«Я удерживал Ганнибала от завоеваний, чтобы вы, люди, силы которых постоянно растут, могли победить его».
И неожиданно бросил им в лицо упрек. Почему, спросил он, в то время как Ганнибал здесь, можно сказать, у их дверей, они должны идти в Африку в надежде на то, что он последует за ними? Пусть они сначала добьются мира в Италии, прежде чем переносить войну в Африку.
«Скажите мне, — не дайте боги этому свершиться! — что, если победоносный Ганнибал выступит против нашего города, ведь то, что уже случалось, может случиться снова, не придется ли нам отзывать нашего консула из Африки, как мы отзывали Фульвия из Капуи?»
Он дал возможность слушателям почувствовать, сколь опасно Африканское побережье, и вспомнить судьбу другого консула, Регула, который вторгся туда. Он грубо преуменьшил достижения Сципиона в Испании. Что Публий Корнелий совершил там такого уж значительного? Он благополучно пропутешествовал вдоль дружественного побережья, чтобы взять на себя командование армией, которая уже находилась там и была обучена его покойным отцом? Да, он взял Новый Карфаген — когда там не было ни одной из трех карфагенских армий. На что же тогда рассчитывает Сципион, ставя под угрозу судьбу Рима своим походом в Африку, когда ни один порт и ни одна дружеская армия не ждет его там? На альянс с нумидийцами, с Сифаксом? В Испании его кельтиберские союзники выступили против него, а его собственные воины взбунтовались. С другой стороны, у Метавра два консула объединили свои силы, чтобы доказать, что любой пришелец может быть разгромлен в Италии. И — «там, где Ганнибал, там и центр этой войны».
Фабий попросил сенат задуматься над тем, действует ли Сципион ради государства или во имя своих собственных амбиций. Он уже и так поставил под угрозу судьбу Рима, когда на двух кораблях без разрешения сената переправился на Африканское побережье, хотя был тогда римским полководцем.
«По моему мнению, — заключил он, — Публий Корнелий выбран консулом ради республики, а не ради него самого. Наши армии набраны для того, чтобы защищать город и Италию, а не для того, чтобы консулы могли, как самовластные тираны, перебрасывать войска куда заблагорассудится».
Это было сильное выступление Фабия, человека с большим авторитетом. Сципион стоял с выражением явного пренебрежения к сенату на лице. Он не сделал никакой попытки возражать на обвинения. Он ответил, что удовлетворен их намерением составить собственное мнение о его жизни и поступках, и согласится с этим мнением. Что касается его плана, разве не могут они привести более сильный аргумент, нежели сам Ганнибал? Ганнибалу нечего было бояться, вторгаясь в Италию, хотя он встретился с римской народной армией. Ничего подобного не существовало в Африке.
По иронии судьбы дебаты в сенате переросли в дебаты о самом Ганнибале и тех действиях, которые следовало предпринять против него. Хотя Сципион проиграл в этом споре, он выиграл то, что хотел, — разрешение действовать, как ему нужно. Сенат разрешил ему переправиться из Сицилии в Африку, «если он считает, что это пойдет на пользу государству». Однако, и это почти невероятно, но он отказал Сципиону в праве увести из Италии легионы или более 30 кораблей сверх тех, которые были нужны для Сицилии. Помимо этого он мог призывать кого хотел или строить суда — но на свои деньги.
То, что последовало, было сделано полностью по инициативе одного человека, Сципиона, руководствовавшегося личными амбициями. Вначале все делалось на его деньги и на его собственный риск.
Два регулярных легиона, которые ждали его в Сицилии, состояли из давно забытых солдат из Канн, отбывавших свою ссылку.
Эти легионы, пятый и шестой, «устали оттого, что старились в изгнании». Для них приезд Сципиона был подобен неожиданному явлению бога. Он возвратил их к активным действиям, да каким действиям! Высадиться в Африке, чтобы получить богатства Карфагена и добиться окончательной победы! С этого момента забытые со времен Канн легионеры, уже постаревшие, отвечали Сципиону собачьей преданностью.
Молодой консул привел с собой из Италии около 7000 добровольцев, которые предпочитали служить ему на нетронутых войной просторах Африки, а не на полях битвы, повидавших Ганнибала, где в лагерях регулярной армии свирепствовала эпидемия. Все эти добровольцы уже имели опыт службы и были разборчивы по отношению к военачальникам. К тому же Сципион удвоил им жалованье. Несмотря на свою учтивость, этот полководец из Испании вербовал людей с разбором. Когда знатные энтузиасты из Сиракуз (база его операции) объединились в добровольческий отряд, в доспехах, на конях и в сверкающем убранстве, он любезно рассказал им о жестокостях войны и великодушно пообещал освободить их от этих тягот, если они пожертвуют свое снаряжение опытным воинам.
В то же время Сципион пытался установить дружеские отношения с Сиракузами, которые все еще зализывали раны после устроенной Марцеллом кровавой чистки. Большинство греческих домовладельцев предъявили претензии за ущерб, нанесенный римскими воинами. Молодой поборник нового порядка выслушал их жалобы и пообещал компенсацию.
Его квестором, назначенным сенатом, был неуклюжий рыжеволосый плебей, Марк Порций Катон. Этот Катон (который навечно прославился фразой «Карфаген должен быть разрушен») отличался деревенским пуританизмом и остро чувствовал, куда дует ветер политики. Помимо всего, он был ставленником престарелого Фабия. Когда он выразил протест против небрежного отношения своего начальника к деньгам, Сципион сказал, что отвечает за безопасность государства, а не за то, сколько будет израсходовано денег. Вражда между будущим цензором и энергичным лидером просуществовала долгое время.
Пока Сципион тренировал свою находящуюся в зачаточном состоянии армию (больше 12 000, но меньше 20 000 человек) на пересеченной местности, он думал о том, как помочь ей. Он отправил призыв к бывшим военачальникам с опытом инженерных работ, с алчностью скряги собирал транспортные суда. По опыту, обретенному в Испании, он знал, что у римлян есть два преимущества перед карфагенянами: это их блестящее умение вести осадные операции и их военно-морские силы. Эти два преимущества он должен был использовать против Ганнибала. Если его флот будет сильнее, то сицилийская база станет смертельно опасной для Карфагена; если слабее — она принесет катастрофу.
Среди латинских хроников возник миф о том, что в тот момент все союзные города Италии, особенно этрусская община, открыли свои лавки с судостроительными материалами для Сципиона, несмотря на оппозицию сената. И что в течение 45 дней 30 новехоньких судов были построены и спущены на воду под всеобщие одобрительные возгласы. Эти 30 галер были оборудованы гребными механизмами, с помощью которых римляне освоили искусство судовождения в незапамятные времена. Это была отличная история, но таких механизмов никогда не существовало. В 204 году до н. э. этрусские города были заклеймены позором за их недавний бунт, а при появлении Магона они снова поднимут восстание. Повсюду союзные города возмущенно заявляли о том, что не в состоянии вносить свою ежегодную долю, «несмотря на гнев римлян». Сенат отказывался заслушивать их сановников, пока не будут выполнены поставки. В действительности Сципион привел 30 судов из Италии и сумел найти столько же у берегов Сицилии. Не имея более сильного боевого флота, чем этот, он принял решение готовить экспедицию к походу.
Этот миф, в свою очередь, привел к тому, что некоторые современные историки представляют дело так, будто Сципион готовил свою экспедицию без всякой помощи неблагодарного Рима. Это тоже неправда. В действительности заслуга принадлежит Сципиону, римскому сенату и, кстати, Ганнибалу. Разногласия между Сципионом и его правительством заключалось в их идейных спорах. Большинство в сенате было право, считая, что Сципион с более многочисленной армией другого консула сможет вымотать Ганнибала годами войны на истощение. Сципион прекрасно понимал это. Но он был способен предвидеть, что последует за этим в итоге: истощенная Италия, освободившаяся от Ганнибала, никогда не захочет вступить в новый конфликт и вторгнуться в Африку. (И слава Сципиона соответственно будет меньше.) Сенат мало чем помог ему сначала, потому что ему нечем было помочь. Угроза прорыва Ганнибала к Риму была реальной, если превосходящие военные силы не блокируют его. Это было великое искусство (что редко признают) со стороны одноглазого Карфагенянина три года удерживать значительные римские силы у своих холмов. План Сципиона устремиться к морю с его небольшой армией, притом, что все было против него, требовал большого хладнокровия с его стороны.
Чтобы подбодрить своих новобранцев и собрать информацию, Сципион сначала отправил к морю своего помощника Лелия. С достаточно сильным отрядом Лелий пересек море и добрался до порта, который римляне называли Гиппон Царский (ныне Бона), к западу от Карфагена. Здесь он высадился, чтобы разграбить сельскую местность и встретиться с Масиниссой, который прибыл в сопровождении всего нескольких всадников, хотя Гиппон находился в пределах его родовых владений. То, что сообщил Масинисса, отнюдь не воодушевляло. Сифакс перешел на сторону карфагенян.
— Почему консул Сципион медлит? — вопрошал Масинисса. — Скажи ему, чтобы он скорее приходил.
Молодой нумидиец предупредил Лелия, что карфагенский флот вышел в море на его поиски. И римские рейдеры тут же ушли к Сицилии.
Сципион взял многое из добычи, которую они привезли, но мысль о море быстро померкла. Карфаген, встревоженный рейдом Лелия, собрал все свои силы для отпора. На мысах вдоль Африканского побережья были учреждены сторожевые посты и сигнальные маяки. В городе была возведена крепостная стена, произведен набор в армию и сбор денег, одновременно лихорадочно заработали верфи на внутренних гаванях.
Результаты не заставили себя ждать. Флот, который проглядел Лелий, снова вышел в море, с ящиками сокровищ, с подкреплением в 6000 человек, с 800 нумидийцами, их лошадьми и 7 слонами. Он ускользнул от римских сторожевых кораблей, как и флот Магона, и пришел в Геную с приказом для Магона встать во главе лигурийцев и галлов и попытаться соединиться с Ганнибалом. Чтобы оказать помощь самому Ганнибалу, конвой в 100 судов, без сопровождения, но с людьми, грузом зерна и серебра направился прямо к Локрам в Бруттий. Непредвиденное обстоятельство расстроило эти планы. Шторм разбросал конвой, а 20 транспортных судов были потоплены римскими галерами. Некоторые из уцелевших кораблей благополучно вернулись в Карфаген, но ни одно судно не добралось до побережья, на котором находился Ганнибал.