Иногда подданным справедливого государства становилось тесно в своих границах, и они пытались приобщить к правде «синих», как называла прислуга восточной половины дома прислугу западной его части, но вылазки на чужую территорию не имели успеха в сердце властительницы. По придворному этикету считалось зазорным не только вести перебранку с синими, но даже судачить о жизни на западной половине. Невидимая стена, воздвигнутая в доме, оберегала достоинство и независимость княгини.
Гаврила, спокойный, немногословный, уверенный в себе, сразу нашел свое место в доме.
- Тихо ты! - не уставал он повторять. - Держи про себя, понял?
- Чего? - почтительно замирая, спрашивал придворный.
- А то, что неча глотку по-пустому рвать, - делал Гаврила вольный перевод латыни. - Замучили барыню, оглашенные…
Работы было невпроворот. У Аглаи Назаровны то озноб, то жар, то кашель начнет рвать легкие, то главная болезнь - жажда деятельности - доводит до судорог.
- Ваше сиятельство, Наилучшее лекарство - покой,- увещевал Гаврила. - Днем и ночью!
Княгиню очаровывали, гипнотизировали непонятные слова, и она покорно ложилась в постель, но, как деревянный ванька-встанька, не могла долго удержать свое тело в горизонтальном положении.
Гаврила прибегнул к крайней мере- влил в хилое тело Аглаи Назаровны лошадиную дозу настойки пустырника и, дабы усилить действие лекарства, принялся без устали читать, словно отходную молитву, «Салернский кодекс здоровья».
Грудь очищает от флегмы трава, что зовется иссопом,
Легким полезен иссоп, если он с медом отварен,
И, говорят, что лицу доставляет он цвет превосходный.
Черную желчь изгоняет с полей, с вином поглощенный,
И застарелую, говорят, унимает подагру.
Аглая Назаровна слушала с радостным, просветленным лицом, но даже пустырник, даже мудрость Арнольда из Виллановы оказались бессильными против укоренившейся привычки - княгиня дня не могла прожить без скипетра и державы правосудия. Очередное судилище состоялось.
В тронной зале собралась вся дворня. Княгиня в кресле на возвышении, Прошка у ног, вокруг статские чины - приживалки, у стен воинские - гайдуки. Гаврила и Алексей стояли позади дворни, как почетные иностранные гости.
Паж, тщедушный и длинный, как выросший в тени подсолнух, вышел на середину залы и огласил очередной справедливый донос. Минутная тишина… потом общий гвалт. От стены отлепился высокий чернобровый гайдук и пал перед барыней на колени, заголосила девка в белом вышитом сарафане, из-за трона выбежала француженка и театральным жестом стащила с головы парик, явив миру куцую безволосую голову. Суть дела состояла в том, что француженка завела бурный роман с гайдуком, а невеста гайдука, не будь дура, повторила подвиг Далилы - обстригла сонную француженку наголо. Кто был истец, кто обвиняемый - непонятно. И невеста, и француженка, и гайдук завели нескончаемое жалобное трио, словно в опере, когда все поют страстно, никто никого не слушает и каждый прав.
- Да что же это? - причитал скорбно Гаврила. - Что они все воют? Валериану им надо пить, а не судиться. Еще цветы ландыша помогают, и цветы боярышника. Но самый золотой компонент - пустырник. А барыню-красавицу надо бромом накачать. Крепка…
Тем временем карлица Прошка начала свою адвокатную деятельность и, поскольку дело касалось любви, повела защиту так прямо и забористо, что подданные грохнули хохотом, а Алексей покраснел и хотел было оставить помещение суда.Но его удержали чьи-то руки: «Не уходи. Придет и твой черед».
«Какой еще черед?»- подумал недоуменно Алексей, сбрасывая с плеча тяжелую руку.
Княгиня решила дело просто: «Поскольку любовь лишь Амуру подвластна и дело сугубо интимное и только двух касаемое, то пусть француженка обстрижет девке косы, но не наголо, поскольку девка под париком спрятаться не может. А после этого пострижения пусть все сами разбираются. А если ничего путного не выйдет - пусть пишут, в справедливости не откажем».
Принесли ножницы, и француженка с важностью, словно игуменья, совершающая великий постриг, вцепилась ножницами в тугую необхватную косу. Девка молчала, ненавистно косясь на гайдука. А вокруг все бесновалось!
- Сейчас мы ее в постельку, - потирал руки Гаврила, глядя на краснолицую, до предела возбужденную барыню. - Хватит бедламного дела!
Но суд, оказывается, не прекратил своей деятельности, а вступил в новую фазу. Опять на середину залы вышел паж и принялся читать бумагу. Алексей с ужасом и удивлением услышал, что героем очередного доноса является он сам. Он и представить себе не мог, что за три дня пребывания в доме Черкасских успел натворить столько подсудных дел.
- … у карлицы Прошки спрашивал, где, мол, сейчас князь обретается. И спрашивал пажа любопытно, когда, мол, их сиятельство из дома уезжает и когда возвращается.У конюха Федота узнавал, кто, мол, ходит у синих за лошадьми и не обретается ли у них учитель какой в конной езде. У Августы Максимовны посмел интересоваться, есть ли у их сиятельства секретарь, а если есть, то какой, мол, с виду.
Судя по выразительности, с какой паж выкрикивал одно за другим обвинения, автором доноса был он сам. Да, Алексей был преступником. Он интересовался делами синих, и не только прислугой, а посягнул в своем любопытстве на самого князя.
Алексея вытолкнули к самому трону, надавили больно на плечи, и он бухнулся на колени. Дело было настолько необычным, что княгиня пренебрегла опросами свидетелей и приступила прямо к опросу обвиняемого.
- Зачем тебе надо это было знать? - Голос Аглаи Назаровны был металлически тверд и хрустально чист.
- Да просто так. Интересовался… - лепетал Алексей.
- Как же ты, мелкий человек, посмел интересоваться князем?
- Да я про их сиятельство не спрашивал, - пробовал выкручиваться Алексей. - Меня их секретарь интересовал. Может статься, что знаком я с их секретарем… или с берейтором…
- Как же зовут твоего знакомого? - с усмешкой спросила княгиня, уверенная, что обнаружила прямую ложь. Алексей посмотрел в ее горящие, темные глаза и неожиданно для себя негромко сказал:
- Котов его фамилия.
Стало очень тихо. В этой непривычной, тяжелой, одуряющей тишине Алексею стало так плохо, так страшно, что он совсем склонился долу, уткнув лоб в ворсистый ковер.
- Дурень ты дурень, - тихонько прошептала карлица Прошка. - Нашел о ком любопытствовать.
- Котов? - спокойно переспросила княгиня. - Ты говоришь - Котов? - И вдруг рванулась, ударилась головой о высокую спинку кресла и трубно, нечеловечьи завыла. На Аглаю Назаровну обрушился припадок.
Видно,это было вполне привычно,потому что Аглаю Назаровну сразу подхватили, положили на пол, откуда-то появились подушки, Прошка метнулась к барыне и принялась оглаживать потное лицо. Про Гаврилу в суете и не вспомнили, но он протолкался сам вперед и, глядя, как выгибается в руках гайдуков тело княгини, как пузырится у бескровных губ пена, «подвел черту»:
- Падучая… Держите барыню крепче. Алексей Иванович, живо! В красной банке настойка дурмана. Несите сюда. Надо три капли… нет, лучше пять в ложку с водой, - и добавил с удивлением: - Ноги-то у нее почему двигаются?
Когда Алексей принес настойку и ее в нужной пропорции с трудом влили в сведенный судорогой рот Аглаи Назаровны, Гаврила перевел дух.
- За дело, Алексей Иванович! Я тут с ними поговорю, как сумею, а вы достаньте серп да идите на задворки парка пустырник жать. Сок из него будете давить, и поить начнем всех принудительно. Пустырник отвадит доносы писать!
- Иду, Гаврила.- Алексей испуганно огляделся.Вокруг,словно призывая его на подвиг, кричало, вопило и бесновалось население справедливого государства.
Алексей выбежал из дома так стремительно, словно там бушевал пожар. Вместо серпа он прихватил на кухне длинный, с изогнутым лезвием, нож. Только когда стемнело, и уже нельзя было отличить лопух от крапивы, а куча нарезанного пустырника соперничала в размерах со стогом, Алексей сел на землю и утер пот со лба.
«Ну и дела… А Котова в этом доме знают. Хорошо знают, И похоже, не любят. Где ты, штык-юнкер? Защищайтесь,сэр! Я вышибу дух из вашего хилого, поганого тела, сэр!»
Луна поднялась высоко над деревьями, засеребрила воды Фонтанки и влажную от испарений чугунную решетку. Алеша направился к месту встречи. Он не заметил, конечно, как мелькнула за кустами фигура в белом - тихий садовник Мятлев торопился по своим делам. Вначале он шел осторожно, пригнувшись, но выйдя к ограде, припустился бегом. У скрытой плющом калитки он остановился, ржавый ключ с трудом повернулся в замке. В парк проскользнул человек в плаще и сразу исчез за деревьями.
- Крапива, черт! - выругался Никита, забыв произнести пароль. - Алешка, наконец-то!
- Гардемарины, у нас тут такие события! Брому надо, много!
- Зачем?
- Гаврила велел. Они здесь все помешанные.
Трудно было Алексею объяснить друзьям особенности быта в доме Черкасских, но когда понимание было достигнуто, Никита посоветовал - пока не поздно, дать деру!
- Нет, - сказал Алеша.
- А если тебя начнут расспрашивать, откуда, мол, знаешь Котова и все такое? Княгиня его не любит, а князь? Может быть, Котов его доверенное лицо. Закуют тебя в колодки…
- Нет, - упорствовал Алексей.
- Я тебе принес кое-что, - сказал молчавший до сих пор Саша. - Одно старое письмо. Оно послужит тебе пропуском.
- Какое еще письмо?
- Бери, бери, - подтвердил Никита. - Это из бестужевских бумаг. С этим письмом можешь идти прямо к Черкасскому.
Раздался какой-то невнятный шорох, кажется, совсем близко зашумели верхушки деревьев. Друзья замерли, напряженно вслушиваясь. Никита сделал несколько шагов в темноту.
- Никого нет. Ветер.
- Так ты понял, Алешка?
- Легко сказать - иди к князю, - проворчал Алексей, пряча бумагу на груди. - А где его найти? На половину синих не пускают. И потом мне завтра весь день сок из пустырника надо давить. Гаврила велел.