Радовало хотя бы то, что едва Гравой ушёл, я смог разобраться с проблемой его сердца. Таскать его в руках оказалось неудобно, а бросать на песок недопустимо и оскорбительно, хотя я и понимал, что в руках у меня не более чем аналог артефакта. Что-то вроде одного из тех, настоящих, природных артефактов, которые в Гардаре всегда оставались после закрытия пробоев.
Я даже мог сказать, какой из моих артефактов напоминало сердце Гравоя. Тот Исток, который он исправил для меня: от шара в моих руках расходились такие же толчки сырой маны. Такой же ритм. Разве что они были одновременно и мягче, и мощнее. Теперь я понимал, какое творение пытались повторить гардарские артефакторы: Сердце Стража. Принимать в себя эту ману я и не собирался – стоя над песком, в который превратился Гравой, это казалось кощунством.
В завале мёртвых я обнаружил тварь, которая явно служила верховым животным. Стащил с неё седельные сумки и самую большую приспособил на Гвардейца, а самую маленькую на себя, перекинув через плечо и прихватив ремни к поясу. Теперь сердце Гравоя лежало в сумке и от моего его отделяла лишь грубая рыжая кожа да амулетная броня. А позади о спину колотился обычный Исток.
Глядя на копошащихся среди тел астральных тварей, я понимал: сейчас любые поиски там вылились бы в настоящее сражение. Жаль: можно было бы восстановить моего Паука, но связываться с тварями, рисковать и тратить время не хотелось. К тому же, ещё оставались те тёмные, что ушли в пески в самом начале схватки. С тех пор миновало уже много часов и где они сейчас – можно только гадать. Знать бы ещё, какое расстояние отделяло меня от города с Вратами, Храмом и Сердцем мира.
Когда песок окончательно покрыл крипту, делая её тайной, пришло время уходить.
Гвардейцу не требовались указания: он следовал позади меня в пяти шагах. Впереди нас ждал всё тот же песок.
Сеть просеивала окрестности без всякого моего участия, а задумчиво крутил в руках один из артефактов тёмных. Взять хоть что-то из вещей богов или архимагов я и не подумал, не настолько я безумен. Но вот простые вещи близких мне по силе тёмных магов я прихватил, набив ими одну из сумок Гвардейца. Используя их, я думал облегчить жизнь себе и Гвардейцу, но то ли мрачные мысли не давали сосредоточиться, то ли сказывалась моральная усталость, однако даже простейшая работа отняла массу сил и попыток. Плетения так и норовили разлезться, стоило отвлечься на самую малость.
Целый день, от рассвета до рассвета над Гаром, ушёл на то, чтобы соорудить себе пескоступы бегунцов. Зато потом дорога сразу полегчала: ноги больше не увязали в песке, он перестал отнимать силы. А тело быстро вспомнило, как нужно правильно шагать в артефактах. Подводили только склоны барханов, по которым я скорее съезжал, чем сходил.
Когда это случилось первый раз и я оказался в ложбине между барханов, а затем оценил путь наверх, то понял, что пора бы остановиться и отдохнуть. Не то чтобы я ощущал усталость, но позади многочасовое сражение, сутки похорон и сутки пути. Если спать возле поля битвы я, опасаясь астральных тварей, не рискнул, то теперь это можно было делать смело. За последние полдня «Сеть» не обнаружила в этих песках никого.
Я расстелил на песке один плащ, завернулся в другой и долго вглядывался в шар Артилиса в небе. Граница рассвета проползла от столицы к западным границам Гардара, коснулась провинций Тиро и Страта и скоро должна добраться до хребта, где спит Маро.
Поднял руку, накрывая ладонью шар Артилиса и прошептал:
– Спи спокойно, мы со всем справились, я жив.
Закрыл глаза. Сон долго не шёл, в голове крутились десятки мыслей, воспоминаний, я то слышал голос Гравоя, то свою команду «Солдат, в портал» и крик Ораи «Нет!». Раз за разом переживал моменты сражения, искал лучшее решение. Как бы повернулось всё, сражайся мы вместе, по очереди расходуя ману? Что случилось бы, пропускай мы в портал больше тёмных и экономя силы? Чем закончился бы удар молнии, не отправь я Ораю в портал? Хотя на этот вопрос ответ прост: она стояла бы сейчас рядом со мной.
Или нет?
Я даже сел, открыв глаза и щурясь от солнца. Почему Гравой оказался так удивлён тому, что я выжил? Почему он сказал, что проводит гардарцев, что погибли из-за него? Его смертельно ранили, возможно, он уже и не надеялся победить и сделал ставку на один удар. Оставалось ли у него время задавать такое сложное условие, как выбор цели для удара? Сейчас, лёжа на песке в тени Гвардейца, отойдя от горячки боя, чуть позабыв вонь поля мёртвых, почему мне кажется, что Гравой не ожидал увидеть живых?
Я закрыл глаза руками и рухнул обратно на плащ. Я не знал, какова правда. Для меня выгодно думать, что условия не было – просто потому, что это давало мне надежду, что я поступил правильно и, если даже Орая погибла на той стороне, то это всё равно оставалось её единственным шансом.
С этими мыслями я и заснул. Пробуждение вышло необычным: проснулся я от того, что ощущал себя качающимся на волнах. Море я видел только в Зелоне, ранней весной и не решился тогда окунуться в ледяную воду. Но всегда представлял себе это именно так: во всём теле ощущалась лёгкость, меня сначала словно приподнимало, затем опускало; я ощущал спиной грубый и колючий галечник, по которому меня тащила волна.
Осознав, что быть такого не может, потому как лёг спать в броне, я открыл глаза, сбрасывая с себя остатки сна. Однако, ни лёгкость в теле, ни саднящая кожа никуда не делись и несколько мгновений я пытался понять, что же со мной случилось. Только проверив резерв, сумел обнаружить причину: резерв оказался не просто полон, как это и должно было быть после полноценного отдыха. Нет, я буквально истекал маной, которая словно не вмещалась в меня и стекала по ауре в песок. Невозможно. Так не бывает.
Но так было, в резерве плескалась не только моя, переработанная, мана, но и сырая. И именно она всё прибывала, выдавливая из меня собственную. Боль ощущалась от неё, но не привычный огонь в жилах, когда глоток сырой маны обегал кровоток, а уколы грубого галечника. Сейчас, сосредоточившись на своих ощущениях, я чувствовал эти иголочки боли не только на спине, но и по всему телу.
Когда я успел принять в себя сырую ману и не заметить этого? Одно дело вбить работу с заклинаниями глубоко в разум, другое дело подобное. Неужели я так привык к этому действию? И почему это обнаружилось тогда, когда я сознательно решил поберечься и как можно дольше не обращаться к заёмной силе? Ведь воспоминание о расплавленном шаре в груди ещё слишком свежо. К счастью, обошлось – но с чего бы я вообще потянулся к сырой мане и как, если оба Истока не активированы?
Склон дальнего бархана вздрогнул, когда на него один за другим легли «Конфликты», песок зашуршал и пополз вниз, набирая скорость. Ощущение иголок и распирающее чувство исчезли, позволив мне заняться собой. Ответы одновременно и порадовали, и заставили сцепить зубы, чтобы сдержать ругательства.
Я не делал глотков сырой маны. Но сон и период восстановления резерва отличаются от обычного состояния мага: немного уменьшается контроль, всегда существует вероятность того, что хранящиеся в ауре заклинания поплывут, потеряют вложенный запас маны или и вовсе рассеются. Стоило мне погрузиться в Сах, как я тут же почувствовал неладное.
Без всякого моего участия в резерв скользнула крошечная капля сырой маны. Затем ещё и ещё одна. И объяснение только одно: возле меня только один источник этой маны и каждая волна от сердца Стража оставляла после себя кроху маны. В моём теле. Удивительно, как это возможно, но главным являлось другое: этот дар – ядовит.
Не помогло даже расстояние. Гвардеец с сердцем отдалился от меня на две сотни метров, на расстояние, гарантировано разделяющее мою ауру и волну маны из сердца Гравоя. Она не должна была доходить до меня, затухая на середине пути. И не доходила. Но…
Но я словно кожей улавливал движение каждой волны, а затем обнаруживал в себе новую жгучую каплю маны.
Что ещё хуже, я слишком поспешил радоваться: недавнее безумство не прошло бесследно. Попытка быстро изменить заклинание из Орба, сменить задающую форму и создать скамью из псевдокамня – провалилась. Линии заклинания не слушались, расползались, рунные цепочки удавалось изменить только с пятого-шестого раза. То, с чем я сталкивался раньше в кропотливой артефакторной работе, где всегда были важны размеры заклинаний, теперь началось и с полноразмерными.
Я сжёг периферийные манатоки окончательно. Быстрая проверка показала, что теперь не существовало разницы, меняю ли я большое заклинание или мелкую заготовку для амулета. И там, и там для этого требовался десяток попыток. С амулетной основой как бы не приходилось даже легче.
Отлично. Я задавил в себе неуместный смех, не дал ему подняться над красными песками. Теперь всё, что я мог делать быстро – это накачивать маной уже готовые шаблоны из Орба. И днями сидеть над каждым новым заклинанием. От всей моей универсальности, которой я любил при случае прихвастнуть, ничего не осталось. Остался лишь обрубок – боевой маг. С таким камнем на шее нечего и надеяться догнать остальных однокурсников, а тем более Диниса. Одноногому никогда не угнаться за сверстниками.
Следующие сутки я шагал как голем, бездумно перебирая ногами. Кажется, за весь день я даже не притронулся к фляге: вечером она оказалась едва початой. Да и тогда вода, тёплая и затхлая, не принесла обычного удовольствия. Здесь бы мне соорудить простенький артефакт, который охлаждал бы флягу. Но… Одна мысль о борьбе с непослушными плетениями, отбила всё желание.
Злой, я не стал даже отдыхать и продолжил путь, несмотря на то, что большая часть Гардара накрыта ночью. Нужно выбираться отсюда, передать Стражам слова Гравоя и пусть его «хранители» сами всё решают. Подозреваю, что на ближайшие полгода, а то и год, мой удел – госпиталь. Нужно будет попроситься в то же место, где спит Маро. Наверняка у них там найдутся нужные специалисты.
Налетевший ветер запорошил глаза, набил полный рот песка, так что даже тёплая и затхлая вода пришлась в самый раз. Пока промывал глаза, заметил какое-то тёмное пятно у вершины одного из барханов.