— Да-да, я помню, — подтвердил кто-то. — Это тот, что ни слова не знал из Библии, а еще христианином назывался?
— Совершенно верно. Так вот, теперь перед нами аналогичный случай, и наказание, разумеется, должно соответствовать тяжести совершенного преступления.
Затем Армстронг прочистил горло, и голос его зазвучал еще более официально и строго:
— За попытку посеять вражду между невинными людьми вы приговариваетесь к четырем пощечинам. Кроме того, вы будете выносить парашу в течение двух недель — нет, в течение месяца, начиная с завтрашнего дня.
Огласив приговор, Армстронг вызвал одного из своих помощников для исполнения его первой части, однако тот заупрямился:
— Ты хочешь, чтобы я ударил колдуна? Даже если бы я был глух, и то понял бы, — глаза-то у меня есть! — что это за птица. Предположим, я ударю его, а моя правая рука возьмет и отсохнет. Чем ты мне тогда поможешь?
Услышав эти слова, Тотоблито от удовольствия улыбнулся во весь рот. Однако улыбка быстро исчезла с его лица, потому что безо всякого приказания со стороны Армстронга на него набросился Коммандо и начал безжалостно избивать. Заключенным пришлось срочно разнять их, пока дело не приняло трагический оборот. Когда Армстронгу удалось восстановить относительную тишину, он попросил Коммандо объяснить свое поведение. Тот моментально скинул рубаху и медленно повернулся кругом, чтобы каждый мог полюбоваться покрывавшими его тело страшными шрамами.
— Видите? А знаете, откуда это? Битые бутылки. Мне нанесли шесть ран на спине и две на груди, потому что я поверил одному гаду, вроде вот этого колдуна. — Коммандо осмотрелся и убедился, что его все слушают. Потом вдруг рявкнул: — Яо, Кофи Менза и ты, Квами, подойдите ближе! Слушайте, что сделал со мной человек из вашего гнусного племени ибо!
Двадцать лет тому назад, когда Коммандо было лет восемнадцать, он жил в Кумаси и считался одним из активистов Народной партии конвента[16]. В обязанности молодых активистов входило поддержание порядка во время митингов, организуемых НПК, деятельности которой постоянно пыталась помешать оппозиционная партия[17]. Между политическими противниками происходили яростные стычки, и в ход пускались дубинки, велосипедные цепи, ножи, бутылки с горючей смесью и вообще любое оружие, оказавшееся под руками. В результате кому-то выстрелом сносило половину физиономии, у кого-то оказывались выпущенными кишки или утрачена конечность, кто-то лишался глаза или уха.
Коммандо и его дружкам пока везло, и они выходили из подобных переделок, отделавшись, как говорится, легким испугом. Однако чувствовали, что нельзя дольше полагаться на счастливую случайность, если речь идет о собственной безопасности, и решили искать помощи у известного колдуна Адаму Банда, который славился тем, что не боялся никакого оружия.
В то время жил в Кумаси один дагомеец, и поговаривали, будто он обладает куда большим могуществом, чем Адаму Банда. Звали его Атидахо. И вот, когда все остальные направились к Адаму Банда, Коммандо предпочел пойти к Атидахо, надеясь получить совершенно исключительное средство для самозащиты.
Явившись к Атидахо с визитом, он был препровожден одним из прислужников к круглой хижине, стоявшей чуть поодаль от остальных. Перед входом в нее росло небольшое деревце. В развилке, образованной тремя наиболее крупными его ветками, был укреплен черный горшочек, над которым висел полувыпотрошенный цыпленок с вываливающимися наружу кровоточащими внутренностями. К этим же веткам была подвязана циновка, заменявшая дверь.
Подойдя поближе, они услышали доносившееся из хижины странное пение.
— Давайте немного подождем, — предложил слуга. — Он сейчас молится.
Когда пение стихло, они вошли внутрь.
Стены хижины были расписаны яркими красками — красной и зеленой. У одной стены — нечто вроде невысокого алтаря, на котором лежали боевые мечи, колокольчики, бутылки, перья и разные другие предметы, щедро окропленные кровью. Над алтарем висело множество конских хвостов — некоторые белые, остальные черные.
Алтарь окружали два или три ряда разнообразных горшков и калебасов. У противоположной стены — очаг с горящими в нем поленьями. Окон в хижине не было, и там стоял смрад — запах несвежей крови смешивался с кисловатым дымом из очага.
На леопардовой шкуре восседал сам Атидахо. Это был крупный, мускулистый человек с начисто обритой головой, смазанной маслом. Два ряда бус из раковин каури украшали его волосатую грудь подобно перевязи испанских конкистадоров. Не успел Коммандо войти, как Атидахо заметил:
— Значит, пришел-таки? Я знал, что придешь, потому что не к лицу тебе умирать как последнему дураку.
Такое начало произвело на Коммандо хорошее впечатление, хоть он и удивился, откуда этот человек успел все о нем прознать.
Когда Коммандо поведал о своем желании стать неуязвимым для любого оружия, Атидахо сказал:
— Ты мудро поступил, что обратился именно ко мне. Но плата будет немалой, ибо все должно быть сделано в точности так, как того требуют боги.
Оказывается, богам требовалось: десять коз и десять козлов, десять кур и десять уток, десять овец и десять баранов, десять голубей и десять попугаев и вдобавок десять бутылок красного пальмового масла.
Коммандо просто обалдел. Душевное смятение явственно отразилось на его лице, потому что колдун быстро сказал:
— Для тебя сделаю особую скидку. Дай мне только пятьдесят ганских фунтов для покупки самого необходимого, а остальное я обеспечу сам.
Коммандо уплатил названную сумму, и Атидахо показал ему какие-то белые камешки, которые якобы собрал на берегу океана в Аккре.
— Я приготовлю их особым способом, и к концу недели они станут мягкими. В следующий раз ты съешь их, и тебя никогда уже не смогут поразить ни пуля, ни острый кинжал, — заверил Коммандо колдун.
В назначенный день Коммандо явился к Атидахо, и тот вручил ему калебасу с какой-то вонючей слизистой жидкостью, в которой плавали «камешки», очень похожие на вареную фасоль.
— Ты должен проглотить сто камешков. Это необходимо, — сказал колдун.
После первых тридцати Коммандо чуть не вырвало, однако Атидахо одним прыжком оказался возле него и отвесил ему здоровенную оплеуху. Приступ тошноты мигом прошел.
Коммандо продолжал глотать, пока на пятьдесят четвертом «камешке» его снова не затошнило. Тогда Атидахо схватил его за оба уха и резко потянул в разные стороны. И снова тошнота прекратилась. С завидным упорством Коммандо продолжал глотать, пока не достиг семидесяти семи.
— Достаточно. Семьдесят семь — хорошее число.
— Но мне показалось, что нужно сто…
— Это я специально сказал, чтобы ты повыше целился!
Затем Атидахо велел Коммандо семь раз повернуться кругом против часовой стрелки, а потом обтереться жидкостью из красного горшка, стоявшего отдельно, в углублении в полу. Потом минут пятнадцать колдун бормотал какие-то малопонятные заклинания и наконец сказал:
— Отныне и на всю жизнь ты неуязвим для пули, сабли и кинжала, для летящей стрелы или копья и для любого другого оружия!
Коммандо летел назад как на крыльях, чувствуя себя совсем иным человеком — вдвое увереннее в своих силах.
Следующую серию политических митингов Народная партия конвента устроила в Кумаси. Горя желанием проверить свою неуязвимость в деле, Коммандо первым бросился на активистов оппозиции, когда дело дошло до драки. Прежде чем он успел хоть что-нибудь сообразить, его несколько раз сильно пырнули горлышком битой бутылки и бросили, сочтя убитым.
— Я очнулся только в госпитале, где провалялся целых три месяца, — рассказывал Коммандо. — Как ни странно, эти три месяца оказались самыми приятными в моей жизни: за мной ухаживала такая стройненькая милашка, что я бы с удовольствием на ней женился. Она кормила меня с ложечки и каждый день купала… Была так добра… Жаль, что испугалась моей величины…
— Величины чего? — встрял кто-то с гнусным намеком.
Заключенные разразились смехом, улюлюканьем и разнообразными непристойностями; в шуме потонуло даже приказание Армстронга замолчать. Наконец стало относительно тихо, и Коммандо удалось закончить свой рассказ:
— Выйдя из госпиталя, я, разумеется, сразу пошел к Атидахо требовать назад свои денежки. Но он даже говорить со мной не стал: сразу рассыпал по полу какой-то черный порошок — в одной половине хижины он, в другой я. И заявил, что если я перейду на его половину, то сразу ослепну, сойду с ума, а потом умру в страшных мучениях.
Ну тут я совсем взбеленился. Одним прыжком пересек дурацкую линию и сцапал его. Клянусь, никогда я не получал большего удовольствия! Я колошматил его до тех пор, пока проклятый колдун не грохнулся оземь, треснувшись при этом башкой об один из своих гнусных горшков. Горшок разбился, и содержимое высыпалось на пол — золотые украшения и слитки, бриллианты, фунтовые билеты, свернутые в трубку и перевязанные веревкой… Я прямо остолбенел. Сначала я смотрел на это богатство и глазам своим не верил, а потом до меня дошло, что я и сам прекрасно могу вернуть себе то, что мне должен Атидахо. Я отодвинул его с дороги, набил доверху карманы и быстренько ушел. А он так и остался там лежать да стонать. С тех пор прошло не меньше двадцати лет. Я не ослеп, не сошел с ума и не умер. Больше того, сам-то Атидахо после того случая прожил всего недели три. Говорили, что у него было сломано несколько ребер и отбиты все печенки.
Коммандо минутку помолчал и глубоко вздохнул, словно пытаясь подавить новую вспышку гнева. Потом подошел и остановился возле Тотоблито. Тотоблито вовсе не был коротышкой да и худобой не отличался, однако рядом с Коммандо он выглядел как странный бородатый мальчишка.
— А теперь дозвольте мне разка два дать по шее этому вонючему колдуну — за то, что такой же, как он, сделал со мной.
— Коммандо, — вмешался Армстронг, — ты же сам сказал, что тот колдун умер. Наказывать другого человека за пакости, совершенные покойным, несправедливо!