Н.Б.: Сейчас на нашей даче есть все условия. Раньше же в поселке НИЛ даже водопровода не было, а колодец находился за калиткой. Я с ворохом Мишкиных пелёнок бегала на речку Малую Истру стирать их – памперсов не существовало. А ближе к вечеру мы ходили туда мыться. Река очень холодная, вода – ключевая. И вот как-то летом (Шура уже снимался в кино, играл в театре и был узнаваем) мы с ним вечером пошли сполоснуться. Народу никого. Рядом – мостик через реку и раскидистая ива со свисающими в воду ветвями. Мы залезли, намылились и давай скорее смывать пену, чтобы выскочить из ледяной воды. Но тут видим – по другому бережку на мостик со станции идут дачники. Мы совсем забыли, что суббота! Одежда наша лежит около мостика – достать не успеем. Мы бросаемся в ветви ивы и замираем. Вернее, сначала замираем, а потом замерзаем: дачники идут и идут с разной скоростью, мы дрожим уже минут десять. Когда наконец поток иссяк, в ветвях стояли два синих истукана со стучащими зубами. Несколько дней после этого мы не решались подойти к речке.
М.Ш.: В моём детстве две трети площади нашей дачи занимал лес. Когда дедушка заставлял меня с двоюродным братом брать в руки тяпки и выдёргивать до полусотни ёлочек, мы мечтали об одном: забетонировать весь участок, чтобы никакой росточек не пробился.
А.Ш.: Мужчина должен в своей жизни построить дом, вырастить сына и посадить дерево. Многие, правда, соседей посадили вместо деревьев. А ты деревья выдергивал.
М.Ш.: Деревьев сейчас меньше не только поэтому – помог ураган, случившийся несколько лет назад и поваливший 33 ели и берёзы. Пришлось вызывать специалиста, который этот лесоповал расчищал.
Н.Б.: У нас на участке были баскетбольная и бадминтонная площадки (на бадминтонной раньше играли в крокет). Когда появились внуки, мы стали устраивать соревнования с участием двух команд: Белоусовы против Ширвиндтов. Первую составляли мой брат, его жена, сын и внук. Я входила в команду Ширвиндтов, где были Шура, Миша и двое наших внуков. Готовились мы заранее, тренировались. На листе ватмана писались все виды соревнований и очки обеих команд. Мы состязались в беге и прыжках, играли в бадминтон и серсо, забрасывали мяч в баскетбольную корзину и устраивали велосипедные заезды.
М.Ш.: Причём во время езды на велосипеде надо было откусить висящее на ветке над дорожкой яблоко.
Н.Б.: Когда наша семья начала разрастаться и старая дедовская дача стала тесновата, я задумалась, как и что можно к ней пристроить. Я уже не работала, но тут мне подвернулся один проект и я получила хорошую сумму.
– Давай на эти деньги я построю гостевой домик, благо участок у нас – целый гектар, – предложила я мужу.
– Строй что хочешь, только меня не трогай, – как всегда, сказал он.
Это вполне меня устраивало. Я столько за свою жизнь всего настроила, столько сделала капитальных ремонтов со сломом стен – Шура не вмешивался, видимо, доверяя.
А.Ш.: Что значит «не вмешивался»? Я сам проект этого дома и нарисовал.
М.Ш.: И самое удивительное – мама построила дом по этому плану! Только добавила спальню, кабинет, кухню и балкон. Творец не счёл эти мелочи заслуживавшими внимания.
Н.Б.: Я была автором проекта, прорабом, поставщиком материалов (в мой джип много всего вмещалось), маляршей и уборщицей. В процессе строительства я поняла, что это никакой не гостевой домик – я хочу в нём жить сама. Строительство длилось пять месяцев. Шура, живя в соседнем доме, в 50 метрах от стройплощадки, ни разу не подошёл посмотреть. Только когда рабочие уехали, а я вымыла весь дом и купила кое-какую мебель, он пришёл. Горели два камина (я очень люблю камины и везде, где только можно, их строю). Муж долго ходил, осматривал и наконец изрёк комплимент: «Уютненько!» И всё!
А.Ш.: Ничего не всё!
Н.Б.: Да, ещё на следующий день привёз бронзовую кисть руки с поднятым кверху большим пальцем. И мы поселились в этом домике. А сейчас дома на нашем участке называются так: старый (дедовский), маленький (наш) и «бохатый» (Мишин).
А.Ш.: Несколько лет назад Миша решил построить в нашем родовом имении дворец.
– Наверное, шум будет, – говорил я ему и архитекторам в виде племянника моей жены и его сына.
– Что ты! – успокаивали они. – У нас – гектар. Это будет х… знает где, ты даже не заметишь.
Приехал я на дачу – под моим окном крутится бетономешалка. Может, это было даже хорошо, поскольку во время работы бетономешалки я думал. Что не бывает, когда тихо. Бачок бензопилы заливали тоже прямо у меня под окном. Запах бензина я люблю с детства!
Н.Б.: А мне как архитектору, наоборот, это так нравилось – бетономешалка и пила!
А.Ш.: У Алексея Апухтина есть…
М.Ш.: …строчки об уме, красоте и силе?
А.Ш.: Нет, а что?
М.Ш.: Я просто вспомнил, как твоя помощница Лиана с директором Мамедом Агаевым и актёром Алексеем Колганом в каком-то году решили поздравить тебя с днём рождения и вывесили на фасаде театра твой огромный портрет со строчками Апухтина: «Ум, красота, благородное сердце и сила – всю свою щедрость судьба на него расточила!» Повесили и уехали кто куда в отпуск. Лиана рассказывала: «Сижу я в море, вдруг звонок. “Вы что, ох…ели? Немедленно снять!” – “Александр Анатольевич, я в море, никак сейчас не могу, и в театре никого нет”. – “Срочно выплывай и снимай эту ху…ню!”».
А.Ш.: Я о другом хотел сказать. У Апухтина есть рассказ «Между смертью и жизнью», строчки которого на фасад театра никто пока не вешал, – о переселении душ. Умирает князь, и в то время, когда его выносят, у горничной, жены буфетчика, рождается он же, переселившись в младенца. Я думаю, что моё лежание на даче – ожидание переселения. Но в наш век происходит переселение жилплощади. Началось с родового дома, где раньше жили бабушки и дедушки Наталии Николаевны. Шли годы. Наступило новое время. Жена построила нам бунгало, а в прежний дом вселились наши старые внуки. Новый внук поселился уже в Мишиных хоромах. Куда они будут строиться дальше, я не знаю. Предлагаю им двигаться в сторону реки. Не так будет слышно Мише бетономешалку. Я подумал: когда наступит переселение душ при помощи кончины, мне хотелось бы переселиться в очень нежную дворовую собаку, чтобы охранять всю эту бессмысленную жилплощадь.
Выезд из гаража
«Власть и сласть – это вредное»
Александр Ширвиндт
Устал искать оправдание действительности. Резко реагировать не привык, страдать и кухонно брюзжать надоело за почти век недовольства, но опять, опять, опять!
Как-то после спектакля «Где мы?» его участники отвечали на вопросы прессы.
– Интересно ваше мнение как гражданина и актёра, который многое пережил, – обратились ко мне. – По-вашему, сейчас где мы?
– Мы, – говорю, – в глубокой жопе.
– А можно подробнее?
Раздался смех. Вообще, глубина погружения крайне индивидуальна.
Сейчас порой как? Мама – в Испании, папа – в Италии, ребёнок – в Германии… А бабушка с дедушкой – в жопе. Чаще их посещайте.
Никакого запаса прочности. Когда кто-то, многие годы всенародно любимый и значимый, чуть-чуть позволяет себе даже не протест, а сомнение, тут же с цепи спускают якобы патриотов и звучит подзабытое: «Убирайся в свой Израиль!» Причём национальность отсылаемого может быть любой – от грузина до корейца.
Я интеллигентный начитанный мальчик, много всего знаю, но стесняюсь говорить. Оруэлла надо перечитать, «Зияющие высоты» Александра Зиновьева, «Замок» Кафки. Сто лет назад написан «Замок». Задохнуться, какая это патология человеческих взаимоотношений! Правда, история и мудрецы ничему не учат. Они нужны только для выуживания из них цитат, необходимых в данный момент. Лозунги и призывы, как клещи, впиваются в человека, и их уже невозможно выковырять.
Наш менталитет – наступать на те же грабли. Это делают либо по глупости, либо из подлости, либо из трусости. С надеждой причисляю себя к третьей категории. Частота наступления на грабли всё увеличивается. Я жил в стране, где лучшая половина населения оказывалась шпионами и вредителями. Словообразование менялось, суть пресловутой «охоты на ведьм» оставалась прежней. Нынче это иноагенты и предатели. Я всё жду, когда появится брошюра типа «Всероссийская перепись инакомыслящих иностранных агентов». Проходит время, изгои возвращаются на родину. Я помню, как в Томске, где мы были на гастролях, местные власти попросили меня освободить на сутки единственный люкс партийной гостиницы, чтобы поселить туда семью Солженицына, с триумфом ехавшего на поезде с востока страны в Москву. Я освободил и всё жду, когда меня за этот поступок накажут или поблагодарят – зависит от очередного положения грабель.
Родину, как мать, не выбирают и не бросают. Аксиома. Но если родина сошла с ума, её надо лечить.
Друзья, родственники и читатели уезжают. Остаются 82 процента от чего? Возникла патовая ситуация: тут жить нельзя, а там негде и не на что.
Когда слышу: «В первом чтении, во втором чтении, в третьем…» – думаю: что это за литературные посиделки, если всё единогласно принимается в первом? Власть и сласть – это вредное.
Оппозиция должна быть мощной по фактуре, желательно русской, сытой и безапелляционной, тогда с ней разговаривают. А мелкая, плохо одетая, раздробленная и живущая не вместе – раздражает и побуждает к чистке.
Я сдался. Капитулировал перед самим собой. Этот жуткий меркантильный баланс между «было плохо» и «будет, не дай бог, ещё хуже» уже срабатывает.
Однажды меня спросили, боюсь ли я чего-нибудь. Сказал, что боюсь не чего-нибудь, а за кого-нибудь: у меня такое количество внуков и правнуков. Хотя я боюсь всю жизнь и всё время. Сижу и боюсь, иду и боюсь, еду и боюсь, лежу и боюсь, сплю и боюсь. Прикидываюсь, что не боюсь. Немного отпускает, только если напьёшься. Но когда это было? Иногда возникает небольшая пауза типа оттепели, и разрешают не бояться. Очевидно, чтобы можно было отдышаться до следующих перемен. И тут начинается новый испуг – боязнь не бояться. Привычки нет.