Маленькая летучая мышь влетела в открытое окно и сделала несколько кругов по комнате над головами профессоров — дело в Тоскане вполне обычное, так что никто не обратил на нее внимания.
Доктор Лектер вновь заговорил назидательным тоном:
— Итак, жадность и смерть путем повешения, как я уже сказал, со времен античности были тесно связаны друг с другом — этот сюжет встречается в произведениях искусства сплошь и рядом. — Доктор Лектер нажал на кнопку пульта, который держал в руке, и проектор включился, а на закрывающем стену холсте появилось изображение. За ним быстро последовали другие.
— Вот самое раннее из известных изображений распятия Христа, вырезанное на галльской шкатулке из слоновой кости примерно в 400 году от Рождества Христова. Здесь также изображена смерть повесившегося Иуды — его лицо задрано вверх, к тому суку, на котором он висит. И вот здесь, на раке из Милана, это четвертый век, и на диптихе из слоновой кости девятого века — повесившийся Иуда. И он тоже смотрит вверх.
Маленькая летучая мышь мелькнула на экране, гоняясь за жучками.
— На этой дверной панели из кафедрального собора Беневенто мы также видим Иуду с выпущенными наружу внутренностями, как его описал св. Лука, сам врач, в «Деяниях апостолов». Здесь он висит, на него наседают гарпии, а в небе видна луна в виде лица Каина; а вот здесь, посмотрите, он изображен вашим соотечественником Джотто, тоже с выпущенными наружу внутренностями.
И последний снимок, вот он, это иллюстрация к изданию «Ада» XV века — тело Пьера делла Винья висит на кровоточащем дереве. Нет нужды снова проводить параллель между ним и Иудой Искариотом, она и так очевидна.
Но Данте обходился без готовых иллюстраций: гений Данте в том и проявился, что он заставил Пьера делла Винья, уже попавшего в ад, говорить короткими, напряженными, шипящими и свистящими звуками, сибилянтами, как будто он все еще висит в петле. Прислушайтесь к тому, как он описывает, как его мертвое тело вместе с другими проклятыми тащат, чтобы повесить на покрытом шипами дереве:
Surge in vermena e in pianta silvestra:
l'Arpie, pascendo poi de le sue foglie,
fanno dolore, e al dolor fenestra.
Обычно бледное лицо доктора Лектера возбужденно пламенеет, когда он цитирует членам Studiolo булькающие, задыхающиеся слова умирающего Пьера делла Винья, и он нажимает и нажимает кнопку пульта, и изображения Пьера делла Винья и Иуды с кишками наружу сменяют и сменяют друг друга на затягивающем стену холсте.
Сome l'altre verrem per nostre spoglie,
ma non pero ch'alcuna sen rivesta,
che none giusto aver cio ch'om si toglie.
Qui le strascineremo, e per la mesta
selva saranno i nostri corpi appesi,
ciascuno al prun de l'ombra sua molesta.
Таким образом, Данте напоминает — с помощью звуков — о смерти Пьера делла Винья и видит в ней смерть Иуды, поскольку это смерть за одни и те же преступления — жадность и предательство.
Ахитофел, Иуда и ваш соотечественник Пьер делла Винья. Жадность, повешение, самоуничтожение, причем жадность считается таким же самоуничтожением, самоубийством, как и повешение. А что говорит анонимный самоубийца-флорентиец в конце этой же песни?
Io fei gibetto a me de le mie case.
В следующий раз, возможно, мы обсудим комментарии сына Данте, Пьетро. Трудно в это поверить, но он — единственный из всех ранних комментаторов песни XIII, который связывает между собой Пьера делла Винья и Иуду. Мне также представляется интересным затронуть тему «загрызания», как ее преподносит Данте. Например, граф Уголино грызет затылок архиепископа, Сатана с его тремя лицами грызет одновременно Иуду, Брута и Кассия. И все они — предатели, как Пьер делла Винья.
На этом позвольте закончить. Благодарю за внимание.
Ученые принялись с энтузиазмом аплодировать, мягкими и как бы пропыленными ладонями, а доктор Лектер, оставив свет приглушенным, стал прощаться с ними, с каждым отдельно, называя их по именам, но держа книги в обеих руках, чтобы не пришлось пожимать им руки. Выходя из затемненного Салона Лилий, они, казалось, уносили с собой колдовство и магию услышанной лекции.
Оставшись теперь одни в огромном помещении, доктор Лектер и Ринальдо Пацци могли слышать, что среди ученых, спускавшихся по лестнице вспыхнул спор по поводу этой лекции.
— Как вам кажется, коммендаторе, я сохранил за собой это место?
— Я не ученый, доктор Фелл, однако очевидно, что вы произвели на них сильное впечатление. Если вам это удобно, доктор, я хотел бы сейчас пройти к вам домой и забрать личные вещи вашего предшественника.
— Они занимают два чемодана, коммендаторе, а у вас и так в руках портфель. Вы их хотите сами нести?
— Я вызову патрульную машину к Палаццо Каппони, чтобы они меня забрали. — Пацци был готов настаивать, если это будет необходимо.
— Отлично, — сказал доктор Лектер. — Подождите минуту, мне надо кое-что убрать.
Пацци кивнул и отошел к высокому окну, держа в руке сотовый телефон и не спуская с Лектера глаз.
Пацци мог убедиться, что доктор совершенно спокоен. С нижних этажей доносились звуки злектродрелей.
Пацци набрал номер, и когда Карло Деограциас ответил, произнес в трубку:
— Лаура, amore, я скоро буду дома.
Доктор Лектер собрал с кафедры книги и сложил их в сумку. Потом повернулся к проектору, вентилятор которого еще гудел, а в луче плясали пылинки.
— Мне следовало показать им еще и вот этот снимок. Не понимаю, как это я его пропустил… — Доктор Лектер вставил в проектор еще одно изображение — обнаженного человека, повешенного на укрепленной стене дворца. — Это должно и вас заинтересовать, коммендаторе Пацци. Дайте-ка я поправлю фокус…
Доктор Лектер повозился с аппаратом, а потом подошел к изображению на стене; его силуэт черным выделялся на фоне холста и был таких же размеров, как повешенный.
— Узнаете? Больше увеличить не могу. Вот сюда его укусил архиепископ. И под ним указано его имя.
Пацци не стал приближаться к доктору Лектеру, но подошел ближе к стене и почувствовал какой-то странный химический запах. И решил было, что это какой-то растворитель, который использовали реставраторы.
— Буквы можете разобрать? Там написано «Пацци» и еще довольно грубый стишок. Это ваш предок, Франческо, повешенный на стене Палаццо Веккьо, вот под этими самыми окнами, — сообщил доктор Лектер. Он смотрел прямо в глаза Пацци сквозь разделявший их луч проектора. — Кстати, синьор Пацци, еще одна вещь, связанная с вышесказанным. Должен вам сознаться, я серьезно подумываю о том, чтобы съесть вашу жену.
Доктор Лектер дернул огромное полотно вниз и набросил его на Пацци, Пацци упал, запутываясь в холсте, пытаясь высвободить голову, и сердце его бешено колотилось в груди, а доктор Лектер, мгновенно оказавшись позади него, с невероятной силой зажал его шею взахват и прижал пропитанную эфиром губку к холсту в том месте, где было лицо Пацци.
Ринальдо Пацци отбивался изо всех сил, ноги и руки запутались в холсте, ноги в тряпке — но он все же сумел дотянуться рукой до пистолета, и когда они вместе с доктором покатились по полу, попытался направить свою «беретту» назад под удушающим его полотном; и, уже проваливаясь в крутящийся мрак, он нажал на спуск и прострелил себе бедро…
Выстрел из девятимиллиметрового пистолета, да еще под холстом, произвел не больше шума, чем завывания и грохот, доносившиеся снизу. На лестнице никто не появился. Доктор Лектер затворил огромные двери, ведущие в Салон Лилий, и запер их на засов…
Немного тошнило и не хватало воздуха. Пацци пришел в себя, ощущая во рту привкус эфира и тяжесть в груди.
Он обнаружил, что по-прежнему находится в Салоне Лилий, и понял, что не может пошевелиться. Ринальдо Пацци был весь спеленут холстом и веревками и стоял прямо, как старинные башенные часы, привязанный к ручной тележке, на которой рабочие привезли сюда кафедру. Рот его был заклеен. Тугая повязка остановила кровотечение из огнестрельной раны в бедре.
Наблюдая за ним, облокотившись на кафедру, доктор Лектер вспомнил, что и сам он был точно так же связан, когда его в психушке перевозили на ручной тележке.
— Вы меня слышите, синьор Пацци? Дышите глубже, пока еще есть такая возможность, это поможет вам — в голове скорее прояснится.
Доктор Лектер говорил, а руки его продолжали действовать. Он уже вкатил в салон большой полотерный агрегат и теперь возился с его толстым оранжевым силовым кабелем, завязывая на его конце с вилкой петлю, какую делают палачи для казни через повешение. Резиновая оболочка кабеля поскрипывала, пока он наворачивал традиционные тринадцать оборотов, как это делает профессиональный палач.
Дернув за вилку в последний раз, доктор завершил изготовление петли и положил ее на кафедру. Вилка торчала вбок.
Пистолет Пацци, пластиковые полоски для связывания рук, содержимое его карманов и его портфель лежали на подиуме кафедры.
Доктор Лектер копался в его бумагах. Он сунул себе за пазуху досье из жандармерии, в котором находились его permesso di soggiorno, разрешение на работу и негативы фотографий его нынешнего нового лица.
Здесь же лежали ноты, которые доктор Лектер давал синьоре Пацци. Он взял эти ноты и коснулся ими лица. Его ноздри раздулись, он глубоко вдохнул исходивший от листов аромат и приблизил свое лицо к лицу Пацци.
— Лаура, если мне будет позволено называть ее Лаурой, должно быть, пользуется замечательным ночным кремом, синьор, — сказал он. — Просто великолепный крем. Сперва холодит, потом согревает. Запах флердоранжа. М-м-м-м! У меня за весь день маковой росинки во рту не было. Вообще-то печень и почки можно использовать на обед сразу же, прямо нынче вечером, но остальное мясо может повисеть с недельку при нынешних-то погодных условиях. Я не читал прогноз погоды, а вы? Полагаю, это означает «нет».