— Эээй, есть там кто живой?
Полминуты звенящей тишины, и донесся приглушенный крик:
— Кто вы?
— Мы… — Хак обернулся к Гансаулю, — мы… это… путники, вообщем.
— Идем в долину Гелфаста, с Фараем поболтать! — могучий голос Гансауля отразился от каменных стен, загулял эхом.
На гребне стены показался невысокий, но круглобрюхий, как бочка, мужичок. На широких плечах меховая безрукавка, чёрной кожи штаны и сапоги. За правым плечом рукоять меча, из-за левого выглядывает колчан с десятком хвостов стрел, в коротких, но мускулистых руках лук. Он долго и внимательно рассматривал незнакомцев, наконец, обернулся назад и махнул рукой. Появился ещё один, этот худой, как гвоздь, тащил волоком что-то. Подтянул к краю, пихнул ногой, и веревочная лестница развернулась по стене, приглашающе хлопнула концом по камням у ног Хака.
— Поднимайтесь… но без глупостей.
Хак оглянулся на Гансауля, тот лишь кивнул, и парень полез наверх. О, какой же это оказалось пыткой, избитое тело ныло и не желало слушаться, пальцы отказывались сжиматься на перекладинах. Хак глухо матерился, он уже и не чаял подняться, эта чертова стена бесконечна, словно сложена до небес. Но… все-таки выбрался! Бледно-зеленый от дикой боли, мокрый от пота, словно купался в одежде. Толщина стены впечатляет — он повалился поперек гребня на камни, не в силах даже дышать, но не достал до противоположного края. Значит, стена толщиной больше, чем в его рост, это ж сколько сюда камней натаскали, с ума сойти можно! Вот и Гансауль поднялся наверх, с тревогой глянул на друга, но Хак кивнул, дескать, всё нормально, не обращай внимания.
— Меня зовут Ячва. Советую говорить только правду — как это вас сюда занесло и зачем? — круглобрюхий убрал лук в колчан, но руки подрагивают, готовые в любой миг выхватить меч. Худой тоже косится настороженно, а здоровенный тесак на поясе угрюмо поблескивает металлом.
— Мы на безликих нарвались, бились сколь могли, но пришлось бежать, его вон — Гансауль кивнул на распластавшегося Хака — помяли изрядно. Я свернул к мосту, безликие увязались следом, пришлось мост… того… — Гансауль рубанул ладонью, — ну и попались в этот каменный мешок! А идём, как говорил, в долину Гелфаста, Фарая повидать надо.
Ячва вновь с любопытством оглядел обоих, покосился на худого:
— Чего стоишь, рот раззявил? Подымай лестницу!
Худой бросился исполнять, Ячва же указал на ступени, что тянулись с одного края той стороны стены до самой земли:
— Спускайтесь, я провожу вас к Старшему. Пусть он решает, как с вами быть.
Ячва развернулся и пошагал вниз, Гансауль двинул за ним, немного отдышавшийся Хак поплелся следом. Проход тянулся вдаль, в сотне шагов делая крутой поворот. Уже на подходе к изгибу троицу догнал худой, на горбу свернутая лестница, он недовольно заворчал на товарища:
— Ячва, а чаво я-то все тяжести таскаю, а ты налегке бродишь? Я тебе что — осёл что ли горный?!
— Цыть, козявка! Старший кого главным в дозор поставил? То-то же!
Повернули, и Гансауль с Хаком невольно замедлили шаг, рассматривая раскинувшуюся долину. Горы образовали огромную каменную чашу, проход лежит по уровню выше долины, потому-то она и открылась вся. Яркая зелень полей, лугов и лесов, аккуратные белые домики ровными рядами, ветряные мельницы без устали машут крыльями. Огромное стадо лениво разбрелось по берегу озера, и не счесть, сколько голов. Донесся звон металла, словно два войска схлестнулись в схватке, но это в кузницах кипит работа, дюжие кузнецы с помощниками без устали укрощают пылающий металл. Хаку на миг почудилось, что перед глазами ожила средневековая стратегия, любил играть в них… там, на Земле… Ячва с ухмылкой покосился:
— Что — впечатляет?
Гансауль кивнул:
— Я то слышал, что здесь камня на камне не осталось, а тут…
Ячва гордо выпятил грудь, словно это лишь его рук творение. Тропа побежала вниз, наткнулась на каменный укреп, обогнула и снова продолжила спуск. В укрепе — выложенном из камней полукруге метра полтора высотой с подобиями окон-бойниц, их поджидали четверо — трое безусых юнцов и седой, загорелый до черноты жилистый старик. Юноши тискают в руках топоры, старик вышел вперёд, ладонь красноречиво поглаживает рукоять меча, что в ножнах на поясе. Он удивленно вскинул брови, завидев чужаков, Хака насторожила такая реакция — с чего бы вдруг?! Старик же пролепетал чуть слышно: «Сбывается!» Ячва обернулся к спутникам, посмотрел так, словно увидел впервые.
— Не может быть! Я и не подумал. Постой, Гранч, их же… должно быть трое?
Старик усмехнулся:
— А пес?
Гансауль не вытерпел:
— Вы о чем вообще?!
Старик открыл было рот, но Ячва перебил:
— Идём к Старшему, пусть он сам все расскажет.
Майора увели, Высший остался доволен разговором. Этот офицеришка отнюдь не трус, по натуре авантюрист, уж людей то Высший видит насквозь. Ведь говорил же Шайзеру про Шмальца, но тот осмелился спорить, дескать, парень предан, как пес. Вот тот и укусил… щенок… А майор хорош, такие люди всегда идут до конца…
— Господин! Господин!
— Чего опять?
Вбежавший слуга затрясся, пролепетал заикаясь:
— Гаратуй только что прислал голубя с запиской: «Двое прорвались в долину!»
— Шайзера сюда! Живее!
Слуга исчез со скоростью света, Высший устало закрыл глаза и смачно выругался. «Этого ещё не хватало! Ведь как чувствовал!»
Шайзер влетел, чуть не выломав двери.
— Что случилось, господин?
— Двое прошли…
Шайзер хотел было спросить, о ком речь, но догадка ожгла огнем, поперхнулся вопросом.
— Господин… двое?!
— Да, Гаратуй так написал, но кто ручится, что их не трое было?
Шайзер печально пробормотал:
— А я говорил, господин, что на одних безликих нельзя полагаться!
Высший покосился угрюмо, но правоту признал:
— Да, теперь вижу. — Лицо перекосилось, налилось кровью. — Проклятый Фарай! Ненавижу! — Высший со злостью грохнул кулаком об стекло полусферы, Шайзер невольно вздрогнул. Чуть поостыв, Высший глухо прорычал:
— Предупреди своих головорезов, чтоб ждали приказаний и не расслаблялись — скоро будет много работы!
Глава третья
Хак ожидал увидеть убеленного сединой старца, этакого Гэндальфа из «Властелина колец». Он не сразу сообразил, что вот этот мужик, здоровый как буйвол, с хрипловатым командирским голосом и есть Старший. Лицо грубое, квадратное, словно из камня тесано, глаза смотрят сурово и недоверчиво. Гансауль тихо, но с достоинством произнёс:
— Приветствую, Старший. Я — Гансауль, это мой друг по имени Хак. Идем в долину Гелфаста узнать… свою судьбу. Я слышал, что ночью здесь можно встретить дух Фарая…
— И кто же тебе наплел такую чушь?
Гансауль ответил чуть растерянно:
— Старик один… на каторге.
— Старик?
— Да. Его звали Горел.
Старший нахмурил мохнатые, как у лешего брови, покосился на Ячву:
— Ты помнишь какого-нибудь Горела?
Тот лишь пожал плечами.
— Вот и я не помню. Так что, либо ты красиво сочиняешь, либо тебя надули, парень! Кстати, и давно ты… с каторги…?
Гансауль нахмурился, спиной почувствовал, как напрягся Ячва, ладонью потянувшись к рукояти оружия.
— Нас глодам для наживки потравить решили, как крыс. Я к котелку опоздал, вот и жив остался. Так что не беглые мы… а считай, несостоявшиеся мертвецы.
Старший оглядел неспешно, взгляд скользнул к Хаку.
— А твой молчаливый друг что же? Тоже опоздал? Не похожи вы на тех, кто «к котелку опаздывает»!
— Меня этот яд не взял.
— Вот как? — Старший всмотрелся в лицо Хака внимательнее. — Интересно девки вяжут — толи шапка, толь носок! И откуда ж ты такой неубиваемый? Ну-ка, Ячва, покличь Магора, пусть глянет, кто к нам в гости пожаловал — честные люди иль… так… абы кто…
Ячва зыркнул на крутившегося рядышком вихрастого босоногого мальчишку, тот вмиг исчез. Старший покосился на Ячву, хмыкнул, но смолчал. Повисла тревожная тишина, Хак всем телом чувствовал пристальные взгляды. Народ потихоньку собирался к дому Старшего, все настороженно косятся на пришельцев. Раз Старший все ещё не пригласил тех в дом, дабы попотчевать после долгой дороги, значит, что-то нечисто. Потому, у каждого второго в руках или вилы, или топор, а кое-кто не поленился сбегать домой за мечом или боевой секирой. Старший молчит, сопит, как бык, злые глаза бесцеремонно прошлись по могучей фигуре Хака, словно прикидывая, куда, ежели что, сподручнее врезать…
Мальчишка вернулся скоро, заботливо ведет под руку высокого старика, косматого, болезненно худого, как только на ногах держится. Старик к тому же ещё и слепой, суетливо простукивает длиной корявой палкой дорогу под ногами.
— Здравствуй, Магор! Как здоровье, отец?
— Жив ещё вроде… Случилось чего, Анатипка прибег, сказал — зовешь?
Старший кивнул на Гансауля с Хаком:
— Да вот — гости к нам пожаловали. Только не знаю с добром или худом?
Магор повернул испещренное глубокими бороздами морщин лицо, белые, абсолютно белые глаза уставились на Хака. Стало немного жутко. Старик протянул костлявую, обтянутую желто-серой кожей руку, ладонью вверх.
— Дай свою руку, парень, — Чуть улыбнувшись уголками губ, Магор добавил, — не бойся!
Хак медленно разжал могучий кулак, осторожно, словно на раскаленную плиту, опустил ладонь.
— Это они! — воскликнул старик, голос от волнения стал хриплым, по толпе прокатился вздох облегчения. Побросав вилы-топоры, народ чуть не пустился в пляс, обнимают друг друга, гулко хлопают ладонями по широким спинам и плечам. Хак отступил к Гансаулю и тихо, не поворачивая головы, шепнул:
— Мне кажется — они нас с кем-то спутали!
— Не знаю, но радует хоть, что вилы побросали.
Старший зычно крикнул:
— Ну, всё! Всё, братья мои и сёстры! Надо спешить, времени все меньше и меньше… Но у нас теперь есть луч надежды, братья!
Крестьяне разошлись, радостно переговариваясь. Старший повернулся к Ячве: