У доктора Холлингзворта ярко-голубые глаза, белки сверкают, как хорошо очищенные куриные яйца, сваренные в крутую. Не отводя взгляда от Старлинг, он сказал ассистенту:
— Марлен, позвони на пейджер шерифу, он в кардиологии, в отделении интенсивной терапии, и открой вон те останки… пожалуйте, мэм.
По опыту Старлинг знала, что медэксперты обычно умны и интеллигентны, но довольно часто случается, что в общении с другими людьми, в беседе бывают глуповаты, неосторожны, и склонны к показухе. Холлингзворт заметил, куда смотрит Старлинг.
— Вас заинтересовал этот мозг?
Она кивнула и развела раскрытые ладони.
— Мы здесь вовсе не небрежны, спецагент Старлинг. С моей стороны это просто услуга гробовщику, что я не уложил мозг обратно в черепную коробку. В данном случае у них будет открытый гроб и длительные поминки перед погребением. Невозможно предотвратить вытекание ткани мозга на подушку, поэтому мы заполняем черепную коробку памперсами «хаггис», или что там есть под рукой, и закрываем ее снова, а затем я ставлю над обоими ушами по скобе, чтобы крыша черепа не съезжала. Родственники получают тело усопшего в целости и сохранности, и все довольны.
— Понимаю.
— Скажете мне, если вы и вот это понимаете, — сказал он.
За спиной у Старлинг ассистент доктора Холлингзворта успел снять закрывавшие секционные столы простыни.
Старлинг повернулась и увидела все сразу как единый, целостный образ, которому предстояло оставаться с ней на протяжении всей ее жизни. Бок о бок на двух стальных секционных столах лежали олень и человек. В теле оленя торчала желтая стрела. Древко стрелы и рога оленя натягивали простыню, словно шесты палатки.
Голова человека была пробита тоже желтой стрелой, только более короткой и толстой: стрела прошла насквозь, пробив верхние кончики обоих ушей. На убитом еще оставался один предмет одежды — перевернутая козырьком назад бейсбольная шапочка, пришпиленная к голове желтой стрелой.
При взгляде на него Старлинг вдруг почувствовала непреодолимый приступ нелепого смеха, но подавила его так быстро, что смешок можно было принять за возглас ужаса. Одинаковые позы, в которых лежали человек и олень — каждый на боку, а не на спине, как обычно при вскрытии, давали возможность убедиться воочию, что оба тела были разделаны почти одинаково: седло и вырезка были извлечены весьма аккуратно и экономно, вместе с так называемым «малым филе», что лежит пониже спинного хребта.
Олений мех на нержавеющей стали стола. Голова приподнята рогами над стальным изголовьем и повернута, белый глаз словно пытается рассмотреть, что это за блестящая палка там, сзади, принесшая ему смерть… Лесное создание, лежащее на боку в озерце собственного отражения, в этой обители гнетущего порядка, казалось еще более диким, более чуждым человеку, чем когда бы то ни было мог казаться олень в лесу.
Глаза убитого человека были открыты, несколько капель крови вытекли из слезных проток, словно он плакал.
— Странно видеть их вместе, — сказал доктор Холлингзворт. — Их сердца весили совершенно одинаково. — Он взглянул на Старлинг — убедиться, что с ней все в порядке. — Разница между оленем и человеком — видите? — вот здесь, где короткие ребра отделены от позвоночника и легкие извлечены со стороны спины. Выглядят прямо как крылья, правда?
— Кровавый орел! — пробормотала Старлинг после минутного раздумья.
— Я такого никогда не видел.
— Я тоже.
— Какой-то термин существует для этого, правда? Как вы это назвали?
— Кровавый орел. Об этом в материалах Квонтико есть литература. Это такой древнеисландский обычай жертвоприношения. Прорубиться через короткие ребра и вытащить легкие наружу из спины, распластать их, как в этом случае, чтобы они походили на крылья. В Миннесоте был такой неовикинг, занимался этим в тридцатых годах.
— Вам много такого видеть приходится? Не точно такого, я этого не имею в виду, но вроде того?
— Да. Иногда приходится.
— Это несколько вне моей компетенции. Мы имеем дело с простыми убийствами: в людей стреляют, убивают ножом… Но хотите знать, что я об этом думаю?
— Очень хочу, доктор.
— Я думаю, человек этот — по документам его зовут Донни Барбер — убил оленя незаконно, вчера, за день до открытия сезона охоты, я знаю, олень умер вчера. Стрела — такая же, как остальные стрелы в его охотничьем снаряжении. Он свежевал оленя в спешке. Я еще не сделал анализа на антигены, но на руках у него точно оленья кровь. Он как раз собирался вырезать кусок — охотники называют это «хомут» — видите, неаккуратный надрез, короткий, края рваные. Тут и получил сюрприз в виде стрелы в голову. Того же цвета стрела, но другого вида, без выемки на хвосте. Вы такие знаете?
— Похоже на арбалетную стрелу, — сказала Старлинг.
— Второй человек, возможно, именно тот, с арбалетом, закончил разделку оленя, это у него получилось гораздо более искусно, а потом, Господи, прости, он и парня этого разделал. Смотрите, как точно отогнуты края оленьей шкуры, и какие точные надрезы на теле у человека, какая решительная рука — сам Майкл Дебейки не смог бы лучше провести операцию. Никаких признаков сексуального вмешательства — ни у того убитого, ни у другого. Тела просто разделаны на мясо.
Старлинг коснулась губами костяшек сжатой в кулак руки. На мгновение патологу показалось, что она целует какой-то амулет.
— Доктор Холлингзворт, а печень у них тоже отсутствовала?
Пауза — меньше секунды, — прежде чем он ответил, глядя на нее поверх очков:
— Печень оленя отсутствовала. Печень мистера Барбера, очевидно, не соответствовала требованиям. Она была частично иссечена и осмотрена, имеется разрез вдоль воротной вены. Тут явный цирроз, печень обесцвечена. Она оставлена в трупе. Хотите посмотреть?
— Нет, спасибо. А тимус?
— «Сладкое мясо»? Да, в обоих случаях тимус отсутствовал. Агент Старлинг, никто ведь еще не назвал его имени, верно?
— Нет, — ответила Старлинг. — Пока еще нет.
Прошипел воздушный шлюз, и в дверях появился худощавый, явно побывавший в переделках человек, в спортивной куртке из твида и брюках цвета хаки.
— Шериф, как там Карлтон? — спросил Холлингзворт. — Агент Старлинг, это шериф Дюма. Брат шерифа, Карлтон, в отделении интенсивной терапии, в кардиологии.
— Он держится. Говорят, состояние стабильное, он «оберегается», что бы это ни значило, — сказал шериф. И крикнул в дверь: — Иди сюда, Уилберн.
Шериф пожал руку Старлинг и представил ей своего спутника:
— Это Уилберн Моди, егерь, он у нас дичь охраняет.
— Шериф, если вы хотите быть поближе к брату, мы можем вместе пройти наверх, — сказала Старлинг.
Шериф Дюма покачал головой:
— Меня все равно к нему не пустят, по меньшей мере еще часа полтора. Не хотел бы вас обидеть, мисс, но я звонил Джеку Крофорду. Он приедет?
— Он застрял в суде. Когда вы звонили, он как раз давал свидетельские показания. Думаю, он очень скоро нам позвонит. Мы очень ценим, что вы так быстро нам сообщили.
— Старина Крофорд преподавал в моем классе в Полицейской академии в Квонтико, сто лет назад. Чертовски умный малый. Если он вас сюда послал, значит, вы дело знаете. Хотите — начнем?
— Пожалуйста, шериф.
Шериф вытащил из кармана куртки блокнот.
— Данный индивид со стрелой, пробившей ему голову, это Донни Лео Барбер, белый, мужского пола, возраст — тридцать два года, проживает в жилом автоприцепе, в Трэйлерз-Энд Парке, в Кэмероне. Место работы неизвестно. Несколько лет назад уволен вчистую из Военно-Воздушных сил, без права служить в любых родах войск. Имеет свидетельство ФАА о праве работать на авиазаводах и на электростанциях. Был в свое время механиком по обслуживанию самолетов. Оштрафован за хулиганство — стрельба из огнестрельного оружия в пределах города, оштрафован за преступные нарушения в прошлый охотничий сезон. Признал себя виновным в браконьерской охоте на оленя в округе Саммит… Когда это, а, Уилберн?
— Два сезона назад, только что лицензию обратно получил. Его у нас в Отделе давно знают. Выследить подранка не больно-то трудился. Ранил, а тот не упал, так он просто другого подождет и… Один раз…
— Расскажи, что ты сегодня обнаружил, Уилберн.
— Ну, я ехал по сорок седьмой окружной дороге, и там, примерно в миле на запад от моста, — это семь утра было или около того, — старый Пекмэн машет мне, чтоб я остановился. Дышит тяжело и за сердце хватается. И — ни слова: все, что он мог, так это рот то откроет, то закроет, и все туда, на лес показывает. Ну, я прошел, может, всего-то… да ярдов так сто пятьдесят, не больше, в глубину, где лес погуще, а там этот Барбер — сидит, развалившись, у дерева и стрела у него сквозь башку торчит, и олень тот тут же рядом, и в нем — стрела. Они оба, видно, еще со вчерашнего дня мертвые были, это если по меньшей мере считать.
— Со вчерашнего утра, скорее всего, погода прохладная, — заметил доктор Холлингзворт.
— А сезон-то только сегодня утром открылся, вот дело-то в чем, — сказал егерь. — У этого Донни Барбера с собой настил сборный был, чтоб с дерева стрелять, только он его установить не успел. Похоже, он вчера туда отправился, чтоб к сегодняшнему утру подготовиться, или просто пошел браконьерничать. А то зачем бы ему лук свой брать, совсем непонятно. Если он только настил установить хотел. А тут такой хороший олень возьми да подвернись, он просто удержаться не мог, — видал я таких, кто удержаться не может, их не так уж и мало. Такое поведение у охотников теперь часто встречается, случа́ев таких — как кабаньих следов. А потом этот другой является — и на него, а тот как раз оленя разделывает. Про его след ничего не могу сказать — там дождик прошел, да такой сильный, ну просто как небо прям тогда и разверзлось…
— Мы поэтому несколько снимков сделали и трупы вывезли, — пояснил шериф Дюма. — Этот лес старому Пекмэну принадлежит. А Донни этот двухдневную лицензию на охоту там получил — законную, она при нем была, и подпись Пекмэна на ней имеется, только она с сегодняшнего утра начинается. Пекмэн всегда одну лицензию в год продает, и объявления об этом дает, а продажу брокерам поручает. У Донни в заднем кармане еще письмо было: «Примите наши поздравления, Вы выиграли двухдневную лицензию на отстрел оленей». Все бумаги промокли, мисс Старлинг. Ничего против наших ребят не имею, только, может, вам лучше снять отпечатки пальцев в вашей лаборатори