ав и обычаев.
Такой суровой зимы жители долины Пада не знали вот уже несколько десятилетий. С ней даже нельзя было сравнить две памятные зимы, проведенные Антигоном в Британии, так как здесь холод сочетался с промозглой сыростью. Выпавший снег быстро таял, превращая дороги в болотную жижу. Реки разбухали и выходили из берегов, затопляя поля и луга. Но они никогда не покрывались даже тонкой коркой льда. Опять же хуже всего пришлось животным — от болезней и ран в первые двадцать дней умерло двадцать слонов и множество нумидийских коней. Оружие ржавело и становилось ломким. Зерно успевало заплесневеть еще до того, как оказывалось в зимнем лагере, а гнилое сено также послужило причиной гибели многих лошадей.
В середине зимы в лагерь прибыл первый гонец из Карт-Хадашта. Из письма Бостара Антигон узнал о царящем в Ливии радостном настроении — вести о переходе через Альпы и победах при Тицине и Треббии заставили забыть о плохих новостях.
Антигон туг же поспешил к Ганнибалу. Стратег, как обычно, находился в своем шатре. Он наотрез отказался переезжать из него до тех пор, пока все солдаты не найдут прибежища в сухих и теплых домах. Он сидел, завернувшись в пунцовую шерстяную накидку, и ухитрялся одновременно читать, писать и диктовать. Созил устроился на ложе, положив ка колени доску и лист папируса, и мерно выбивал зубами дробь.
— Заходи, Тигго. Ты с хорошими или дурными вестями? — Он внимательно посмотрел на свиток в руке Антигона.
— Пока я сам не пойму. — Антигон подвинул небольшую скамейку к раскладному столу и присел на нее. Взор Ганнибала был, как обычно, ясен и тверд, но у грека почему-то создалось ощущение, что он держится из последних сил. — Речь пойдет о Ганноне.
— Мне уже известно, — отмахнулся Ганнибал, — если, конечно, ты имеешь в виду его неожиданные похвалы Баркидам.
— Я так и думал. Ты получил эти сведения из других источников. — Антигон показал на лежащую в углу кипу свитков.
Ганнибал встал, отодвинул скамейку, гибко, как кошка, выгнул спину, медленно прошелся взад-вперед и несколько минут, прищурившись, смотрел на пламя факела.
— Бостар знает причины?
— Нет, Он пишет, что Ганнон неустанно расхваливает тебя и называет не иначе как героем из героев. Но почему он вдруг так изменился?
Ганнибал зябко повел плечами, одновременно как бы выражая этим жестом пренебрежительное отношение к услышанному.
— Причину я могу тебе назвать, — устало сказал он. — Ликование Ганнона по поводу наших побед объясняется его стремлением отвлечь членов Совета от внимания к нашим нуждам. Вдруг они решат, что нам необходима помощь.
Созил восхищенно щелкнул языком. Антигон закусил губу и тихо постучал по столу.
— Боюсь, ты опять прав, мой друг. Есть еще дурные новости?
Созил тяжело вздохнул, но воздержался от высказываний. Ганнибал слегка задумался, а потом сокрушенно произнес:
— Их очень много.
Он вкратце рассказал Антигону о последних событиях, и грек еще раз поразился его умению даже здесь, на севере Италии, всегда иметь под рукой нужные сведения. Из кое-каких второстепенных деталей грек понял, что Ганнибал поддерживал отношения если не с большинством правителей эллинистических государств, то, по крайней мере, с их ближайшими советниками.
Во главе и так уже утратившего былую мощь флота Карт-Хадашта были поставлены на удивление бездарные навархи. Мелита была потеряна, а отправленную в Лилибей флотилию захватили римляне. Третью флотилию погубил шторм. В каждой из них насчитывалось не более двадцати пяти кораблей, из них половина была потоплена или захвачена римлянами.
Очевидно, Ганнибал во многих своих посланиях заклинал эллинские города, союзы и царства прекратить все бессмысленные раздоры и использовать нынешнее положение для того, чтобы вернуть утраченные в Иллирии и Эпире земли и побудить греческие города в Италии восстать против римского владычества. Из них лишь Сиракузы сохранили независимость, поскольку считались союзником Рима. В ответ стратег получал пока лишь вежливые отговорки и ничего не значащие обещания.
Кроме того, именно сейчас царь Египта Птолемей и Антиох Сирийский сражались между собой, причем последнему приходилось еще подавлять мятежи в своих провинциях. Вот уже два года царь Македонии Филипп вел войну против Этолийского союза[141] и одновременно разорял Лаконию[142].
В Иберии высадились римские войска во главе с братом Публия Корнелия Сципиона Гнеем. Баннон, не дождавшись подхода с юга Гадзрубала, отважился в одиночку сразиться с римлянами и потерпел сокрушительное поражение. Отныне все земли севернее Ибера, включая город Киссу с оставленным там имуществом армии Ганнибала, были потеряны.
Позднее, когда серое небо заволокло черными тучами, Созил зашел к Антигону, поселившемуся вместе с Гадзрубалом Седым и Мемноном в маленьком деревянном доме.
— Ты, как его друг, должен знать, — лакедемонянин старался говорить так, чтобы никто, кроме Антигона, его не слышал, — Он никому не говорил об этом. Я лишь случайно вычитал об ужасном событии из одного донесения, которое мне было поручено переписать. В нем говорилось следующее: «После высадки римлян в Иберии Имильке вместе с маленьким Гамилькаром отправилась на корабле в Карт-Хадашт. Из всей груженной серебром флотилии в город прибыл только один корабль. Значит, его жена и сын погибли».
Антигон набросил плащ, судорожно схватил амфору с сирийским вином и вышел наружу. Мокрые снежинки на его лице смешались с солоноватыми ручейками слез.
В шатре стратега догорал последний факел. Ганнибал вытянулся на ложе и с каменным лицом смотрел куда-то вверх.
Антигон не покидал войско по разным причинам. Во-первых, ему хотелось как можно дольше оставаться живым свидетелем событий, еще не отмеченных историей. Во-вторых, во втором своем письме Бостар утверждал, что его присутствие в Карт-Хадаште желательно, но вовсе не обязательно. Кроме того, у пунов в Италии пока не было надежной гавани и хорошо оснащенных кораблей. И наконец, как опытному купцу ему хотелось собрать как можно больше сведений о новых рынках и товарах.
Но главным побудительным мотивом для него была просьба Ганнибала остаться. Антигон со своими обширными знаниями и способностями помог наладить снабжение армии, избавив от этой утомительной обязанности Гадзрубала Седого.
К концу зимы в живых осталось только восемь слонов. Но зато лагерь пополнился галльскими воинами. Ганнибал и Гадзрубал занялись их обучением, предоставив остальным младшим стратегам возможность с небольшими отрядами нападать на римские укрепления и выставлять на дорогах сторожевые посты.
Вожди галльских племен настоятельно просили Ганнибала начать продвижение на юг. Им очень не хотелось превращать свои земли в места сражений. Ганнибал, который так или иначе должен был двинуться в сторону Сицилии, чтобы вбить клин в отношения между Римом и его союзниками, согласился при условии бесперебойных поставок в его армию продовольствия и лошадей и пополнения рядов армии.
Поступавшие из Рима донесения лазутчиков постоянно вызывали на военном совете взрывы смеха. В отличие от Карт-Хадашта, где в течение десятилетий храмы постепенно перестали играть ведущую роль, правители Вечного города блуждали во тьме суеверий. Военачальники Ганнибала, подобно своему стратегу, с уважением относившиеся к сотням богов, которым поклонялись их воины, полагались исключительно на свои способности, а вовсе не на божественное провидение. Им представлялось по меньшей мере странным, что их враг, чью боевую мощь уважали все и чьи легионы и богатство внушали страх опять же всем, полагался на жрецов, гадавших по внутренностям животных и полету птиц. И что страх ему внушали не столько пуны, сколько неведомые силы и грозные предзнаменования. Якобы на Сицилии у нескольких легионеров вдруг раскалились наконечники копий, а на Сардинии у центуриона — жезл. Где-то на щитах вдруг выступили кровавые капли пота, в Пиценуме пошел каменный дождь, в Канене днем на небе показались две луны, храм Надежды на овощном рынке озарился изнутри вспышкой молнии, в Галлии волк выхватил из ножен у часового меч, петух превратился в курицу (или наоборот) и так далее. Все эти тревожные события побудили Сенат во главе с новым консулом Гнеем Сервилием пожертвовать Юпитеру золотую молнию весом чуть ли не в пятьдесят мин и устроить всевозможные празднества, чтобы хоть немного умилостивить богов.
Другой консул, Гай Фламиний, уже направлялся с войсками на север с целью собрать рассеянные после двух поражений отряды. С помощью союзников численность его армии вскоре составила тридцать тысяч пехотинцев и три тысячи всадников. К началу весны в Этрурию по дороге, соединявшей Рим с расположенной на западном побережье Италии гаванью Аримин, двинулся также Сервилий.
Узнав о появлении обеих армий в Северной Италии, Ганнибал, как обычно, собрал в своем шатре военачальников.
— Когда выступаем? — Магон с хрустом потянулся, широко раскинув огромные волосатые руки, казалось способные задушить бегемота.
— Завтра, — Ганнибал на мгновение отвел взгляд от карты, на которой были отмечены горы, реки, римские дороги и крепости, и махнул рукой Созилу: — Читай, друг.
Лакедемонянин с внушительным видом прокашлялся и нарочито громко произнес:
— Хотя срок консульских полномочий Публия Корнелия Сципиона уже истек, Сенат вновь направил его в Иберию. Он уже отбыл туда, имея под своим началом тридцать новых пентер, множество обычных судов и восемь тысяч легионеров.
О Гадзрубале известно лишь, что он строит новые суда и вербует новых воинов среди местных жителей.
Муттин пробормотал что-то невнятное и толкнул локтем в бок Магарбала.
— Мы и так знаем, что Рим способен вести войну сразу во многих местах, — осторожно начал старший начальник конницы, — а мы — нет. Лучше скажи, что делать завтра.
Глядя в покрасневшие, с черными кругами глаза Ганнибала, Антигон вспомнил, что стратег не спал уже несколько дней. Он разъезжал по окрестным землям, расспрашивал крестьян и лично надзирал за обучением новобранцев.