— Кстати, как он? — вскользь поинтересовался морпех.
— Ушел в поход вместе с армией царя Иллура, — ответил грек.
Инженер развел руками, словно приглашая Леху оценить мощь античной артиллерии, уже установленной на палубе. Леха проследил за его жестом и действительно обнаружил двенадцать крупных корабельных баллист, способных превратить вражеский корабль в решето. Сейчас их хищные морды были развернуты в стороны, почти вдоль бортов.
— Впечатляет, — согласился он, отходя от борта и приблизившись к одному из орудий, погладил его свежевыструганные балки.
— Эннеру можно применять для охраны гаваней, — напомнил Гилисподис, — или для осады вражеских крепостей с моря. Дальность стрельбы позволяет.
— Вот на днях и проверим, — предположил Леха, окинув взглядом широкую палубу, в центре которой размещалось целых три шлюпки, — так что ты, давай, побыстрее заканчивай эту плавучую платформу для артиллерии.
На прощанье, уходя с палубы, Леха поинтересовался:
— А у греков таких много во флоте?
— Нет, — ответил Гилисподис, — На этом море подобных кораблей нет ни у одной греческой колонии. Это очень дорого даже для них.
— И как только Иллур согласился столько денег выкинуть, — пробормотал Леха себе под нос, а, чуть прибавив голос, произнес, — ну, прощай. Думаю, через пару дней я за тобой вернусь, если Иллур кого другого не пришлет. Готовься.
Гилисподис поклонился вслед представителю власти. А Леха, довольный осмотром и прогулкой на берег моря, зашагал обратно в расположение своих солдат. Там, найдя своих сотников, приказал немедленно готовиться к выступлению. Всадников Арчоя он оставил в Ольвии, охранять золото. А сам вознамерился быстрым маршем достигнуть Тиры, чтобы лично предстать перед Иллуром, доложив ему о достижениях в землях бастарнов и узнать, что дальше делать с их золотом. Свою часть добычи, переданную ему Арчоем, он раздал своим солдатам в качестве награды за штурм укрепрайона Клорина, оставив себе лишь немного. Когда все было готово полторы сотни скифов выехало из ворот Ольвии взяв курс вдоль побережья, уже захваченного армией Иллура на несколько дней пути на юг.
Главы четвертаяКрепкий орешек
Путь от Ольвии до Тиры занял у отряда Лехи Ларина чуть меньше трех дней. Все это время дорога петляла меж прибрежных холмов, то, уходя от моря, то снова возвращаясь к нему. И повсюду глаза командира разведчиков видели следы недавних боев. Особенно много их стало, когда отряд пересек границу владений Тиры, отмеченных специальным столбом у дороги. Теперь справа и слева, а иногда и на самой дороге, во множестве валялись трупы скифских воинов и греческих наемников, защищавших Тиру. Из мертвых тел торчали стрелы, а уже начавшие разлагаться под южным солнцем трупы, клевали стервятники.
Если не считать этого обстоятельства, путь до соседней греческой колонии был нетрудным. Поскольку сама дорога, хоть и не отличалась завидной шириной, была вымощена от Ольвии до границы ее владений на юге, которые соприкасались с землями тирских греков. А оттуда ее мостили уже обитатели соседней колонии, поддерживавшие торговые связи со своими единокровными соседями. Это значительно облегчило наступление орды Иллура, который пронесся ураганом по этим землям, превратив их в пепелище.
Впрочем, сам город, судя по всему, был еще не взят и по пути отряду Ларина не раз попадались разъезды всадников Иллура. Остановив один из таких разъездов к обеду третьего дня, он узнал, что царь стоит лагерем неподалеку от греческой колонии. Город окружен, но еще сопротивляется.
— Ну, значит, еще успеем повоевать, — успокоился Леха, словно боялся опоздать, и от радости даже хлопнул по плечу сидевшего рядом в седле сотника. Скиф поморщился от боли, но улыбнулся через силу своему хозяину.
— Успеем, — согласился он.
Это был Уркун, раненный в плечо при осаде Орола. Рядом придерживали своих коней Инисмей и Гнур, подъехавшие чтобы пообщаться с Лехой и узнать последние новости.
— Далеко до лагеря? — уточнил Ларин.
— К вечеру доскачете, — уверенно заявил скиф, бывший среди дозорных за старшего.
— Ну, тогда нечего время терять, — приказал Леха, понукая коня, — вперед, бойцы. Скоро нас ждет лихая сеча.
Когда начало смеркаться и над морем, которое они на протяжении всего пути не теряли из вида, появились кучевые облака, Леха заметил впереди огромный лагерь, состоявший из сотен и сотен юрт. Вдоль него сновало множество конных воинов. Лагерь скифской армии находился на вершине холма, поднявшись на который Леха увидел обширный залив, на другой стороне которого виднелся город и крепость, возведенная почти у самой воды. Часть залива была отгорожена дамбой, за которой прятались греческие корабли. Сколько их было, в наступивших сумерках было не разглядеть. Зато здесь внизу и чуть левее лагеря, был хорошо различим собственный флот скифского царя Иллура. Множество триер обсыхали, вытащенные на берег, а несколько более массивных кораблей, — судя по всему, квинкерем, — бороздили вечернее море.
«Стерегут, чтобы ни одна мышь не просклизнула, — радостно подумал Федор, у которого от одного вида кораблей, начиналась тоска по морю и морским походам, — а город то еще целехонький, похоже я действительно не опоздал».
Въехав в лагерь сквозь многочисленные кордоны, которые быстро опознали в прибывшем «своего», Леха разместил людей на ночлег в дальнем углу лагеря, где еще имелось свободное место, благо свои «передвижные дома» они привезли с собой. А затем сразу отправился на прием к царю. Однако, его не пустили. Охранники у юрты молодого царя Скифии признали кровного брата, но остались глухи к его желанию немедленно повидать Иллура.
Сначала Леха не понял такого отказа, вроде бы в опалу попасть еще не успел, но пока топтался недалеко от входа, до него донеслись громкие постанывания, лишь слега приглушенные толстым войлоком жилища. «Вот оно что, — ухмыльнулся морпех, — ну, тогда все понятно. Секс, — дело серьезное. Пойду, пройдусь, пока царь наслаждается жизнью».
— Передайте царю, как освободится, что я прибыл в лагерь, — сообщил он на всякий случай охранникам, — есть у меня к нему важное сообщение. Позже зайду.
И отправился в сторону берега, достиг которого уже в полной темноте. Лишь изредка тьму разрывали пятна небольших костров, разведенные позади корабельных корпусов, чтобы огонь не был заметен с другого берега.
Приблизившись к одному из таких костров, Леха поговорил с моряками, готовившими себе ужин, и выяснил, что ставка Ичея находилась дальше по берегу, почти на песчаной косе, выдававшейся в воды залива. Потратив еще полчаса, он нашел-таки большой каменный дом, построенный кем-то из местных зажиточных греков, а теперь выполнявший функцию адмиралтейства у скифов. Вокруг дома, окруженного небольшим садом и тремя террасами, выходившими к морю, стояла охрана из «старослужащих», знавших Леху в лицо. Потому, пропустили его внутрь без долгих разговоров. Сам Ичей был на месте, и оказался более досягаем, чем царь, поскольку предавался чревоугодию, а не плотским утехам с наложницами. Правда в отличие от Иллура, этот скиф явно предпочитал юртам каменные дома и прочие предметы греческой цивилизации.
— Я смотрю, осада города вам доставляет большое удовольствие, — заметил Леха, входя в просторную комнату, половину которой занимал стол с едой и десятком кувшинов, освещаемый огнем жаровни в углу, — все только и делают, что расслабляются.
Ичей был один, а еды и вина было столько, словно он ожидал в гости человек десять.
— Война наша жизнь, а жизнь коротка, — философски изрек молодой адмирал, откусывая кусок жареного мяса, и облизывая сальные пальцы, — садись, Аллэксей. Отведай вина и мяса. После атаки на это побережье, мне удалось захватить здесь неплохой винный погреб, уничтожением которого я занимаюсь уже третий день.
— А воевать кто будет? — поинтересовался Леха, усаживаясь на лавку, наливая себе вина, и рассматривая колонны, поддерживавшие высокий потолок комнаты из которой открывался вид на море, — обстановка у тебя тут действительно греческая. Прямо, хоть Одиссею пиши.
— Ты лучше ешь, — посоветовал Ичей, не обратив внимания на странные слова, — устал, наверное, с дороги.
Леха с удовольствием откусил свежезажаренного мяса и оторвал ломоть от ароматной лепешки.
— Ну, рассказывай, — не выдержал он затянувшегося молчания, прерываемого только чавканьем, да причмокиванием, когда утолил первый голод, — что тут у вас творится.
— У нас перемирие, — заявил Ичей, отхлебнув вина из нового кувшина, даже не став наливать его в чашу.
— Что у вас? — не поверил своим ушам морпех, — перемирие? Иллур передумал воевать?
— Ай, не спеши, Аллэксей, — укорил его Ичей, хитро подмигнув, — наш царь совсем не глуп. Мы давно окружили город, пожгли все его поля с хлебом, отрезали греков от всех дорог. В море, на виду у жителей, постоянно плавают мои корабли, закрыв выход из залива. Отсюда никто не сможет вырваться, если только не станет рыбой или птицей.
Он замолк, прильнув к очередному кувшину. А Леха налег на лепешки, показавшиеся ему божественно вкусными и молча ждал, пережевывая, пока Ичей нахлебается вдоволь вина. Наконец скифский адмирал, отставил кувшин в сторону и вернулся к разговору. Расписной глиняный кувшин с красными фигурками танцующих людей, рухнув со стола, разбился на множество осколков, но Ичей не обратил на это никакого внимания. Зато Леха обратил, — кувшин был абсолютно пуст.
— Наш царь, — вновь заговорил Ичей и язык его на сей раз, ворочался уже с трудом, — объявил грекам, что ни никого не тронет, если они сам сдадутся и добровольно признают его власть, как это сделала Ольвия.
— А что, разве Ольвия сдалась нам добровольно? — удивился Леха, прислоняясь спиной к стене, хмельное вино уже давало о себе знать, — не ты ли поджег ее гавань?
— Ну, — задумался Ичей, вспоминая все, что он наговорил, — я хотел сказать, что Иллур никого не казнит. И все. Он дал грекам на размышления три дня. И сегодня они закончились.