ые случаи из ваших авторыбных путешествий.
А.Ш.: Вообще, молодость вспоминать не нужно, потому что либо захочется ещё, что немыслимо, либо подумаешь, как плохо живёшь. Вспоминать нужно друзей и счастье, если оно было.
Порой нарываешься на людей, которые просят:
– Я так хочу порыбачить, возьми меня с собой.
– Ты же не усидишь.
– Да что ты!
Приезжаем. Он сидит минут двадцать, потом вижу – ёрзает, дальше начинает ныть:
– Может, будем сматывать удочки?
Надо ездить на рыбалку с тем, кто сел и сидит. Иногда разве что крикнет:
– Ну чего?
– Ничего.
– И у меня ничего.
Вот и вся интеллектуальная беседа в течение трёх часов. С Державиным у нас это получалось.
Из бардачка Александра Ширвиндта
Редко удаётся очутиться на рыбалке в безлюдном месте. Так называемой частной жизни в нашей актёрской профессии вообще нет, если актёрское лицо примелькалось в народе. Спрятаться некуда, потому что народ у нас везде и его много.
В одна тысяча девятьсот… году мы с моим другом и партнёром выкроили несколько долгожданных летних дней и на моём частном автомобиле «Победа» (маленьком БТР для семейных нужд) двинулись по наводке под город Вышний Волочёк на никому не известные Голубые озера, чтобы порыбачить и отключиться от общественной жизни. Наводчики гарантировали глушь и уединение. Двое суток мы пробивались через овраги, ручьи и дебри и, когда неожиданно вырвались к озеру, даже не разобравшись, голубое оно или нет, раскинули палатку, окунулись, и я, как самый ленивый в дуэте, плюхнулся на траву, а Державин, как самый рыбак, тут же голый вошёл по что-то в воду и закинул удочку. Тишь, глушь, одиночество и счастье!
– О господи………..благодать-то какая! – вырвалось у меня.
На эту реплику из-за мысочка выплыла лодка, в которой сидела дама в раздельном сиреневом купальнике, а к вёслам был прикован плотный мужчина в «майке» из незагорелого тела.
– Коль! – нежно сказала дама. – Смотри: голый – это Державин, а матерится – Ширвиндт.
И уплыли…
Оказалось, за мысочком располагался какой-то дом отдыха какого-то машиностроения и от Вышнего Волочка по шоссе до него добираться минут сорок.
Н.Б.: Я помню, как мы с Мишей Державиным и его тогдашней женой Ниной Будённой отдыхали в Литве в гостевом домике лесничего на берегу озера. Принимающую сторону предупредили, что приедет дочь маршала Будённого, надо встретить достойно. Лето было холодным, мы ходили в свитерах и куртках. Мужья рыбачили. Шура, как всегда, если не клюёт, засыпал. И как-то, когда он задремал, у него изо рта выпала в ледяную воду озера трубка. Маша, дочка Державина и Будённой, нырнула за ней прямо в одежде. На следующий день Миша сделал для Шуры приспособление на шею с зажимом, не дававшим трубке упасть.
Мы с Ниной заранее договорились, что еду готовим вместе, но посуду мою я, а она за это чистит рыбу. Когда мы уезжали, хозяин с женой устроили нам прощальный ужин, на котором признались, что всё время гадали, кто же из нас с Ниной дочка Будённого.
– Мы поняли: это вы, – показали они на меня.
– Как же вы высчитали? – поинтересовалась я.
– Она всё время в холод сидела у воды и чистила рыбу, а вы были дома в тепле.
А.Ш.: Когда сейчас показывают рыбалку за рубежом, где-нибудь в Австралии, там здоровые мужики поймают стокилограммовую рыбу, поздравят друг друга с уловом, потом вынут у неё изо рта блесну, поцелуют рыбу взасос и под аплодисменты выпустят обратно в воду размножаться. Мы до такого извращения не доходили.
Н.Б.: А мы с женой Миши Державина доходили. Уже с другой женой – Роксаной Бабаян. Поехали мы – Миша, Роксана, Вилий Горемыкин, я с Шурой, наш шестилетний внук Андрюша и собака Степан – в Астраханскую область на речку Ахтуба, славившуюся изобилием рыбы. Когда поняли, что засветло до Астрахани уже не доберёмся, стали искать ночлег.
– Вон – река, там и заночуете, – сказали нам в каком-то селе.
К реке подъехали уже в темноте. Видим: горят костры, множество рыбаков. Поставили около них машины и легли спать. Утром проснулись – никого. И только потом узнали, что это были браконьеры, ловившие, несмотря на запрет, осетров, и бывали случаи, когда они убивали случайных свидетелей.
Мы ехали по приглашению местных властей. Я взяла с собой маленький телевизор – вдруг там нет, а Роксана – электробигуди. В Астрахани нас встретили и, прежде чем доставить на Ахтубу, завезли на какой-то склад – забрать палатки, раскладушки и матрасы. Что насторожило. И не зря. Привезли нас в абсолютную пустыню, где росло одно дерево у реки и стоял верблюд.
– Располагайтесь, – гостеприимно сказали нам.
Рыбы там действительно водилось много, мы не успевали её съесть – холодильника-то не было. Поэтому, когда нам с Роксаной приносили улов, мы ту рыбу, что была ещё жива, потихоньку выпускали в реку.
А.Ш.: Тогда в стране шла антиалкогольная кампания. Перед поездкой мой друг Вилий Горемыкин заперся у себя на даче в Жуковке и две недели гнал самогон. Нагнал десятилитровую канистру чистейшего 90-градусного самогона. Мы приехали на «Волге», а Державины на «Ниве». В то время проблемой было достать не только водку, но и бензин. Все канистры стояли в ряд в багажнике «Нивы». Через несколько дней, лёжа в палатке, мы почувствовали запах спирта и увидели, как, мурлыча какую-то мелодию, Мишка с канистрой в руках заполняет бензобак. Он вылил туда 9 литров спирта! Перед тем как его убить, мы спросили:
– Бак был пустой?
– Абсолютно! – заверил он.
Мы поддомкратили «Ниву». С собой у нас был непонятно для чего привезённый не только телевизор, но и огромный таз, и мы слили в него из бака 9 литров жидкости. Взяли марлю, разложили ковёр из листьев и марганцовки. Чего только не делали! Пить это было невозможно. Пришлось вылить. Ничего трагичнее за 90 лет моей жизни у меня не случалось.
Н.Б.: Ещё до этой истории, когда местные власти привезли нас на берег, мы им за знакомство налили в стаканы спирта из канистры. И поступили опрометчиво. Они повадились нас навещать. И мы, завидев на горизонте пыль от автомобиля, просто убегали. Правда, надо отдать им должное, приезжали они не с пустыми руками. Привозили трёхлитровые банки с чёрной икрой и огромных осетров, запрет на отлов которых властей, видимо, не касался. Особенно подружились мы с начальником колонии для несовершеннолетних, рассказывавшим нам о своих подопечных. Один мальчик, говорил он, «спермапед». Мы не сразу сообразили, что он «спёр мопед». Когда поняли, так его и прозвали. Спермапед потом и в Москву к нам приезжал с вяленой рыбой.
Купание было отличным. Внук Андрюша, которого мы всегда брали с собой в поездки, вбегал в реку спиной и, падая в воду, почему-то кричал: «Падает мадам!» Внук уже профессор, но до сих пор, когда мы встречаемся с Роксаной, она спрашивает: «Как там “Падает мадам”?»
В домашнем архиве сохранилось моё письмо того времени родителям в Москву.
Из бардачка Наталии Белоусовой
Дорогая мама!
Живём в глуши. Кроме чабана с овцами (у него берём бесплатно молоко) больше ни одной живой души.
Приезжают наши устроители и привозят нам продукты. Езда жуткая, степь пыльная, с ухабами, 20 км до города, поэтому мы ещё ни разу отсюда не выезжали. Да и наши мужчины совсем ошалели от большого количества рыбы и не отходят от реки. Так что мы каждый день едим рыбу жареную и уху. Живём в палатках, правда, мы с Андрюшей спим в машине, накрываем её целиком марлевым чехлом (нам дали шесть штук). Комаров почти нет, но довольно много мух. Сегодня поедем с Мишей и Роксаной в город на рынок, у них «Нива»-вездеход. Попробую позвонить и отправить письма.
Погода идеальная, купание замечательное, все очень загорели. Сейчас подошёл верблюд, просит хлеба и ест листики с нашего дерева, на котором у нас прибиты три ящика из-под помидоров с продуктами и посудой. Слушаем радио – наше и заграничное, так что в курсе всех дел. А мы-то с собой телевизор привезли, жаль, что его совершенно некуда втыкать. Андрюша замечательный, даже не могу представить, что делала бы тут без него. На всё смотрю его глазами, и этот мир очень интересен. Он говорит: «Вон я куда заехал, а весь детский сад в какой-то там Тарусии». Ложимся спать в девять, встаём в семь или восемь, у Андрюши два завтрака и сон, а у нас завтрак и обед в 7 вечера, который у Андрюши ужин.
Ну, целую крепко, поехали в город.
Н.Б.: Дважды мы проводили отпуск с Державиными на Ладоге под Сортавалой, в Доме творчества композиторов. Домики там располагались далеко друг от друга, чтобы не была слышна мелодия сочиняющего по соседству маэстро и её случайно не украли. Столовая находилась в двухэтажном здании, которое все называли дачей Маннергейма. В центре обеденного зала размещалась шахта с подъёмником, доставлявшим из кухни этажом ниже тарелки с едой. Официантки кричали вниз, какие блюда заказаны. Одна из них была влюблена в Державина.
– Три котлеты с капустой, два биточка в кляре, зразы с макаронами, – орала она в шахту, а потом прибавляла тихим, ласковым голосом: – И бифштекс с пюре для Мишеньки.
Из бардачка Александра Ширвиндта
Когда Лёня Дербенёв приехал в Сортавалу на полностью экипированной рыболовными принадлежностями 21-й «Волге» с вездеходными колёсами, мы не были знакомы. Знаком он был с Державиным. Как с рыбаком и русским парнем. Меня он не считал ни тем ни другим и демонстративно общался только с Мишкой. Это продолжалось довольно долго, пока однажды в страшную грозу мы не поехали рыбачить за пять километров в рекомендованное место. Лёня был за рулём, Мишка на переднем сиденье, я, как всегда, сзади. На очередном глиняном склизком подъёме Дербенёв, несмотря на вездеходную резину, ни с пятой, ни с шестой попытки не смог подняться. Матерясь, он сползал назад. После шестой попытки я – естественно, через Державина, а не напрямую – попросил Дербенёва пустить меня за руль, чтобы я мог въехать на вершину. Он презрительно фыркнул, ещё пару раз попытался въехать, вышел из машины, хлопнул дверцей и сказал: «Ну пробуй, б…». А я как старый автомобилист знал один секрет преодоления склизких подъёмов заднеприводными автомобилями. Сев за руль, я развернулся и задом тихонечко въехал. С тех пор мы были друзьями.