– Там в ящичке стола – блокнотик и два карандаша.
– А в шкафу – губочка для обуви и одноразовые тапочки.
И вот как-то именитая актриса звонит в номер моему папе и кричит:
– Шура! Ты не поверишь! Я принимала душ и локтем случайно задела какую-то плитку. И вдруг открылся потайной шкафчик! А там! Там!!! Пять комплектов шампуней и всех принадлежностей! Представляешь?!
– И что ты?
– Естественно, всё сгребла! До сих пор не могу поверить!
Эти восторги сопровождались яркими, вывезенными с родины эпитетами. Не знаю, то ли мадам переборщила с эмоциями, то ли у папы было игривое настроение, но факт остаётся фактом: позже он набрал номер обладательницы сокровищ и на ломаном русском произнёс:
– Миссис (пусть будет) Иванова?
– Да.
– Исвините, пошалуста, это есть ресепшен вас беспокоить. У нас есть один болшой просьб. Пошалуста, прекратите пиз…ть вещи из нашего шкапа!
– Что-о-о?! – завопила миссис. – Как вы смеете?! Это провокация! Да я… Я буду звонить в советское посольство!
– Не нато звонить, мы не хотим скандал, просто перестаньте пиз…ть, и фсё.
Ровно через минуту после этого разговора у папы в номере раздаётся звонок:
– Шура! Пиз…ц!
– Что такое?
– Представляешь, звонит какой-то хрен с ресепшен и на чистом русском говорит: «Прекратите пиз…ть шампуни!»
– Да ну! А ты?
– Сказала, что ничего не знаю, буду звонить послу.
– Молодец! Вещи вернула?
– Да (эпитеты), все до одной (эпитет)!
Когда на следующий день актриса зашла в автобус, на ней не было лица. Невосполнимая потеря настолько глубоко её потрясла, что до конца путешествия она так и не оправилась. Естественно, в этих условиях воскликнуть: «Ха, ха, ха, розыгрыш!» – было бы самоубийственно. Именно поэтому я не называю фамилию замечательной актрисы.
Этот папин розыгрыш – всё же невинный по сравнению с тем, что проделал один его коллега во время гастролей Театра сатиры в Германии. Тогда молодой артист купил жене сапоги. О, сколько всего стоит за этой фразой! Сомнения, переживания, подсчёт денег, поиски, где получше, но подешевле, пересчёт размеров на наши, всовывание внутрь вырезанного из картона контура любимой ноги и наконец оплата. И вновь сомнения, переживания… И вот вечером, после спектакля, наш герой с трепетом демонстрирует покупку своему товарищу, соседу по номеру. Тот оценивающе щёлкает по голенищу, проверяет, хорошо ли застёгивается молния, измеряет высоту каблука и наконец выносит вердикт:
– Твоя Люся будет в восторге!
Окрылённый артист начинает взахлёб рассказывать обо всех перипетиях покупки, как где-то были такие же, но подороже и с низким каблуком, а в другом месте очень хорошие, только неправильного цвета, и вдруг в магазинчике за углом он случайно наткнулся на это чудо!
Впечатлённый рассказами товарищ на следующий день нашёл этот магазинчик и купил точно такие же сапоги своей жене – зачем изобретать велосипед, если вся исследовательская работа уже проделана предшественником? Кроме того, весёлый товарищ решает устроить грандиозный розыгрыш: в гостиничном номере он достаёт левый сапог из коробки дружка и вкладывает туда правый из своей! Поняли, для чего? Нет? Ну, приезжает тот домой, вручает Люсе подарок, она дрожащими руками открывает коробку, с замиранием сердца надевает правый сапог. Он в самую пору. Берёт второй, пытается надеть… А он тоже правый. О боже правый!
Неплохо, да? Рыдание, обморок, скорая помощь! Класс! А на следующий день – торжественное саморазоблачение, обмен сапогами, всеобщее ликование…
Не учёл остряк только одного – того, что наш герой каждый день доставал из чемодана сапоги, чтобы ещё раз убедиться в правильности выбора, поискать скрытые повреждения и просто полюбоваться неслыханной красотой. И вот дня через три, уже в другом городе, он, поставив сапоги на стол, в ужасе обнаруживает…
В минуты трагедии все ведут себя по-разному: кто-то бросается под поезд, кто-то топится в Рейне, кто-то в Одере. Наш герой не таков. Он вынес этот удар. На следующий день спектакля не было. Не сказав никому ни слова, актёр на последние марки купил билет на поезд, взял коробку и поехал в тот город, где произошла эта катастрофа. Сотрудники магазина были в шоке. Они долго извинялись, клялись, что такое у них произошло впервые. И в итоге поменяли второй правый на левый.
По возвращении в гостиницу актёр никому ничего не рассказал, боясь, что засмеют, упаковал сапоги в чемодан и достал их только в Москве, вручая Люсе. Она была счастлива: получила именно те сапоги, о которых мечтала. Занавес.
Нет, нет, нет! Какой, к чёрту, занавес? Трагедия только начинается!
Даря левые сапоги своей жене, наш остряк, подхихикивая, сообщил ей о розыгрыше и, не видя никакого ответного воодушевления, сказал:
– Завтра Петька придёт в театр, будет всем рассказывать про одинаковые сапоги, а тут я – да-дам! – протягиваю левый сапог. Смешно?
– Нет, – сухо ответила жена.
Однако ни завтра, ни послезавтра Петька никак не проявил своих переживаний. На третий день остряк не выдержал:
– Ну что, как Люсе сапоги? Гы-гы-гы.
– Идеально! – воскликнул наш герой.
– Как? Там же…
Опустим дальнейшее описание событий, а просто ещё раз убедимся: не плюй в колодец, вылетит – не поймаешь!
В гараже
«Спала лишь в обеденный перерыв»
Н.Б.: Я стала выезжать за границу не только раньше Миши, но даже раньше Шуры. Мой первый выезд – в Финляндию – был в 1963 году от Союза архитекторов. Помню, возвращались на поезде, весь вагон – наш, поэтому весело отмечали окончание поездки. Поезд приходил в Москву рано утром. Встречавший меня Шура подошёл к вагону – никто не выходит. Подождал-подождал, потом зашёл внутрь, а весь вагон спит! Когда я приехала домой и сняла пальто, под ним была пижама – переодеться не успела.
А.Ш.: Театр сатиры так однажды ехал на гастроли в Ташкент, где до переезда в Москву кумиром был наш Ромочка Ткачук. У кого-то возникла безумная идея – ехать туда поездом. И вот третьи сутки пути, жара, пьяные творцы в тренировочных костюмах с вытянутыми коленками ползают по вагонам, как тени. Когда поезд пришёл, из вагона никто не вышел. Через какое-то время выползает Валентина Токарская, а за ней идёт Георгий Тусузов – трезвый, но слегка шатаясь в силу своего почти 100-летнего возраста. Два человека, которые были во вменяемом состоянии. Дальше – тишина. Потом из вагона вытолкнули Ткачука, и он упал на руки бушующей толпе встречавших.
Н.Б.: Я работала архитектором в Институте имени Мезенцева. Рабочий день у меня начинался в 9:30, и я несколько раз опоздала, потому что наши с Шурой ночные тусовки с друзьями ещё не кончились. Мы или ходили в ресторан Дома актёра, или собирались у кого-то. В театральных застольях принимал участие физик Паша, муж актрисы Театра сатиры Лилии Шараповой. Однажды мы хотели после спектакля поехать за город и попросили его купить напитков. Он привёз несколько бутылок в авоське к театру. Я тоже подъехала туда. И вдруг поменялись планы, решили идти в ресторан.
Паша ужасно расстроился:
– Я с этими бутылками ходил весь вечер, как пудель!
Так к нему и прилипло это прозвище – «Пудель».
Все могли утром немного поспать, а мне надо было идти на работу.
А.Ш.: Трагическая история: мама, замученная алкашами-артистами, должна утром приходить рисовать невиданную архитектуру. А на самом деле у неё в этой мастерской было выгорожено кульманами место с диваном и периной.
Н.Б.: Нет, только с раскладным мягким креслом. Его специально для меня привёз руководитель мастерской.
А.Ш.: Когда кто-нибудь звонил и просил пригласить к телефону Наталию Николаевну, отвечали: «Поднялась к руководству», «Вышла покурить» и так далее. Это означало: спит.
Н.Б.: Зяма Гердт рассказывал, что, если он мне звонил и ему говорили шёпотом: «Позвоните позже, она у смежников», – он понимал, что я рядом, просто сплю. Но спала я лишь в обеденный перерыв, когда все шли в столовую.
А.Ш.: Целый день!
Н.Б.: Как я могла спать целый день, если я проектировала здания?
М.Ш.: Есть картина знаменитых сегодня архитекторов Александра Бродского и Ильи Уткина, а тогда стажёров Саши и Илюши, изображающая мастерскую, в которой за кульманом на топчанчике спит мама.
Н.Б.: Наш близкий друг, известный человек, жил около проектного института, в мастерской которого я работала. На разные тусовки, в кино и театр мы часто отправлялись вместе. Однажды я ехала с ним в машине, и вдруг он кладёт руку мне на колено. Я в ужасе выкрикиваю его имя, и он отдёргивает руку. Но что дальше? Выпрыгивать из машины? Давать пощёчину? На раздумье – одна секунда.
– Понимаешь, – говорю спокойно, – я сегодня надела новые колготки, и на упаковке было написано: «Не гладить».
Он засмеялся, и мы продолжили дружить дальше. Ничего такого больше не было. И я никому никогда это не рассказывала.
А.Ш.: Теперь ты можешь выступать с этой историей на телевизионных ток-шоу: как тебя домогались. Только имя обязательно назови… Наталия Николаевна меня и нашу компанию приобщила к архитектуре. Дело в том, что у архитекторов есть свой подмосковный дом творчества – «Суханово»…
Н.Б.: Я-то его знаю ещё с детства. В 1944 году мой дед, академик Владимир Семёнов, возглавлявший тогда Научно-исследовательский институт градостроительства, отмечал в Доме архитектора 70-летие. Среди прочего ему подарили очень красивую бронзовую настольную лампу с шёлковым абажуром, до сих пор украшающую нашу квартиру, и живого поросёнка. Его мы поместили дома в ванной. Поросёнок не давал гасить свет и нервно реагировал, когда на него случайно брызгали водой. Визг стоял на весь дом! Через пару дней мы поняли, что нам негде мыться, и отправили его в «Суханово».
А.Ш.: Мы этого поросёнка там уже не застали. Мы ездили туда зимой и делали вид, что катаемся на лыжах. Сохранился слайд, на котором рядом со мной – тоже не архитектор Андрей Александрович Миронов понуро смотрит на лыжи. Судя по клюнутому в снег носу, он выбрал не ту смазку. И, по-моему, он в шапочке, снятой с женского персонала.