Все это Кабанов узнал еще в зале, на разборе. Авиации он придавал первостепенное значение, он любил летчиков. Потому он отправился на аэродром прежде, чем в другие части, даже раньше, чем в родную артиллерию.
Был воскресный день. Кабанов предупредил в штабе, чтобы о его выезде в части не сообщали.
— Где живут летчики, знаете? — спросил он шофера.
— В Доме авиации, товарищ генерал.
— Что еще за Дом авиации?!
— Бывшее финское казино. Там семьи живут. И капитана Антоненко жена с сыном тоже.
— Он кто — командир эскадрильи?
— Нет, капитан Антоненко — герой Балтики. Орден Ленина имеет. А командир эскадрильи тоже заслуженный человек. С самим Героем Советского Союза Иваном Борисовым летал.
— Ну хорошо. Давайте к вашему Дому авиации.
На скамеечке у подъезда двухэтажного здания сидел худощавый капитан в форме морского летчика. Он покорно склонил голову перед девочкой с косами, в пестром цветастом платье. Девочка хохотала, стараясь надеть на его голову венок из фиалок.
— Ну, папа! Что у тебя за голова огромная!..
Капитан вскочил, уронив венок. Он едва успел надеть фуражку. Кабанов смотрел на него, с трудом сохраняя обычную сдержанность. Внешность человека, который стоял перед ним, и орден Красного Знамени на груди говорили все. Бесформенный, словно наклеенный нос, белые губы, надбровья без единого волоска, щеки без румянца — все это выглядело неживым; но на мертвенно-бледном лице жили горячие, жгучие глаза. Такие же глаза были у девочки, глубокие и для подростка слишком серьезные. Они настороженно смотрели на генерала из-под темных густых ресниц. «Вот таким он был!» — подумал Кабанов, шагнув из машины навстречу летчику.
— Капитан Белоус. Командир эскадрильи истребительной авиации! — представился летчик.
Кабанов протянул руку.
— Здравствуйте. Кабанов. — Кивнув на девочку, он спросил: — Дочь?
— Екатерина Леонидовна, — сказал Белоус. — Ученица девятого класса гангутской школы.
— Папина дочка! — Кабанов едва не сказал: «Копия отца». — Будет моей Лидушке подружка.
— Ваша дочь комсомолка? — сурово спросила девочка.
— О-го-го! — раскатистым басом засмеялся Кабанов. — Да она у вас семейный комиссар!
— Она комсорг класса, а комсомольцев у них маловато, — вступился за дочку Белоус. — Разрешите, товарищ генерал, проводить вас на аэродром?
— Командира базы в гости не приглашаете? — Кабанов смотрел на Белоуса исподлобья, улыбаясь только глазами. — Осмотрим сначала ваш Дом авиации, а потом и на аэродром… — Он поднял венок и протянул его Кате. — Папе нужен шестидесятый размер. Придется, Катюша, переделать…
Катюше явно не хотелось расставаться с отцом. Она любила проводить с ним воскресные дни, и на Ханко уже привыкли к гуляющему об руку с красивой дочерью летчику, которого каждый старался приветствовать первым.
Белоус показал генералу квартиры летчиков и поехал с ним на аэродром.
Вешние воды уже спадали. Очистилась значительная часть летного поля. Кабанов обошел границу аэродрома, осмотрел запруду, за которой еще бурлила речушка, и решил, что здесь обязательно нужна настоящая дамба.
— А теперь прокатите меня над Гангутом, — сказал он Белоусу.
Белоус не спешил с ответом, искоса оглядывая фигуру генерала своими немигающими, без ресниц, глазами. Вес — девяносто, рост сто восемьдесят пять!
Кабанов разгадал его мысли и рассмеялся:
— Я уже советовал одному армейскому майору в прошлом году на Эзеле закрыть глаза и отвернуться, пока я не втиснусь в самолет. Так что, товарищ капитан, не сомневайтесь и выполняйте приказание.
— Есть исполнять приказание! — сказал Белоус. — Только закрыть глаза физически не могу, товарищ генерал. Не закрываются, дьявол их побери… Вчера с южного берега к нам в гости прилетел капитан Антоненко. Разрешите, товарищ генерал, передать ваше приказание ему?
Кабанов удивился:
— А сами не хотите со мной лететь?
— Антоненко на двухместной учебно-тренировочной машине. С нее удобнее осматривать базу.
— Ну, посылайте за Антоненко!
Кабанов надел летный шлем, отчего его хмурое крупное лицо стало еще строже. Ему действительно было тесновато в кабине «огородника», он поджал ноги, но все же торчал над фюзеляжем.
— Летите над самой границей, — приказал он. — Только границу не нарушать.
— Я аккуратненько! — улыбнулся Антоненко.
Он повел самолет к Финскому заливу, вышел на точку пересечения с пограничным пунктиром и повернул вдоль черты, которая на карте обозначала границы базы.
Кабанов не отрываясь смотрел вниз. Высота позволяла разглядеть подробно все, что творилось на земле. Он был артиллеристом, хорошо знал пехоту, кавалерию, инженерное дело, флот, строил крупные сооружения береговой обороны. Опытным глазом он читал земной пейзаж.
Он нашел, что батарея на Куэне плохо замаскирована. Расположение позиций на побережье его удовлетворило. Иногда Кабанов помечал что-то на карте: это для разговора с командирами частей.
Самолет повернул к Петровской просеке.
Правее дымили паровозы на станции Таммисаари. В ложбинах, на равнине, в лесу Кабанов угадывал очертания траншей, зигзаги замаскированных ходов сообщений, линии дотов — сложную паутину переднего края финнов.
Все это не было новостью для Кабанова. Он вспомнил телеграмму в «Правде» о выгрузке двенадцати тысяч немцев с танками и артиллерией в порту Або (Турку).
Командиры кораблей, возвращаясь из дозора, рассказывали о германских гидросамолетах, садящихся на воду вблизи от наших баз. Едва завидя дозорный корабль, самолеты улетали. А с эсминцем «Стойкий» произошел случай, настороживший весь флот. «Стойкий» встретил в море транспорт без флага. Транспорт шел в Финляндию. «Стойкий» предложил ему показать флаг. Транспорт, не отвечая, прибавил ходу. «Стойкий» догнал его, с наведенными орудиями обошел вокруг и повторил: «Покажите флаг!» По мачте транспорта нехотя пополз вверх германский флаг. На палубах под брезентами стояли танки и пушки…
«Вот эти пушки они и устанавливают против нас», — думал Кабанов, наблюдая, как копошатся за Петровской просекой финны.
В лесу, на территории финнов, вспыхнуло и опало облако. Антоненко качнул самолет в сторону взрыва, понимая, что это облачко небезразлично генералу.
Кабанов погрозил ему пальцем, — Антоненко все время следил за пассажиром в зеркальце.
— Ничего, я аккуратненько, — прошептал Антоненко и выровнял машину над просекой.
В шхерах Кабанов отметил скопление мелких судов. Над иными островами он видел замаскированные вышки — наблюдательные и корректировочные посты. Кабанову стало ясно: это кольцо окопов, пушек, аэродромов, десантных баз, которыми финны все плотнее окружают Гангут.
На аэродроме Кабанова ждал Белоус. Кабанов вылез из самолета, с трудом распрямляя онемевшие ноги.
— Спасибо, — поблагодарил он Антоненко. — Умеете вы показывать с птичьего полета базу. Ну, вот что, друзья, — серьезно продолжал Кабанов. — Будем строить вам аэродром. Думаю, крепко придется повоевать. Крепко. Где, товарищ Белоус, спрячете самолеты в случае обстрела?
— В воздух поднимем, товарищ генерал.
— Поднять поднимете. А сесть не дадут. Под землю надо. Под землю. Нам предстоят серьезные дни… А вам, капитан, — обратился Кабанов к Антоненко, — надоест летать с южного берега в гости к семье. Возвращайтесь сюда совсем. Так и передайте вашему командованию: аэродром на Ханко будет!..
С аэродрома Кабанов поехал на Утиный мыс.
Гранина он не забыл. Его радовала слава гранинских десантов, но хорошо все-таки, что после войны Гранин вернулся в артиллерию: не изменил своему оружию!
— Все еще тянет на коня? — спросил Кабанов, зайдя к Гранину в домик, где висели над постелью кавалерийские клинки.
— Теперь я оседлал другого коня, товарищ генерал, — Гранин показал на мотоцикл с коляской, стоявший под окном.
Он предложил ехать по батареям на мотоцикле.
Кабанов с опаской втиснулся в коляску.
— У вас конь хуже, чем у Антоненко. — Кабанов подбородком едва не касался коленей. — Там хоть не трясет…
Гранин возил Кабанова с батареи на батарею. Он и боялся замечаний и ждал их. Замечания, конечно, будут резкими. Но они лучше разносов, на которые так щедр Барсуков.
Кабанов поругал Гранина за плохую маскировку батарей, сказал, что Утиный мыс прикрыт хорошо, а противотанковую батарею Прохорчука легко найти с воздуха, и неожиданно спросил:
— Над полуостровом летали?
Вопрос застал Гранина врасплох. Командиры батарей уже поднимались в воздух, обучаясь корректировке с самолета. Гранин же от полетов увильнул. Он боялся летать. Никто не сомневался в его храбрости, но он боялся высоты. Смешно сказать, но даже на вышку ему трудно было забираться — кружилась голова. Сколько раз он давал себе слово преодолеть этот страх, ездил на аэродром, но летать так и не собрался. Обо всем этом он, конечно, Кабанову не стал рассказывать. Он только ответил:
— Не пришлось.
— Напрасно! — рассердился Кабанов. — Вам это вдвойне необходимо. Во-первых, давно пора подготовиться к корректировке с воздуха. Как же вы научитесь помогать армейской артиллерии, если не знаете воздушной корректировки? А во-вторых, вы бы полетели вдоль границы и кое-чему поучились у них. Они там все копают и перекапывают. Проволоку поставили в двенадцать колов. Две линии обороны. Вокруг каждой орудийной позиции окопы. А вы построили пару дзотов на берегу и успокоились. Что же, думаете, пехота придет оборонять вас от десантов?
— Так я же давно, товарищ генерал, требую леса для дзотов, — вспыхнул Гранин. — Даже предлог выдумал, чтобы взять лес с Ханхольма: «Расчистить, говорю, нужно сектор обстрела». А ваш Барсуков отвечает: «Не ваше дело, дело саперов».
— Рубите и стройте! Я вам приказываю!
Кабанов заговорил вдруг тепло, как со старым соратником.
— Не слушай бюрократов, которые не разрешают тебе этим заниматься, и делай свое дело. Барсуков — человек знающий, но педант немыслимый! Но ты-то разве не чувствуешь, что война на носу?..