– С нами Ганнибал. С ним не пропадем!
Невдалеке на лесной прогалине показался хрупкий индус. Бармокар бросился ему навстречу.
Махарбал, начальник конницы, вышел из палатки командующего. Исподлобья глянул на горы: они ему не нравились. И красоты никакой не замечал – просто нагромождение гигантских глыб, из льда и снега сотворенных. Не любоваться ему хотелось, а думать – думать о том, как его кони поведут себя на узких ледяных тропах. Одно дело Пиренеи, а совсем другое – эти Альпы, сплошные снежные стены до самого неба! Чем больше слепили эти горы, тем мрачнее становился Махарбал. Зная крутой нрав начальника, подчиненные обходили его, пытались не попадаться ему на глаза.
– Любуешься? – услышал за собой Махарбал голос Ганнибала.
Не повернув головы, Махарбал обронил:
– Нет.
– А я любовался не менее часа.
Ганнибал приставил ладонь козырьком ко лбу, внимательно присмотрелся к горам, так внимательно, словно искал давно знакомую вершину или сызмальства знакомое ущелье.
– Вон там, правее этой вершины… – Ганнибал указал рукою на пик. – Там лежит перевал. Те, которые живут по эту сторону гор, называют его Волчьим, а те, которые по ту сторону, – Крутобоким. А теперь переведи глаза левее. Еще левее. Это – перевал Глухой. А почему Глухой – неизвестно.
Махарбал точно не замечал перевалов – мрачно глядел исподлобья, как ассирийский бог. Ганнибал сказал:
– Махарбал, не волнуйся прежде положенного часа…
– Я и не думал волноваться.
– Что же ты стоишь мрачнее тучи?
– Смеяться, что ли?
– Но не горевать же?
– Меня заботят кони…
– А меня, Махарбал, и кони, и слоны, и люди. Все сто тысяч воинов.
– Сто тысяч? – удивился Махарбал.
– Не сто – так девяносто. Тоже не горстка.
– Это верно.
– Так что же ты думаешь об этих горках?
– Горках? – Махарбал криво усмехнулся. – Я скажу тебе так: по-моему, не слыхано от века, чтобы такое великое множество людей, какое набрал ты, и в такое время года перевалило через этот снежный частокол. Оставим все в стороне, возьмем в расчет только слонов… Хочу знать, как эти махины прошагают по скользким тропам? Когда я думаю об этом – мороз по коже…
– В самом деле?
– Да, Ганнибал, да! Я воин и привык говорить прямо.
– Ты – воин? Это неправда, Махарбал! Ты – полководец. Вот кто ты. – Ганнибал крепко сжал кулаки и поднес их к своему подбородку. – Пол-ко-во-дец! Вот кто!.. И ты не имеешь никакого права рассуждать, как рядовой воин. Скажу тебе: если будешь считать людей – дело пропало! Твое дело идти вперед. Одни – погибнут, другие – дойдут… Да будет тебе известно, что тысячи и тысячи людей – воинов и купцов – переходили через эти горы. Это я установил доподлинно. Мало того. Перевалов в этих горах не два и не три. Значительно больше. Неужели ты полагаешь, что те, кто шагал через них, смелее нас?! Не вернее ли предположить обратное?
Ганнибал был вроде бы спокоен. Но только внешне. Он полагал, что среди ближайших его помощников не должно быть ни одного маловера. Ни одного! Если будет необходимо – он отпустит на все четыре стороны любого, кто засомневается в успехе похода.
– Я обещал прогулку. А разве не была прогулкой вся дорога от Нового Карфагена до здешних мест? Можешь ответить на этот вопрос откровенно, положа руку на сердце?
– Могу, Ганнибал.
– Так отвечай же!
– Отвечу: мы победим, но это не будет прогулка. По крайней мере – там…
– Ты полагаешь, что там – пустыня? Ливийская пустыня?
– А что же?
– Люди живут на этих склонах.
– Они едят, спят?
– Нет, не спят! – Ганнибал заскрежетал зубами, и Махарбал верно рассудил, что не следует далее испытывать судьбу.
– Я все это говорю к тому, что размышляю. Только и всего. Но ежели руку положить на сердце, то скажу: мы победим.
– Перевалив через них?
– Да, через эти горы.
Ганнибал кивнул. Он сделал несколько шагов вперед и, приметив двух пращников, сделал им знак подойти к нему. Те мигом ускорили шаг и застыли перед Ганнибалом. Они не смели отвести от него глаз.
– Имя мое Гано Гэд. Карфагенянин.
– А ты? – Ганнибал посмотрел на Бармокара.
Тот молчал.
– У него есть язык? – спросил Ганнибал Гэда.
– Это мой друг Бармокар.
– Вы видите эти горы?
– Да! – воскликнул Гэд.
– Вижу, – сказал Бармокар.
– Что вы думаете о них?
Гэд рявкнул:
– Перескочим!
– Как ты сказал? – Ганнибала резануло это слово – «перескочим».
– Это в порту так выражаются.
– В каком порту?
– Карфагенском.
– Ладно, – сказал Ганнибал, – не в слове суть, а в том, как произнес его. Суть в вере твоей.
– Это так.
– Ну а что скажешь ты? – Командующий обратил вопрос к Бармокару.
– Я? – Пращник выглядел растерянным. В его глазах как бы усилился испуг.
– Что с ним? – спросил командующий Гэда.
– Ничего, он боготворит тебя… И все от этого…
– Язык запал, – усмехнулся Махарбал.
– Точно! – Гэд разинул рот до ушей.
Этот бравый солдат производил хорошее впечатление: и ростом вышел, и верой силен, и преданностью отмечен…
– И все-таки?.. – Ганнибал с любопытством рассматривал Бармокара.
– Я сам вызвался в поход, – проговорил наконец пращник.
– Похвально.
– Я жду победы.
– Хорошо говоришь. А что скажешь о них? – Ганнибал указал на горы.
– Немного побаивался, но теперь привык.
– Не привыкать надо, но покорять, – жестко проговорил Ганнибал. Брови его грозно сошлись над переносицей, губы сжались в тугой мышечный комок.
– Эй, пращник! – сказал Махарбал. – Выкинь из головы мутную мысль, а из сердца – сомнение.
– Я не сомневаюсь, я просто думаю. Как всякий человек.
Ганнибал переглянулся с Махарбалом. Начальник конницы скрестил руки:
– Пращник, не думать надо, но действовать. За тебя подумают…
– Да, да! – воскликнул Гэд, желая сгладить неважное впечатление, которое производил его друг.
– За меня? – Бармокар пожал плечами.
– Не отправить ли его в Карфаген? – проговорил Ганнибал.
– Нет, нет! – взмолился Бармокар. – Я пойду до конца.
– Хорошие слова, – сказал Махарбал.
А пращник в эти мгновения думал о Рутте – о смелой, милой, хрупкой и сильной Рутте. Нет, он никогда от нее не отступится, пойдет в снега, на льды, даже в само подземное царство. С нею ничего не страшно.
Ганнибал возложил свою руку на плечо Бармокара:
– Скажи: есть у тебя отец, мать?
– Есть, великий господин.
– А жена?
Бармокар молчал.
– Может, невеста, а?
– Наверное…
Ганнибал хлопнул по плечу пращника:
– Напиши им письмо, что ты скоро вернешься…
Бармокар кивнул.
– …что вернешься при деньгах…
Бармокар снова кивнул.
– …что деньги будут немалые…
– Исполню в точности.
– …что добыл хорошее состояние…
Бармокар опять кивнул.
– …что походы были нетрудными…
– Да, да…
– …что победа далась быстро… Словом, понял меня?
– Да, великий господин.
– А ты, молодец, – Ганнибал оборотился к Гано Гэду, – тоже напиши своим. У тебя есть уши, и ты все слыхал…
– Разумеется, великий господин.
– Ну, Махарбал… – Ганнибал с удовольствием потер руки, – теперь, надеюсь, эти горы не так пугают тебя.
– Они меня никогда не пугали, – проговорил Махарбал.
– Очень все это хорошо! – Ганнибал посмотрел на горы. – Я знаю, что в любой горной складке. Знаю, кто притаился с камнем за пазухой, кто ждет не дождется нас, кто предан Риму и кто ненавидит его. Мне известно все о любой тропе в этих горах. Скажите об этом всем. Пусть знают это все.
– Обещаем! – сказали в один голос Бармокар и Гэд.
– И главное – не хныкать! – Ганнибал кому-то погрозил пальцем. – Не хныкать!
Пращники попятились, а затем живо удалились от палатки командующего. И уже там, в лесочке, Гэд вопросил:
– Какая злая сила понесла нас к этой палатке?
– И никто не задержал нас, – удивлялся Бармокар.
– Кому мы нужны?
– Вспомни, Гэд, как закончил свою жизнь…
Бармокар имел в виду Гасдрубала, сменившего на посту командующего в Испании великого Гамилькара, отца Ганнибала. Гасдрубал погиб от руки раба-убийцы. Может быть, подосланного. Кто это может знать доподлинно?..
– Ты как дитя, – насмешливо произнес Гэд. – Неужели полагаешь, что мы были одни с командующим?
– Я никого больше не видел, Гэд. Кроме Махарбала.
– И не увидишь. Только не вздумай хвататься за кинжал – тебя мигом схватят невидимые руки.
– А я и не подумаю. Я, кажется, начинаю любить его.
– Начинаешь? – Гэд захохотал. – Ты обязан любить. Притом давно. Ведь ты его пращник. И если надо, то ляжешь за него костьми.
Бармокар пожал плечами и промолчал. Он спрашивал себя: был ли он искренен, отвечая на вопросы Ганнибала, или же поддался неведомым чарам, исходящим от полководца? Разве не грызло его сомнение перед тем, как он принял решение идти в этот поход и отказался от домашнего очага в родном Карфагене? Почему он не сказал прямо, что идет в поход под влиянием Рутты – испорченной девицы-иберийки? Побоялся? Устыдился? А может быть, это Гано Гэд повинен во всем? Ответить однозначно на эти вопросы невозможно. На них не ответил бы даже его старый дед, который учил грамоте и сам знал кроме финикийской также египетскую, греческую и вавилонскую грамоту.
«Гано Гэд идет вперед не раздумывая. Он уверен. Он целиком полагается на командующего. Но разве Ганнибал бог? Разве избавлен он от ошибок? И не содержит его решение идти через Альпы на Рим роковую ошибку? Каково влияние на меня Рутты? Неужели столь велика любовь, что с нею не страшна эта огромная снежная стена, поднявшаяся до неба?»
Так думал Бармокар, шагая рядом со своим другом. Тот насвистывал веселую песенку карфагенских грузчиков. Он выглядел молодцом, шагал браво и вовсе не думал ни об Альпах, ни о Риме, ни… Бармокар решил спросить друга, о чем думает он в эти мгновения.