Доктор Фелл, повернувшись спиной к оратору и аудитории, неподвижно стоял в тени большой скульптуры Юдифи и Олоферна. Он говорил, не меняя положения, и было трудно понять, кто произносит слова — Юдифь, занесшая меч над головой опьяневшего царя, Олоферн, которого дама свободной рукой тянула за шевелюру, или сам невысокий и изящный доктор Фелл, стоящий рядом с бронзовым творением Донателло. Звук его голоса прорезал шум, как лазерный луч прорезает клуб дыма, и болтающие между собой члены обоих комитетов мгновенно умолкли.
— Первый сонет Данте, в котором поэт живописует свой странный сон о Беатриче Портинари, Кавальканти отметил публично, — сказал доктор Фелл. — Впрочем, нельзя исключать того, что он делал это и приватным образом. Если он и писал кому-то из Каппони, то адресатом скорее всего был Андреа — более образованный, нежели его братья. — Доктор Фелл выдержал долгую паузу, показавшуюся всем бесконечной, а затем, повернувшись лицом к аудитории, продолжил: — Вы знакомы с первым сонетом Данте, профессор Сольято? Вы его читали? Сонет привел Кавальканти в восхищение и вполне заслуживает вашего внимания. Вот он, или, скорее, большая его часть:
Уж треть часов, когда давно планетам
Сиять сильнее, путь свершили свой,
Когда Любовь предстала предо мной
Такой, что страшно вспомнить мне об этом.
В веселье шла Любовь; и на ладони
Мое держала сердце; а в руках
Несла мадонну, спящую смиренно;
И, пробудив, дала вкусить мадонне
От сердца, — и вкушала та смятенно.
Потом Любовь исчезла вся в слезах.
А теперь послушайте, как сонет звучит на ином инструменте, на языке народа, на языке, который сам Данте называл вульгарной элоквенцией, или красноречием простонародья:
Allegro mi sembrava Amor tenendo
Meo core in mano, e ne le braccia avea
Madonna involta in un drappo dormendo
Poi la svegliava, e d'esto core ardendo
Lei paventosa umilmente pascea
Appreso gir lo ne vedea piangendo.
Даже самые придирчивые ревнители флорентийских традиций, собравшиеся в украшенном фресками салоне, не смогли устоять, услышав сонет Данте, прочитанный доктором Феллом на безукоризненном старотосканском наречии. Раздались аплодисменты, а самые чувствительные участники ареопага со слезами на глазах бросились поздравлять доктора Фелла. Одним словом, доктор Фелл был назначен хранителем палаццо Каппони, и оставшийся в одиночестве профессор дымился от злости. Был ли доволен своей победой доктор Фелл, наверняка сказать нельзя, так как доктор снова повернулся к публике спиной. Но профессор Сольято еще не капитулировал окончательно:
— Если он такой специалист по Данте, то пусть прочитает лекцию о Данте перед «Студиоло». — Последнее слово Сольято прошипел так, словно речь шла об инквизиции. — Пусть он предстанет перед ними extempore[24], в следующую пятницу, если пожелает.
Речь шла, конечно, не об инквизиции, а о чем-то к ней весьма близком. Так называлась небольшая группа самых яростных ортодоксов, уничтоживших немало научных репутаций. В первый раз группка собралась в палаццо Веккьо в небольшом, изящно украшенном кабинете, именуемом «Студиоло»[25], что и дало ей это необычное название. Подготовка к выступлению перед этими людьми была довольно муторной работой, а появление в «Студиоло» грозило неприятностями. Дядя Сольято поддержал предложение племянника, зять Сольято потребовал голосования, а сестра профессора мгновенно внесла результаты в протокол. Предложение Сольято прошло. Назначение доктора Фелла состоялось, но при том условии, что его поддержит группа «Студиоло».
Комитеты получили нового хранителя палаццо Каппони, по старому они не скучали и поэтому едва цедили слова, отвечая на вопросы впавшего в немилость Главного следователя Пацци. Ринальдо Пацци держался просто восхитительно.
Как всякий хороший следователь, он сумел обратить неблагоприятные обстоятельства себе на пользу. Во-первых, кто больше всех выиграл от исчезновения прежнего хранителя? Пропавший был холостяком, всеми уважаемым ученым и вел весьма размеренный образ жизни. У него имелись кое-какие сбережения. Впрочем, ничего особенного. Самой большой ценностью для старика были его работа и право жить в чердачных помещениях палаццо Каппони.
И вот перед ним был новый хранитель, получивший назначение после тщательной проверки его познаний в истории Флоренции и степени владения архаичным итальянским языком. Пацци изучил заполненные доктором анкеты и познакомился со свидетельством о состоянии его здоровья, заверенным Национальной медицинской ассоциацией.
Когда члены комитетов уже начали застегивать свои портфели, чтобы отправиться по домам, Пацци подошел к свежеиспеченному смотрителю.
— Доктор Фелл!
— Слушаю вас, коммендаторе.
Новый хранитель был невелик ростом и ладно скроен. Верхняя часть стекол его очков была слегка затемнена, а темный костюм прекрасно сшит, даже по итальянским стандартам.
— Меня интересует, встречались ли вы когда-нибудь прежде со своим предшественником? — Антенна опытного полицейского была настроена на волну страха у собеседника.
Однако внимательно вглядываясь в доктора Фелла, Пацци не мог уловить в нем ни малейших признаков тревоги.
— Никогда с ним не встречался. Всего лишь читал несколько его статей в «Нуова антологиа».
Разговорный тосканский доктора был столь же точен, как и тот старотосканский, на котором он читал стихи. Если в нем и присутствовал легкий акцент, то его происхождения Пацци определить не мог.
— Мне известно, что полицейские, стоявшие у истоков расследования, перерыли весь палаццо Каппони в поисках прощального письма или записки о самоубийстве. Если вы случайно что-то обнаружите в бумагах, что-то даже совершенно тривиальное, вас не затруднит позвонить мне?
— Нисколько, коммендаторе Пацци. Позвоню, вне всяких сомнений.
— Его личные вещи все еще в палаццо?
— Да. В двух чемоданах. Имеется реестр всех предметов.
— Я пришлю… Я зайду, чтобы их забрать.
— Позвоните мне перед приходом, коммендаторе. Я перед вашим появлением успею отключить систему охраны и тем сэкономлю ваше драгоценное время.
«Этот человек чересчур спокоен. По правде говоря, Фелл должен меня немного опасаться, а он вместо этого просит предупреждать о приходе».
Члены комитета изрядно потрепали оперение Пацци, и с этим он ничего не мог сделать. Теперь и этот тип демонстрирует свое высокомерие. Пацци решил нанести ему удар.
— Доктор Фелл, вы позволите задать вам личный вопрос?
— Пожалуйста, коммендаторе, если этого требует ваш долг.
— На тыльной стороне вашей левой ладони я заметил сравнительно свежий шрам.
— А я заметил, что у вас совсем свежее обручальное кольцо. La Vita Nuova?[26] — с улыбкой спросил доктор. У него были мелкие, очень белые зубы. Пока Пацци изумлялся, не зная, чувствовать себя оскорбленным или нет, Фелл поднял руку со шрамом и продолжил: — Ограничение подвижности лучезапястного сустава. Изучение истории — опасное занятие, коммендаторе.
— Почему вы не сообщили об ограниченной подвижности сустава, заполняя обязательную форму Национальной медицинской ассоциации?
— У меня сложилось впечатление, коммендаторе, что всякого рода повреждения имеют значение лишь в тех случаях, когда человек становится инвалидом и начинает получать пенсию. К моему случаю это не относится. Я не инвалид.
— Следовательно, операция была произведена в Бразилии, по месту вашего прежнего жительства.
— Во всяком случае — не в Италии. Так что итальянскому правительству я ничего не должен, — сказал доктор Фелл таким тоном, как будто считал, что вопрос исчерпан.
Из Салона лилий они уходили последними. Пацци уже был в дверях, когда его вдруг окликнул доктор Фелл:
— Коммендаторе Пацци?
Доктор Фелл был теперь черным силуэтом на фоне высокого окна, вдали за окном возвышался купол собора.
— Да?
— Мне кажется, что вы — Пацци из рода тех самых знаменитых Пацци. Я не ошибся?
— Нет, не ошиблись. Но как вы об этом узнали? — спросил Пацци, ожидая услышать, что доктор вычитал все из оскорблявших его все последнее время газет.
— Вы очень похожи на персонаж, изображенный на одном из медальонов в вашей семейной часовне в соборе Санта-Кроче.
— О! Это Андреа де Пацци. Делла Роббиа[27] изобразил его в виде Иоанна Крестителя, — сказал Пацци, чувствуя, как в его ледяное сердце прокрадывается малая толика тепла.
Когда Ринальдо Пацци выходил в коридор, оставляя доктора Фелла в полутемном салоне, его больше всего поразило уверенное спокойствие, в котором пребывал доктор. Таково было главное впечатление следователя после встречи с ученым-историком.
Очень скоро ему предстояло существенно углубить и расширить это впечатление.
Глава 20
Теперь, когда мир, в котором мы обитаем, огрубил наши сердца и сделал их бесчувственными к проявлениям низости и беспутства, нам иногда полезно взглянуть на предметы, все еще представляющиеся людям воплощением зла и пока еще способные пробудить от сна равнодушия нашу так похожую на тесто, вялую и покорную совесть.
Во Флоренции открылась выставка, именуемая «Ужасающие орудия пыток», и именно на этой выставке Ринальдо Пацци во второй раз встретил доктора Фелла.
Экспозиция состояла более чем из двух десятков классических пыточных инструментов, множества иллюстративных материалов и документов. Размещалась она в Форте ди Бельведере, возведенном Медичи в шестнадцатом веке для защиты южной стены города. Твердыня имела грозный и весьма неприветливый вид. Выставка совершенно неожиданно вызвала ненормальный ажиотаж. Некоторые зрители испытывали такое возбуждение, что создавалось впечатление, будто им в брюки забралась живая форель.