— Ни черта вам не виднее, мистер Крендлер. На самом деле вы вообще ничего не способны увидеть! — Старлинг сделала глоток великолепного белого бургундского и сообщила доктору Лектеру: — Очень хорошее вино. Правда, мне кажется, его уже пора снять со льда. — И вновь повернулась к Крендлеру — внимательная хозяйка, заботящаяся о своем госте: — Вы как были… тупым уродом, так им всегда и останетесь. Вообще не достойным никакого внимания, — добавила она любезным тоном. — Ну, ладно, хватит о вас за таким великолепным столом. Поскольку вы гость доктора Лектера, надеюсь, обед вам понравится.
— Да кто вы такая, в самом деле? — вдруг спросил Крендлер. — Вы не Старлинг. У вас такое же пятно на щеке, но вы не Старлинг.
Доктор Лектер между тем высыпал в разогретое и зарумянившееся на сковороде масло мелко нарезанный лук-шалот и, как только запахло жареным луком, положил туда же мелко порубленные каперсы. Потом снял сковородку с огня и поставил вместо нее сотейник. С сервировочного столика он взял большую хрустальную чашу со льдом и серебряный поднос и поставил их подле Пола Крендлера.
— У меня ведь были кое-какие планы в отношении этой острой на язык дамы, — сообщил Крендлер. — Но теперь-то я вас уже никогда никуда не возьму. И вообще, кто вам назначил здесь встречу?
— Я вовсе и не жду, что вы полностью измените свои убеждения, как это сделал апостол Павел, — заметил доктор Лектер. — К тому же вы сейчас вовсе не на пути в Дамаск и даже не на пути к ожидающему вас вертолету, посланному Верже.
Доктор Лектер снял со лба Крендлера повязку, в которой тот бегал в парке, как снимают резиновое кольцо с банки с икрой.
— Все, чего мы хотим, так это чтобы вы держали свой ум открытым. — Очень аккуратно, обеими руками доктор Лектер снял крышку черепной коробки Крендлера, положил ее на поднос и убрал на боковой сервировочный столик. Разрез был сделан настолько аккуратно, что из него практически не выступило ни капли крови — все крупные сосуды были перевязаны, а остальные перекрыты местной анестезией; череп был распилен по всей окружности прямо в кухне всего за полчаса до трапезы.
Метод, который использовал доктор Лектер для трепанации черепа Крендлера, был очень старый, известный еще медикам Древнего Египта, за исключением того, что у доктора было преимущество — в его распоряжении имелась секционная пила с электроприводом и с особым полотном для краниологических операций, специальный инструмент для снятия крышки черепной коробки и современные средства анестезии. Сам же мозг боли не ощущает.
Над краем рассеченного черепа Крендлера теперь был виден розовато-серый купол его мозга.
Стоя над Крендлером и держа в руке инструмент, напоминающий кюретку для удаления миндалин, доктор Лектер аккуратно срезал тонкий ломтик лобной доли головного мозга Крендлера, затем еще один, затем еще, пока не получил четыре. Он положил ломтики в чашу со льдом и водой, приправленной соком лимона, чтобы мозги чуть отвердели.
— А не хочешь покачаться на звезде? — вдруг запел Крендлер. — А не хочешь прогуляться при луне?
По канонам классической кулинарии, мозги обычно сперва вымачивают, затем прессуют и охлаждают в течение полусуток, чтобы они отвердели. Когда же имеешь дело с совершенно свежим материалом, основная задача состоит в том, чтобы не допустить их полного распада и превращения в комковатое желе.
С замечательной ловкостью доктор перенес затвердевшие ломтики на доску, слегка обвалял их в муке, а потом в свежих панировочных сухарях. Затем высыпал в почти готовый соус мелко нарезанные трюфели и завершил заправку, выжав туда лимон.
Он быстро подрумянил ломтики в соусе, пока они не приобрели с обеих сторон чуть коричневатый оттенок.
— Пахнет просто здорово! — сказал Крендлер.
Доктор Лектер положил теперь подрумяненные ломтики мозга на кусочки поджаренного хлеба, переложил их на подогретые тарелки и полил сверху соусом с нарезанными трюфелями. Аранжировку довершал гарнир из петрушки и целых каперсов прямо на стебельках, украшенный цветком настурции и небольшим количеством кресс-салата, просто для полной гармонии.
— Ну, и как? — спросил Крендлер, теперь уже снова закрытый цветами; он говорил неестественно громко — люди, перенесшие лоботомию, обычно склонны к этому.
— Совершенно великолепно, — ответила Старлинг. — Никогда еще не пробовала каперсы целиком.
Доктор Лектер решил, что ее губы, лоснящиеся от маслянистого соуса, — чрезвычайно трогательное зрелище.
Крендлер за своим цветочным экраном снова запел; это были какие-то детсадовские песенки, и он все время требовал, чтоб ему сказали, что еще спеть.
Не обращая на него ни малейшего внимания, доктор Лектер и Старлинг обсуждали будущее Мики. Старлинг уже знала об ужасной судьбе сестры доктора из их бесед о потерях вообще, но сейчас доктор говорил с явной надеждой на возможное возвращение Мики. В этот вечер Старлинг вовсе не казалось нереальным, что Мика может вернуться.
Она выразила надежду, что сможет познакомиться с Микой.
— Вы никогда не будете отвечать на телефонные звонки в моем офисе! — заорал из-за цветов Крендлер. — Вы просто деревенская шлюха!
— Посмотрим, будет ли это звучать как сцена из «Оливера Твиста», если я попрошу ЕЩЕ, — ответила Старлинг, вызвав у доктора Лектера приступ такого веселья, что он едва мог его скрыть.
На вторую порцию ушла почти вся лобная доля практически до самого двигательного центра коры головного мозга. Крендлер был уже низведен до такого состояния, что оказался способен лишь на бессвязные замечания о том, что мог видеть непосредственно перед собой, там, за цветочным экраном, да на монотонную декламацию длиннющей и совершенно непристойной поэмы под названием «Блеск».
Погруженных в свою беседу Старлинг и Лектера все это беспокоило не более, чем поздравления с днем рожденья за соседним столиком в ресторане. Но когда шум от Крендлера стал невыносимым, доктор Лектер достал из угла свой арбалет.
— Теперь я хочу, Клэрис, чтоб вы услышали, как звучит вот этот струнный инструмент.
Он дождался момента, когда Крендлер замолчал, и выпустил арбалетную стрелу, целясь над столом, сквозь экран из цветов.
— Частота колебаний арбалетной тетивы, если вам придется ее услышать еще раз — при любых обстоятельствах, — означает для вас всего лишь полную свободу, покой и независимость, — сказал доктор Лектер.
Задняя часть древка стрелы вместе с оперением оставалась видимой им по эту сторону цветочного экрана и сейчас колебалась почти в ритме индикатора измерителя пульса. Голос Крендлера тут же замолк, и арбалетная стрела, дрогнув еще несколько раз, тоже замерла неподвижно.
— Что-то вроде ноты «до» первой октавы? — спросила Старлинг.
— Совершенно верно.
Секунду спустя Крендлер за экраном из цветов издал какой-то булькающий звук. Это был всего лишь последний спазм его голосового аппарата, вызванный повышением кислотности крови, поскольку он только что умер.
— Перейдем теперь к следующему блюду, — произнес доктор. — Но сначала — немного шербета, чтобы освежить рот перед жареными перепелами. Нет-нет, не вставайте. Мне поможет убрать мистер Крендлер, если вы извините его за то, что он нас покинет.
Все было проделано очень быстро. Зайдя за экран из цветов, доктор Лектер просто сбросил все остатки с тарелок в полупустой череп Крендлера, а сами тарелки сложил у того на коленях. Потом закрыл череп срезанной крышкой и, взявшись за веревку, привязанную к тележке, что была пристроена под креслом Крендлера, перевез его в кухню.
Затем доктор Лектер перезарядил свой арбалет. Для удобства он воспользовался тем же блоком питания, от которого работала секционная пила.
Кожица перепелов хрустела, а сами они были нафаршированы гусиной печенкой. Доктор Лектер рассказывал о музыкальном творчестве короля Генриха VIII, а Старлинг говорила о компьютерном моделировании и воспроизведении звуков различных машин и механизмов и вообще о частотных колебаниях, вызывающих чувство удовольствия.
Потом доктор Лектер объявил, что десерт будет подан в гостиной.
Глава 101
Суфле и бокалы с вином «Шато д'Икем» у горящего камина в гостиной, кофе на боковом столике возле локтя Старлинг.
Отблески огня пляшут в золотистом вине, его аромат ощущается даже на фоне запаха горящих в камине поленьев.
Они говорили о чайных чашках и о времени, и еще о царствии хаоса.
— Вот так я пришел к убеждению, — говорил доктор Лектер, — что где-то в мире должно быть место для Мики, наилучшее место, освобожденное именно для нее. И еще я пришел к выводу, Клэрис, что самое лучшее в мире место для нее — ваше.
Отсветы пламени из камина не столь четко раскрывали всю таинственную глубину лифа ее платья, как до того делали горящие свечи, а лишь чудесными отблесками играли на ее лице.
Она с минуту раздумывала.
— Позвольте мне задать вам вот какой вопрос, доктор Лектер, — наконец произнесла она. — Если для Мики требуется наилучшее место в этом мире — а я вовсе не говорю, что это не так — то как насчет вашего собственного места? Оно, конечно, занято, но я уверена, что ей вы никогда не откажете. Мы с нею могли бы быть как сестры. И если, как вы утверждаете, во мне есть место для моего отца, то почему бы в вас не могло оказаться места для Мики?
Доктор Лектер, казалось, был очень рад — то ли эта мысль ему понравилась, то ли изощренность ума Старлинг, трудно сказать. Правда, может быть, он испытывал смутное беспокойство оттого, что его создание оказалось даже лучше, чем он рассчитывал.
Отставляя бокал с вином на боковой столик, она столкнула кофейную чашку, и та упала и разбилась о камин. Она даже не посмотрела в ту сторону.
Доктор Лектер смотрел на осколки. Те лежали совершенно неподвижно.
— Не думаю, что вам следует принимать решение прямо сейчас, — продолжила Старлинг. Глаза ее и кабошоны в украшениях сияли в отблесках пламени. Порыв ветра взметнул огонь в камине, от него дохнуло жаром, она ощутила его сквозь платье, и тут же у нее возникло мимолетное воспоминание — доктор Лектер, давно-давно, спрашивает сенатора Мартин, кормила ли та дочь грудью. Сияние камней, легкое движение плеч как бы обратили ее неестественное спокойствие вовнутрь: на секунду многие окна ее памяти выстроились в одну линию, давая ей возможность одним взглядом окинуть все пережитое в прошлом. И она сказала: