Элик, купив гидроцикл, однажды пригласил меня съездить в Иверский монастырь, переплыв Валдайское озеро. Когда мы приехали, то увидели на берегу, перед храмом, палатки паломниц в длинных широких юбках, которые на костерках варили себе еду. Элик пошёл поздороваться с настоятелем, а я осталась сторожить наш гидроцикл. Вдруг одна из паломниц узнала Элика. Что тут началось!
– Маня! Люся! Рязанов в храм пошёл!
Подобрав юбки и забыв о кострах, они бросились за ним.
Вернулся Элик в сопровождении нескольких десятков женщин, не желавших его отпускать и предлагавших попробовать их незамысловатую еду. Кое-как мы всё-таки отплыли – Элик хотел показать мне красивую заводь с камышами и рогозами. Оказывается, то, что мы привыкли называть камышом, вовсе не камыш, а рогоз с тёмно-коричневым початком на верхушке. Когда мы выехали из этой красоты, забарахлил гидроцикл: стал двигаться со скоростью плетущегося человека. А озеро широченное. Мы плыли, обсуждая, как будем добираться до берега вплавь, если он совсем встанет. Всё же кое-как часа за два доплыли. На берегу выяснилось, что с гидроциклом всё в порядке, просто в заводи в выхлопную трубу набилась тина. Надо было дать задний ход, и она выскочила бы. Но кто же знал?
Мы беспокоились, что Шура и Эмма переживают, куда мы делись, – мобильных телефонов ещё не было. Но они даже не заметили нашего отсутствия: жена Рязанова уехала в город, а Шура спал.
Это была не единственная поломка водных транспортных средств. Однажды отправились с Рязановым на озеро Селигер. Плыли на катерочке долго, играя в скрэбл. Не доехав до Ниловой пустыни, наш катер сломался. С трудом дотянули до берега. Пошли осматривать пустынь (так в старину назывался уединённый монастырь). Колокольня высоченная, и если взобраться на смотровую площадку, преодолев 150 ступеней, на что из нас отважился только Элик, то, во-первых, будет тебе счастье, а во-вторых, кроме шикарного обзора всего озера, говорят, можно увидеть Москву и Петербург, поскольку она как раз посередине.
Шура с нами не пошёл, а остался на берегу чинить катер. Там собралось много «чинильщиков», которые были рады такому коллеге. Когда мы вернулись, Шура уже крепко спал после «починки».
А.Ш.: Во всех твоих рассказах о Рязанове я почему-то всё время сплю… Хотя засыпаемость у меня обычно наступала за рулём. Когда мы ехали куда-нибудь на рыбалку или в отпуск на Валдай, внуки, а затем уже и правнуки щипали и кусали меня, чтобы я не заснул за рулём. Вдобавок к этому сотни километров звучал Олег Митяев, любимый бард моей супруги. Наш дом завален его дисками. В голодные 1990-е все пытались что-то заработать. Митяев потом рассказывал, что они тогда шастали по Сибири, это называлось чёс – по четыре встречи в день. И он всегда начинал концерт со своей песни «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались». И вдруг на очередном выступлении после этой строчки возникли гул и смех в зале: они выступали в колонии строгого режима.
Из бардачка Александра Ширвиндта
Засыпаемость за рулём – это самое страшное. Особенно летом – в жару и духоту. А во время, когда мы даже не знали, что такое кондиционер, это была просто пытка. Помню, где-то в конце отпуска в театре я с обгорелым носом и огромной нечёсаной бородой полз на 21-й «Волге» по Рязанскому шоссе в сторону Раменского. В Люберцах светофоры были через каждые 70 метров. Я постоянно засыпал, сзади сигналили. Совершенно обезумев и вспотев, я увидел, что впереди очередная огромная пробка, а на встречной полосе – никого. Я зажмурился, выехал на встречку и со страшной скоростью стал пилить. Проехав метров пятьдесят, заметил, как наискосок бежит с поднятой палкой не менее потный, чем я, сержант. Он прижал меня к обочине и, размахивая палкой, заорал: «Куда, б…? Ты что, о…?» Потом вдруг замолк, внимательно на меня посмотрел, опустил палку и сказал: «Слушайте, с такими нарушениями надо бриться».
А.Ш.: В Элике Рязанове содержалось огромное количество энергии. Он был старше меня, но можно было иззавидоваться его молодости и горящим глазам. На съёмочной площадке он любил вытягивать из актёров фантазию, а потом выбирать, что использовать в фильме.
Как-то мне позвонили журналисты:
– Здравствуйте! Это вас беспокоят из газеты Гидростопсброса. Вы знаете, наверное, что в 11-м павильоне «Мосфильма» воссоздали интерьер квартиры Нади из фильма Рязанова «Ирония судьбы, или С лёгким паром!». Вы же последний из героев, кто ещё жив. Не могли бы вы для нашего репортажа посидеть там экспонатом?
– Так мой же герой в этой квартире не был! – говорю.
М.Ш.: В фильме «Ирония судьбы, или С лёгким паром!» папа снимался в моей меховой шапке. Его герой отправился в ней в гости к герою Мягкова с бутылкой шампанского. Съёмки проходили в ноябре, было не холодно, но в кадре шёл бумажный снег, и папе понадобился головной убор. Съёмочная площадка располагалась на соседней от нашей школы улице. Он заскочил к нам и прихватил мою ушанку. Так что я могу предъявить авторские права.
А.Ш.: Эпохальную картину «Ирония судьбы» народ знает наизусть. И каждый год спрашивает, что там происходит с Катанянами. Никто не понимает, почему Галя предлагает не ходить к Катанянам, а герой Мягкова настаивает: «Это неудобно. Мы уже договорились. Это мои друзья». Все думают: какая-то глупость. Нет, не глупость. Вася Катанян – ближайший друг Эльдара Александровича Рязанова – режиссёр-документалист, сын мужа Лили Брик, тоже Василия и тоже Катаняна, писателя и литературоведа. Сколько всего!
Я помню, как мы должны были встречать Новый год у Гердтов в Пахре. Поехали. Я за рулём незамысловатой машины – 21-й «Волги», со мной – Наталия Николаевна, Катаняны – Вася с супругой, и Михаил Михайлович Козаков с очередной невестой, которая везла полный бидон со свекольником.
Н.Б.: Нет, Козакова тогда с нами не было, а была девушка Андрея Миронова – Регина Быкова, ставшая потом женой Миши Козакова. Она работала в газете «Вашингтон пост» и получала зарплату в валюте. В магазине «Берёзка» она купила торт, украшенный клубникой и малиной. Зимой это можно было приобрести только там. А бидончик с борщом вёз как раз Вася Катанян. Мы торопились – оставался час до полуночи.
А.Ш.: Не доезжая пяти километров до Пахры, машина вскрикнула, подпрыгнула, перескочила через сугроб и воткнулась в деревенскую избу.
Н.Б.: Зажигаем свет – все с головы до ног в крови. Ощупываем себя – ничего не болит. Принюхались – это борщ и клубника с малиной!
А.Ш.: Лопнуло переднее колесо, и в муках и в борще мы начинаем… Мы! Там, кроме меня, никто и не знал, где у машины колёса…
Н.Б.: На грохот вышли селяне, пригласили в дом, в котором уже был накрыт новогодний стол. Мы с Региной сидели у них в тепле, а Шура на морозе, в темноте, без перчаток (никогда их не носил) менял колесо. Вася стоял рядом и сочувствовал. Под бой курантов мы всё-таки ввалились к Гердтам.
Что касается Регины и других жён Миши Козакова, то мы почти со всеми ними дружили. С замечательной Гретой Таар, первой женой, я защищала в один и тот же день диплом – она оканчивала постановочный факультет Школы-студии МХАТ, а я Московский архитектурный институт. После защиты мне все говорили приятные слова, и только присутствовавший в зале Шура не поздравил.
– Поехали, – сказал, – Козаковы нас ждут.
Когда я садилась в нашу «Победу», была сражена запахом цветов. Обернулась – всё заднее сиденье заполнено моими любимыми розовыми пионами! Институт находится рядом с Центральным рынком, и, пока я готовилась, он съездил и скупил все пионы, что там были. И мы поехали в ресторан «Узбекистан» праздновать наше с Гретой вступление во взрослую жизнь.
После застолья я вернулась в институт, чтобы помочь защищавшим диплом в следующие дни. У нас в институте было узаконенное рабство: все обязаны были помогать друг другу. К примеру, первокурсники работали у дипломников. Так, мне в своё время достался дипломник по фамилии Мессерер. Обычно оканчивавшие институт говорили: «Когда ты будешь делать диплом, я приду тебе помочь». Но, естественно, никто не приходил. И, о чудо! Борис Мессерер, уже работавший театральным художником, сдержал слово и сделал рисунок – очень красивый интерьер, который у меня тут же украли.
Видеорегистратор
YouTube-«Гараж-2024»
Игорь Золотовицкий: Миша Козаков, когда мы репетировали с ним, спросил меня: «Хотите, я подарю вам свою книгу?» – «Конечно!» – ответил я. Он подарил, я читаю в ней: «И тут у меня был роман с женой моего друга…» Козаков потом спрашивает, как книга. «Михал Михалыч, – говорю, – зачем вы такое пишете? Люди ведь живы». Он разводит руками: «Но это же было!»
Михаил Ширвиндт: Он первый раз увидел внучку, когда той исполнилось 2 года, и подарил ей свою книгу.
И.З.: Мы репетировали. Серёжа Мигицко ушёл из спектакля, и мы с Олегом Валерьяновичем Басилашвили репетировали у Козакова дома – он меня вводил. Его жена Аня уехала с детьми в Израиль, он был один. Однажды говорит мне: «Игорь, может быть, мы выпьем? Сейчас придёт мой друг Иосиф, доктор физико-математических наук. У меня всё есть». «С удовольствием!» – соглашаюсь я. Минут через десять – звонок, заходит Иосиф, интеллигентный мужчина. Как-то так на меня смотрит, но не может ничего сказать при Мише. А Миша всё накрывает и накрывает. Когда он уходит на кухню, Иосиф меня тихонько спрашивает: «А вы выпивали когда-нибудь с Мишей?» – «Нет, первый раз». Миша раскладывает закуску и наливает нам с Иосифом по рюмке, а себе – полный фужер. «Подождите, – говорю, – давайте нам тоже фужеры». «Я не могу по-другому, – объясняет Козаков. – Ты не волнуйся, у меня много коньяка». Выпиваем. Он включает джаз. От предложения «давайте выпьем» до этого момента прошло максимум 25 минут. Он наливает себе второй фужер, а нам по рюмочке. «Ну, давайте! Будем здоровы, ребята!» Выпивает фужер и – бум! – засыпает около музыкального центра. Иосиф, продолжая закусывать, говорит мне: «Всё». «Что значит всё? – не понял я. – Мы же только начали». «Нет, мы с вами, конечно, можем сидеть сколько угодно… Когда последние тридцать лет Миша мне сообщает, что очередная жена куда-то уехала и приглашает к себе посидеть, я говорю дома: “Я ненадолго, минут на тридцать, к Мише”». Мы с Иосифом уложили Козакова спать и ушли. На следующий день я прихожу к нему на репетицию. Он спрашивает: «Хорошо вчера посидели, да?»