляется горький привкус.
Сунув руки в карманы своего элегантного пальто, Лутрель пересекает площадь Виктора Гюго и идет по улице Буассьер к ювелирной лавке. На некоторое время он задерживается у витрины, затем входит. За прилавком стоит полная брюнетка лет тридцати пяти, с живыми черными глазами персиянки. Это жена Саррафьяна, Сирварт Халаджян. Лутрель вежливо представляется ей:
— Господин Лоран. Несколько дней назад я имел дело с вашим супругом и был очень удовлетворен его работой. Он сделал браслет для моих наручных часов…
Госпожа Саррафьян, обычно недоверчивая с новыми клиентами, расслабляется: она знает господина Лорана, так как его имя занесено в ее счетную книгу.
— Моего мужа сейчас нет, господин.
— Я хотел бы купить часы для моей жены, самые лучшие, разумеется.
— Конечно, — одобряет госпожа Саррафьян, — мой муж будет вечером.
— Прекрасно, — говорит Лутрель, улыбаясь. — Я загляну. Не могли бы вы оказать мне услугу? Я хочу позвонить жене в «Гранд-Отель» и попросить ее подойти вечером сюда. Будет лучше, если она сама выберет себе подарок.
Госпожа Саррафьян протягивает ему телефонный аппарат. Лутрель набирает номер, мило улыбаясь коммер-сантке.
— Соедините меня, пожалуйста, с комнатой триста пять.
Жена ювелира слышит в трубке ответ телефонистки:
— Мадам вышла.
Лутрель, улыбаясь, кладет трубку.
— Не повезло, — говорит он. — Спасибо, мадам. До вечера…
На улице стемнело. Семь часов тридцать минут. Моросит мокрый снег с дождем. Прохожие спешат поскорее вернуться домой. Узкая улица Буассьер слабо освещена газовым фонарем. К дому тридцать два подъезжает черный автомобиль, из которого выходит мужчина в бежевом пальто и направляется к ювелирной лавке. Лутрель переходит к действию. Съежившись в машине, надвинув шляпы на глаза, подняв воротники пальто и потирая озябшие руки, Аттия и Бухезайхе смотрят на удаляющегося по улице Лутреля с некоторой настороженностью.
— Он еще не протрезвел, — вздыхает Аттия.
— Не надо было оставлять его одного, — ворчит Бухезайхе. — Ты видел, как он перезаряжал кольт?
— Нет, я был за рулем…
— Ты много потерял, Жо. Видел бы ты, как дрожали его пальцы.
— Почему он взял кольт?
— Он считает, что его пистолет приносит ему несчастье. Если так дальше пойдет, то перед каждым налетом он будет советоваться с гадалкой.
— Ты знаешь, Жорж, — внезапно говорит Аттия, — что-то мне не нравится все это. Давай подъедем ближе к лавке. В случае чего мы сможем вмешаться.
— Яволь.
В лавке господин Саррафьян смотрит на своего клиента, выложив на прилавок часы, кольца и цепочки, а также самую дорогую в своей коллекции вещь: часы-кулон.
— Эти часы стоят сто сорок тысяч франков, дороговато, но это их цена, — говорит он, торопясь убедить покупателя до закрытия магазина.
Лутрель берет часы в руки, внимательно разглядывает их, определяет вес. Наконец он с энтузиазмом заявляет:
— Я беру их. Оставлю вам в залог пятьдесят тысяч франков, а остальное передам завтра утром, после того как вы пришлете часы в «Гранд-Отель».
— Хорошо, мсье, — говорит ювелир с облегчением, желая покончить с этим клиентом, от которого за версту разит алкоголем. — Я выпишу вам чек.
Лутрель закрывает глаза, превозмогая головокружение, снова открывает их, улыбается. Он опускает руку в карман пиджака, чтобы достать свой бумажник. В его руке оказывается кольт. Но что происходит в его затуманенном мозгу? Вместо того чтобы быстро действовать, он орет:
— Я Пьерро Чокнутый! Выкладывай свои драгоценности!
Карабед Саррафьян — тихий, спокойный человек, который никогда не читает газет и не интересуется хроникой происшествий. Имя Пьерро Чокнутого ему не известно, поэтому он не чувствует опасности. Его не оставляет навязчивая идея: спасти свои сокровища. Он не обращает внимания на направленное на него дуло кольта калибра одиннадцать-сорок пять. Он не знает, что пуля этого размера, попадая в тело, оставляет маленькую дырочку с обожженными краями, но при выходе из него образует отверстие величиной с кулак. Ювелир на глазах испуганной жены решает обезоружить гангстера, видя, что тот изрядно выпил.
Он наклоняется вперед над прилавком, вытянув руку с растопыренными пальцами, чтобы схватить нацеленное на него оружие. Лутрель, пошатываясь, делает шаг назад. Он театрально закрывает один глаз, направляя дуло в сердце коммерсанта, его указательный палец мягко нажимает на курок. Раздается оглушительный выстрел. Ударной волной Саррафьяна отбрасывает к стене. Округлившимися от ужаса глазами ювелир смотрит на свой живот. Ему кажется, что в его кишечнике разрывается миллион пружин…
Лутрель продолжает действовать, как автомат. Он сгребает в кучу разложенные на прилавке украшения, не обращая внимания на жену ювелира, выскочившую на улицу.
Аттия пытается преградить ей дорогу, но несчастная, охваченная ужасом, отбивается и убегает к кафе «Клебер», чтобы вызвать полицию. Улица оглашается ее воплями.
Несмотря на отупение, Лутрель осознает опасность. Он бежит к двери, пренебрегая добычей, и наталкивается на Аттия.
— Садись в машину, — шепчет ему Жо, открывая дверцу.
Лутрель забирается на заднее сиденье. Бухезайхе уже включил мотор. Аттия собирается присоединиться к ним, когда в дверях лавки неожиданно появляется Саррафьян, зажав руками живот, чтобы удержать свои кишки.
Согнувшись пополам, ювелир замечает Большого Жо и начинает кричать. Аттия дважды стреляет в него и прыгает в «ситроен», взявший направление на авеню Клебер.
Карабеду Саррафьяну, у которого прострелены печень и одиннадцатый позвонок, остается жить всего несколько минут, но он еще ускоряет свою смерть. Оставляя позади себя кровавый след, ювелир пересекает тротуар и, пошатываясь, выходит на дорогу. Он в отчаянии от того, что его убийце удается бежать. Его взгляд затуманивается, он уже почти ничего не различает. На него наезжают две светящиеся фары, и сильный удар опрокидывает его.
Машина проезжает по его телу и, отъехав метров на пятьдесят, останавливается. Распластавшись на шоссе, ювелир еще шевелится. По его телу еще раз проезжает откуда-то появившийся «пежо». С зажатой между двумя осями головой Карабед Саррафьян испускает последнее дыхание.
23
Черный автомобиль на второй скорости пересекает авеню Клебер, доезжает до площади Иена и невзирая на красный светофор спускается к набережным Сены. Сжав челюсти, Бухезайхе ведет машину резко, но профессионально. Безучастный к уличному движению, Аттия вытирает платком выступившие на лбу капли пота. Время от времени он оборачивается, чтобы убедиться в том, что их никто не преследует, смотрит на завалившегося на заднем сиденье Лутреля, затем снова съеживается, хмуря лоб. Чокнутый с трудом перебарывает подступившую тошноту. Осоловелым взглядом он смотрит на свою руку, продолжающую судорожно сжимать кольт. Бухезайхе сворачивает с бульвара Делльсера на набережную Пасси в направлении моста Мирабо. Лутрель икает и глотает горькую слюну.
— Убери оружие, Пьер, — предлагает ему Аттия.
Лутрель подчиняется. Голова его идет кругом. Неуверенными жестами он расстегивает пальто, отворачивает его полы, произносит нечленораздельные слова, расстегивает пиджак, втягивает в себя живот и убирает кольт за пояс. В нормальном состоянии операция заняла бы у него одну секунду. Но Лутрель