— Провести два дня в обществе трезвого Созила из Спарты, — Антигон непроизвольно дернул щекой, — и слушать его чересчур мудреные речи.
— Два дня, говоришь, — с трудом выговорил Созил, и глаза его наполнились слезами. — Целых два дня, повелитель монет? А ведь я еще даже не успел угостить тебя произведениями Платона, этого бездарного автора столь же бездарных сатир. Так обозвал его Горгий, прочтя названный его именем один из «Диалогов». Полагаешь, что сумеешь хотя бы два часа выносить Платона? А я нет.
Он кое-как поднялся, прислонился к борту и несколько минут стоял неподвижно, а потом медленно сполз на палубу, завернулся в покрывало и громко захрапел.
Мастанабал уже долго бессмысленно таращил глаза, силясь понять смысл разглагольствований Созила, и наконец, не выдержав, ткнулся лбом в стол. Он мог позволить себе напиться, так как «Порывы Западного Ветра» стоял на якоре в бухте Табрака.
— Какая чудесная ночь, — пробормотала Тзуниро, когда Антигон откинул занавеску и прислушался к доносившемуся из глубины каюты ровному дыханию Аристона.
Она вплотную подошла к греку, сунула ему руку между ног и хрипло выдохнула:
— Пойдем… Пойдем скорее.
Столбы Мелькарта произвели на Созила неизгладимое впечатление. Он никогда раньше не видел их и потому застыл в изумлении, глядя на огромную, заросшую зелеными растениями скалу с раздвоенной, как змеиный язык, вершиной и отвесными стенами. У Мемнона и Бомилькара Столбы не вызвали никакого интереса. Они мельком посмотрели в сторону показавшихся из-за каменной громады верхушек далеких гор и вновь принялись любоваться грациозными прыжками дельфинов.
Через два дня на рассвете они вошли в бухту Гадира. Первые лучи утреннего солнца озарили паруса корабля и веселыми бликами заиграли на серебряном куполе древнего храма Мелькарта. В гавани у дальнего края мола Антигон увидел судно, сразу же пробудившее в памяти почти забытый образ. Это был один из тех широких двухмачтовых кораблей с высокими бортами, молчаливыми капитанами и сплоченной командой, на которых в Карт-Хадашт доставлялись с севера олово, янтарь и меха, с юга — золото, слоновая кость и резные изделия поразительной красоты, а из далеких западных стран по ту сторону Внешнего моря — редкие травы и пряности. Антигон тяжело вздохнул и тут же услышал рядом не менее тяжелый вздох Созила.
— О Тартесс[119], словно расплавленное золото переливающийся в лучах заходящего небесного светила! — нараспев воскликнул он. — Кто мог знать, что его постигнет такая жестокая участь.
— Его развалины вовсе не здесь, а между двумя устьями Великой реки, называемой турдетанами Таршишем. До него отсюда примерно день пути.
— Ах, вот как. — Созил наморщил лоб и удивленно посмотрел на Антигона, — Но если ты действительно так много знаешь, чего я, признаться, никак не ожидал, то, может быть, расскажешь темному, невежественному спартанцу о происходивших здесь в древности событиях? Помнится, в трудах историков упоминались мореплаватель Колей с острова Самос, царь Тартесса Аргантон и кое-кто еще.
Сзади подошла Тзуниро и молча положила голову на плечо Антигона.
— Ну, разумеется, я могу это сделать, о несравненный Созил из Спарты. Таршиш был столицей могучего царства, распростершегося от южного побережья Иберии далеко в глубь страны. И древний Гадир, основанный мореплавателями из Тира, был всего лишь крошечным звеном в длинной цепи торговых связей. Много столетий назад, когда Тир еще поражал всех своим богатством и мощью, он всячески способствовал возвышению Гадира и ослаблению Таршиша. Во времена ассирийских владык Тир не только утратил самостоятельность, но и потерял власть над своими исконными западными колониями. Таршиш вновь обрел силу, и его царь Аргантон завязал торговые отношения с греческими городами. Потом Кархедон настолько усилился, что вытеснил греков из западной части Внутреннего моря, занял Гадир и разрушил Таршиш. Все очень просто, мой славный друг Созил. И произошло это два с половиной столетия назад, а может, даже раньше. Развалины царской столицы погребены под слоем ила. Но осталось рыбацкое поселение, носящее славное имя Таршиш. Его жители этим очень гордятся.
Белые дома, светлые внутренние дворы с колодцами, валы и большие судостроильни, хранилища, заполненные всеми богатствами Иберии и многочисленных островов, просторная, отливающая голубизной бухта, зеленые берега — нет, наверное, на западе места прекраснее. Антигон даже слегка разозлился на Созила, вздумавшего многословно рассказывать о событиях далекого прошлого, вместо того чтобы молча наслаждаться новой встречей с Гадиром и вбирать в себя новые впечатления. Тзуниро, почувствовав настроение любимого, дунула ему в затылок и, тихо напевая про себя, провела острым ноготком по спине.
У Гадзрубала был очень усталый вид. Слишком уж тяжелым оказался лежащий на его плечах груз забот. Он был вынужден заниматься и прокладыванием дорог, и строительством небольших крепостей и поселений, и подавлением постоянно вспыхивавших восстаний местных племен. От него все время требовалось находить равновесие между желаемым и возможным, и это не могло не отразиться на внешнем облике зятя Гамилькара. Его крепкие плечи обвисли, под глазами залегли черные круги, чистый высокий лоб прочертила глубокая борозда морщин.
— Ах да, ты еще не знаешь. Пани умерла.
— Такая молодая, — Антигон ласково коснулся чуть подрагивающей руки собеседника. — О Гадзрубал, я ничего не хочу говорить тебе о богах, у которых якобы нужно просить утешения. Ведь мы оба не верим в них. Но если б ты знал, как мне жаль тебя.
— Она выглядела очень крепкой, но на самом деле это было далеко не так. — Гадзрубал нервно хрустнул пальцами, его осунувшееся лицо потемнело. — У нее уже было два выкидыша, Тигго. А третий случился, когда я отправился в Карт-Хадашт. Она истекла кровью. Как же мне ее не хватает!
Сердце Антигона болезненно сжалось при одной только мысли о том, что он никогда больше не увидит красавицу Сапанибал. Свежее иберийское вино вдруг показалось ему чересчур пресным, от обилия благовоний закружилась голова. Антигону и без того было душно в просторном деревянном доме, из которого Гадзрубал пытался управлять завоеванными иберийскими землями. Ко всему прочему, он перенял местный обычай натираться вонючим дельфиньим жиром, считавшимся у иберов целебным.
— Надеюсь, сын Гамилькара, носящий мое имя, скоро прибудет сюда. — Пун в упор посмотрел на Антигона внезапно загоревшимися глазами.
Антигон тут же отвел недовольный взгляд от синих струек дыма, поднимавшихся от тлеющих на жаровне ароматных корешков.
— Гадзрубал? Не может быть!
— Мне очень нужна помощь, Антигон, а Гамилькар в свою очередь хочет научить сыновей всему. Магон живет у него в лагере. Ганнибал полгода провел здесь и очень хорошо показал себя в мое отсутствие. Потом отец послал его и еще несколько человек под видом купцов в глубь страны. Им было приказано пересечь горы, изучить реки и добраться до северного побережья. Ну и, конечно, собрать как можно больше полезных сведений.
— Но это же очень опасно. — Антигон задумчиво посмотрел в окно на покрытую глиной главную улицу города. — Там, на севере, я слышал, даже водятся людоеды.
— Ганнибал на удивление силен и ловок, — довольно улыбнулся Гадзрубал, и морщины на его лице разгладились, а из глаз исчезло тоскливое выражение. — И потом это лишь слухи. А где твоя черная как ночь красавица? Был бы очень рад повидать ее.
— Она осталась в Гадире вместе с детьми. Нежится на солнце.
— Надеюсь, она не испортит себе цвет кожи, — мрачно пошутил Гадзрубал. — Значит, ты скоро опять уедешь?
— Я уже все сделан, — согласно кивнул Антигон. — Товары в Гадире, монеты здесь у тебя, равно как и список пожеланий Совета и учитель для «львят». Теперь мы поплывем на север. Несколько лет назад я заказал в Британии мечи и хочу их забрать. А кстати, где сейчас Гамилькар?
Гадзрубал показал на испещренную белыми пятнами карту южной части Иберии. Она представляла собой несколько прикрепленных к стене кусков папируса. Пун коснулся пальцем линии, обозначавшей реку.
— Кардуба[120], — уточнил он. — Наш главный лагерь. Прошлым летом там было ожесточеннейшее сражение. Исход его решили всадники племянника Нараваса Юбы. Сам он погиб, и Гамилькар решил назвать местность в его честь Карт-Юбой. Сам понимаешь, по-иберийски оно звучит несколько иначе.
Гадзрубал весело сверкнул белыми зубами и добавил:
— Видел бы ты наше новое войско!
— А почему новое? Совет прислал вам денег?
— Нет, но мы добываем из рудников больше серебра, чем посылаем Совету, — хитро подмигнул Гадзрубал. — Мы даже начали чеканить собственную монету. Исполнилась давняя мечта Гамилькара. У него под началом служат воины из самых разных, далеко не всегда воинственных племен и народов, но боевая выучка у них теперь одинаковая, и на битву их зовут одни и те же звуки. Сейчас он проводит упражнения с иберийскими катафрактами.
— Надеюсь, в следующий раз я увижу их.
Непонятно почему у Антигона вдруг стало тревожно на душе и захотелось немедленно вернуться в Гадир. Дорога заняла пятнадцать дней, и, как выяснилось, прибыл он слишком поздно.
Мемнон и Бомилькар стояли с понурым видом на корме корабля. Антигон вздрогнул в предчувствии недоброго и одним прыжком взлетел по узкому трапу.
— Что случилось? Где остальные?
Бросившийся было ему навстречу Мемнон резко остановился и отвернул голову, стараясь не смотреть отцу в глаза. Затем он схватил его за руку и повлек за собой, сбивчиво повторяя:
— Пойдем… Ну пойдем же… Мне так жаль, отец… Пойдем, пойдем.
Антигон вдруг почувствовал в душе полнейшую пустоту. Все чувства: страх, беспокойство, гнев — куда-то исчезли. В каюте он опустился на сиденье и увидел, что вещи Тзуниро исчезли.
— Через два дня после твоего отъезда, — срывающимся голосом произнес Мемнон, — в бухту вошел двухмачтовый корабль. Капитаном на нем был пун, а кормчим… кормчим чернокожий с такими же знаками на лице, как у ма… как у Тзуниро. Она долго говорила с ним… здесь, на корме. А потом велела нам погулять… и когда я незаметно подкрался к каюте, то услышал, как она рыдает. О отец..