Однако, поразмыслив, Чайка решил все же пока не хвалиться тем, что знает Магона, отложив откровения на более позднее время. Тем более, что имел смелость вскрыть по дороге несколько шкатулок из захваченного архива Марцелла и нашел в одной из них прелюбопытнейшее письмо, адресованное, правда, не самому Марцеллу, а другому римскому сенатору Кастору. И все бы ничего, если бы не отправитель письма, некий сенатор Ганнон. Карфагенский сенатор. Письмо было очень коротким. Так, не письмо, а скорее записка, в которой сообщалось, что условия принимаются, а прежняя договоренность остается в силе. Никаких подробностей. Но это и насторожило Федора. С чего бы сенаторам двух воюющих стран поддерживать столь тесные контакты? Хотя Федор знал о том, что между Римом и Карфагеном еще задолго до первой войны существовало несколько договоров о разграничении торговли. Может быть, письмо относилось к торговым операциям. Да вот только имя римского сенатора было хорошо знакомо бывшему же римскому легионеру Чайке. И сенатор этот, насколько Федору припомнилось, занимался в армейском штабе отнюдь не гражданскими операциями. Да и обнаружилось письмо в архиве не какого-нибудь купца, а главного «полевого командира» римлян, отнюдь не пылавшего добрыми чувствами в отношении Карфагена.
Тут попахивало заговором. И Федор теперь не знал, что ему с этой информацией делать. Рассказать Ганнибалу или нет? Как ни крути, не его это дело совать свой нос в интриги высшего нобилитета. Тут могли быстро голову открутить. И свои и чужие. В пять секунд. Но, с другой стороны, если эту информацию правильно и своевременно применить, то это давало хороший шанс продвинуться по служебной лестнице, оказав услугу заинтересованным лицам. Неискушенный еще в таких делах Федор, допускал, что командующий испанской армией мог быть одним из них. Но все же не торопился с выводами. В общем, осторожность победила. Записку эту Федор припрятал, а все остальное велел привезти с собой к шатру Ганнибала.
— По дороге сюда я не только потрепал солдат Марцелла, — заявил Федор, после затянувшегося молчания, во время которого Ганнибал, словно забыв о его существовании, снова увлекая созерцанием карты, — Я побывал на его вилле, она тут неподалеку, и даже захватил кое-что ценное. Могу ли я показать?
— О чем ты говоришь? — вновь заинтересовался карфагенянин.
— Мой большой друг, узнав о приближении армии Ганнибала, видимо, так быстро покинул свою виллу, — витиевато начал командир двадцатой хилиархии, — что позабыл на ней весь свой архив. Я осмелился захватить и привезти его сюда. Надеюсь, великий Ганнибал найдет там что-либо ценное.
— Архив Марцелла? — он даже встал со своего места, — Ты захватил архив Марцелла?
— Да, — кивнул Федор.
— Где он?
— Рядом с шатром, — ответил Чайка, — куда его отправить?
— Вели принести его быстрее сюда, — приказал Ганнибал.
Федор вышел из шатра и сделал знак Терису с помощниками, которые ожидали у повозки, доверху груженой шкатулками из кабинета сенатора. Они немедленно перетащили все в шатер командующего испанской армией. Ганнибал молча наблюдал за тем, как растет гора из плетеных и обитых железом коробок у его ног. А когда Терис принес последнюю и вышел, поклонившись, обернулся к Федору.
— Это весьма ценный груз, — заметил мудрый финикиец, — ты смотрел, что в этих ящиках?
— Не осмелился, — соврал Федор, давно избавившийся от взломанных шкатулок, и уже предупредивший Урбала с Летисом, чтобы помалкивали обо всем, что видели, — это не моего ума дело.
— Что же, — проговорил Ганнибал, пристально всматриваясь в лицо Федора, — ты поступил правильно. Ведь среди этих документов случайно может обнаружиться нечто такое, что способно повлиять на исход войны. И чем меньше ты будешь знать, тем целее твоя жизнь.
— Я солдат, — снова слукавил Федор, у которого от слов Ганнибала не прибавилось оптимизма, — и мне не за чем знать секреты сильных мира сего.
— А ты не глуп, — снова усмехнулся Ганнибал, приблизившись к Федору, — отправляйся к казначею, я прикажу выдать тебе награду за этот архив. Ты достоин ее, даже если там нет ничего ценного.
— Благодарю, — поклонился Федор, перед тем как покинуть шатер.
Соединившись с Ганнибалом, хилиархии Чайки и Карталона, в составе его армии вышли к Тибру, окончательно отрезав этот берег от римских владений. Правда, другой берег все еще находился в руках неприятеля. Да и по самой реке, довольно полноводной, как заметил морпех, то и дело сновали римские биремы, перевозившие морских пехотинцев из Остии в Рим на глазах у карфагенских разведчиков. Несколько таких кораблей было потоплено из баллист, но в целом отсутствие флота не давало Ганнибалу возможности полностью прервать сообщение по Тибру. Остия все еще сопротивлялась, туда морем прибыли подкрепления из Сицилии, которые сенат спешно перебрасывал для защиты Рима, и карфагенянам по-прежнему приходилось воевать на два фронта, распыляя свои силы.
Однако Ганнибал верил в победу, тем более что со дня на день ждал гонцов из Апулии, куда должен был прибыть новый флот с пехотинцами и осадным вооружением, которого армии так сейчас не хватало. Между тем, Федор, присутствовавший на совете в Капуе, припомнил, что подкрепления ожидались еще неделю назад, но до сих пор Ганнибал не сообщил об их прибытии. «Видно, немного задержались в пути, — с надеждой подумал Федор, припоминая все прочитанное в прошлой жизни об этом и отгоняя предательские мысли, — хотя сейчас бы они пришлись в самый раз».
Если Ганнибал уже и получил какие-то известия с берегов Апулии, то Федору ничего об этом не сообщил, хотя отдал приказ готовиться к штурму на участке, захваченном его хилиархией. Решив, что начальству виднее, Федор Чайка использовал отпущенное ему время для поисков Юлии, регулярно отправляя в окружные рейды по предместьям отряды своих солдат. Он даже сам иногда участвовал в «набегах», имея надежду разыскать хоть какие-либо следы прекрасной римлянки и ребенка. Своего ребенка, как он теперь думал. Однако, никаких следов не было. Ни на вилле самого Марцелла, ни на еще одной вилле, где останавливался сенатор, ни в усадьбе Памплония, подаренной новобрачным на свадьбу и также попавшей в зону, захваченную солдатами Карфагена.
Местонахождение всех этих домов Федор легко узнал от римских пленных. Марцелла здесь знал каждый. Однако поиски морпеха не дали пока результатов. Сенат принял решение защищать город до конца. Но, вряд ли Юлия находилась в осажденном городе. Наверняка, Марк Клавдий, если не убил ее собственной рукой, — во что Федор старался не верить, — уже переправил дочь по свободному берегу Тибра к морю или еще дальше. Шансов разыскать девушку в этом аду было мало. Но Федор не сдавался и упорно продолжал поиски. Он боялся и того, что найдет ее не первым. Мысль, что Юлия с его ребенком попадет в плен к кому-либо из других финикийских военачальников, была ему также ненавистна. Ведь в этом случае, если она не погибнет, то станет рабыней. А если дочь сенатора попадет в руки к простым солдатам… Федор гнал от себя эти мысли и продолжал поиски.
В Риме жил не один Марцелл и богатых вилл в окрестностях города, уже попавших под власть финикийцев, было предостаточно. Теперь здесь повсюду полыхали пожары. Исполняя приказ Ганнибала постоянно терзать оборонительные порядки римлян, его армия наводила ужас на жителей и защитников города, испепеляя все на своем пути, хотя и не могла пока пробиться за стены. Отправляя своих солдат в очередной набег на предместья, Федор даже напутствовал их фразой «Рим должен быть разрушен!», чем вызвал бурю радости у своих африканцев.
Но, особенно неистовствали в окрестностях Рима кельты из долины реки По. Немало натерпевшиеся от своих поработителей, истреблявших этот народ целыми племенами, они с радостью восприняли тот факт, что теперь пришел черед заносчивых римлян расплатиться по долгам. Вожди кельтов рубили римские головы сотнями, с гордостью привязывая их к седлам своих коней. Федор не слишком одобрял этот кровавый обычай, но, вспоминая, что творили римляне в долине реки По, и что в будущем мог еще натворить Цезарь в землях далеких галлов, он не препятствовал этому. Кто теперь знает будущее? Ведь благодаря усилиям Ганнибала, и его, Федора Чайки, скромному участию в них, Цезарь теперь мог вообще не родиться, а «концентрационные лагеря» для галлов никогда не воплотиться в жизнь.
Тактика выжженной земли, призванная деморализовать гарнизон и жителей Рима, вынудив их сдаться, уже приносила свои плоды. В одном из последних рейдов, где Федор лично принимал участие, бой шел за небольшой квартал ремесленников, притулившийся у стены города. Квартал несколько раз переходил из рук в руки, пока, наконец, не стал финикийским. Вокруг него полегло множество солдат, но большая часть из них была римскими. Удовлетворившись плодами победы и десятком пленников, Чайка приказал отступать на обустроенные позиции. А, вернувшись в расположение хилиархии, сам допросил нескольких пленных.
О сенаторе пленные легионеры знали лишь то, что он руководил обороной восточной части города, то и дело, отбывая в Остию для поддержания боевого духа ее солдат. Несколько раз Марк Клавдий Марцелл по приказу диктатора уезжал в области, прилегавшие к Риму с севера, чтобы контролировать набор новых солдат, призванных пополнить ряды оборонявшихся. В общем, на месте не сидел, и сдаваться не собирался.
— Кто защищает город? — уточнил Федор, глядя в глаза испуганному легионеру, которого допрашивал у себя в шатре последним.
Рядом стояли Летис и Урбал.
Парень был явно не из героев. Да и амуниция на нем сидела как-то криво. Судя по виду, вчерашний крестьянин.
— В Риме остались только двадцатый и двадцать первый легионы, — испуганно пробормотал солдат, поглядывая на здоровяка-финикийца, сверлившего его взглядом, не предвещавшим ничего хорошего, — под командой самого диктатора. Я служу в двадцать первом.
Федор молчал, давая пленному выговориться, хотя и не думал, что узнает от него что-то ценное. Не походил этот избитый крестьянин на носителя государственных секретов.