— Гардемарины, — обратился к друзьям сидящий на подоконнике Никита, — а за домом следят. Уже полчаса, как этот человек не отходит от наших окон. Что бы ему тут понадобилось?
Саша подошел к окну и осторожно выглянул.
— Ба! Так это Лядащев! — воскликнул он удивленно. — Не иначе как меня высматривает.
— А кто это? — спросил Никита.
— Один хороший человек… Просто я не успел вам о нем рассказать. Он из тайной канцелярии.
— Откуда? — потрясенно спросил Алеша. — Хороший человек из… тайной канцелярии?
— А что ты удивляешься? Крест Бестужевой, между прочим, он передал! И отца твоей Софьи он может найти. Как его зовут? — с напором спросил Саша.
— Георгий Зотов, смоленский дворянин.
Саша направился было к двери, но Никита остановил его.
— Его уже нет, твоего хорошего человека, — сказал он, глядя в окно. — А откуда он знает, что ты здесь? Ты говорил ему, что переехал ко мне?
— Нет.
— Значит он тебя выследил, этот хороший человек?
— Выследил? — Саша с каким-то новым выражением посмотрел на Никиту. — Но зачем?
— Все охотятся за этими бумагами, — спокойно пояснил Никита. — Может, и Лядащев тоже?
— Но он никогда не спрашивал меня об этом. — задумался Саша. — Он даже помогал мне…
— Он и сейчас тебе помогает… попасть на свидание с Лестоком, — сказал Никита, хладнокровно глядя в окно, — К нам гости. Еще два хороших человека.
Саша выглянул в окно и увидел двух, уже знакомых, драгун.
— Черт подери! Это за мной! Дорога к Лестоку оказалась короче, чем мы думали… Но откуда Лесток узнал, что я здесь?
Все трое переглянулись.
— Никита, убери письма! Срочно!
Никита уже снял с полки толстый том сочинений Шекспира, открывая тайник. Алеша сунул туда бумаги.
Саша выбежал из библиотеки. Алеша осторожно выглянул на улицу. Из окна было видно, как Саша вышел из дому, подошел к драгунам. Потом все трое направились к воротам.
— Никита, почему его уводят? Это арест? — спросил потрясенный Алеша. — Почему мы… ничего не делаем?
В библиотеку вошел радостный Гаврила с подносом. Тревожное событие, происшедшее минуту назад, оказалось им незамеченным. Он весь находился во власти других событий.
— Город этот — чистый Вавилон! — возбужденно сказал он Алеше, — Ладан здесь никому не нужен. Подавай румяны и пудру для париков. Здесь пудру можно не щепотками продавать, а в мешки грузить. Большие просторы для науки. Кофе, пожалуйте…
— Пошел вон! — гаркнул Никита, сжав кулаки.
Давно не видел Гаврила барина в таком гневе.
— Как изволите, — пробормотал он растерянно.
Лесток сидел в кресле, скрестив руки на толстом животе. Еще никогда Саша не видел его в столь хорошем настроении.
Позади кресла скульптурно окаменела фигура Бергера. На появление Саши он никак не отреагировал, словно видел его впервые.
— Ну?! — сказал Лесток.
Это «ну» относилось явно не к Бергеру, но тот встрепенулся, на лице его промелькнул откровенный ужас.
— Так что там произошло с бумагами, которые де Брильи вез в Париж? — Лесток уставился на Сашу, не мигая.
— Бергер сказал французу: «Отдай бумаги взамен паспорта», — сказал Саша спокойно, — а де Брильи обиделся, выхватил шпагу… Бергер дрался, как лев!
Курляндец вдруг словно ожил, бочком, мелкими шажками обошел кресло Лестока и встал рядом с Сашей.
— Я, ваше сиятельство, даже обыск делал, — пробормотал Бергер. — Нет бумаг! Кабы не моя рана… Белов помогал мне во всем.
— Что же ты раньше не сказал про бумаги? — с усмешкой спросил Лесток.
— Вы ведь не спрашивали, — простодушно сказал Саша, — И потом я полагал, что это привилегия господина Бергера — рассказывать про бумаги.
Лесток хмыкнул, достал табакерку, сунул табак в нос, чихнул.
— Сейчас у тебя появится привилегия рассказывать от собственного имени.
Дверь за спиной Саши стремительно распахнулась, он оглянулся. На пороге стоял де Брильи и в упор смотрел на Сашу, словно раздумывал, входить или не входить в кабинет Лестока. Потом решительно закрыл дверь и прошел к окну.
— Живуч… — услыхал Саша его злобный шопот. Лесток небрежно взмахнул рукой, и Бергер, тараща от усердия глаза, прошагал к двери. Де Брильи проводил его брезгливым взглядом.
— Ну?! — опять повторил Лесток, откровенно насмехаясь над Сашей. — Так где твой дружок? Курсант навигацкой школы… Алеша?
— С родинкой, — де Брильи мизинцем коснулся щеки.
— Почему — дружок? — Саша изо всех сил старался не выказать охвативший его страх, только бы «увести» их от Алешки. — Учились в одной школе… и только. Он в театре у маменьки Анастасии Ягужинской играл, со всем их семейством знакомство имел. Я как о нем услыхал… там… в особняке на болотах, решил, что он с Анастасией Павловной приехал… А больше о нем ничего не знаю.
— Врешь! — с ненавистью крикнул де Брильи.
Лесток улыбнулся плотоядно, ему приятна была злость француза.
— Как фамилия Алеши-то? — спросил он почти благодушно.
— Запамятовал… — наморщил лоб Саша.
— Корсак его фамилия, — сам же ответил Лесток. Саша с отвлеченным видом пожал плечами.
— А скажи, Белов, за каким чертом вы устроили нападение на дом де Брильи с этим… долговязым? Его ты тоже запамятовал?
— Отчего же? Помню. Никита, сын князя Оленева.
— Пащенок князя Оленева, — жестко уточнил Лесток. — Ну?
— О, ваше сиятельство, я уже говорил вам однажды, что движимый высокими чувствами… — пролепетал Саша и смешался.
Лесток расхохотался.
— Если не желаешь стать недвижимым, — сказал он, смакуя последнее слово и удовлетворенно наблюдая за мрачным лицом француза, — забудь про Ягужинскую. Это птица не твоего полета. — Он перешел на серьезный тон. — Что у Оленева поселился — хорошо. Коли нападешь на след Корсака, — он задумчиво поскреб щеку, — не исключено, что он явится к твоему Никите — сообщить немедля. На!
Лесток протянул кошелек, Саша с поклоном принял деньги, но вместо того, чтобы поцеловать холеную руку, а именно этого ждал от него Лесток, испуганно попятился, глядя в пол.
— Местожительства не менять! — крикнул Лесток и махнул рукой.
Как только Саша вышел из кабинета, де Брильи обрушил на Лестока свое негодование.
— Я вас не понимаю, Лесток! Неужели вы ему верите?
— А вы ревнивы, — Лесток рассмеялся. — Если быть точным, я никому не верю. Мальчишка что-то знает, но молчит.
— Неужели у вас нет способов заставить его говорить? — задохнулся от возмущения де Брильи. — Для заговорщиц вы применяли совсем другие методы и получали нужную информацию.
— Сейчас нам нужна не информация, а бестужевские бумаги, те, которые были у вас в руках! — голос Лестока зазвенел, — Не завтра, так послезавтра этот мальчишка наведет нас на след. Что не удалось вам, удастся мне. А вам я советую…
— Вы хотите сказать?.. — спесиво вскинулся де Брильи.
— Вот именно… Забирайте свою милую и катите в Париж. Ах, как бы я хотел быть на вашем месте! — он притворно вздохнул. — И не забудьте передать Шетарди, что мне очень не хватает его общества. Он отличный игрок, — взбешенный де Брильи хлопнул дверью, — за карточным столом…
И Лесток откровенно расхохотался.
Когда Саша вернулся домой, он застал там удивительную картину. Поперек двора стояла золоченая карета с гербами, ржали кони, вокруг сновали люди в белых камзолах и орали на все голоса:
— Гаврилу! Живого или мертвого!
Из окон второго этажа валил бурый дым.
— Что это значит, Лука? — строго допрашивал дворецкого Никита.
— А это значит, — дрожащим голосом ответил тот, — что Гаврила ваш убийца и колдун.
Саша бросился к друзьям.
— Алешка здесь?
— А где ж мне быть? — удивился Алешка. — Ты-то как? К Никите, угадывая в нем хозяина, бросился огромный гайдук.
— Их сиятельство Аглая Назаровна Черкасская требует к себе парфюмера Гаврилу!
— Сумасшедший дом! — Никита бросился к «Гавриловым апартаментам», за ним поспешили Алеша и Саша. Из-за закрытой двери раздавался громкий голос Гаврилы:
— В апартаменты не входить! Понеже идет реакция! Все на воздух взлетим!
— Гаврила, это я! — крикнул Никита под дверью, она немедленно распахнулась.
Гаврила отступил в глубь комнаты и рухнул на колени.
— Никита Григорьевич, невиновен я! Я могу румяны с закрытыми глазами делать! Это Санька-казачок, дурак пустопорожний, взялся мне помогать и все напутал. А теперь у княгини Черкасской всю рожу прыщами закидало!
— Да кто она такая, эта Черкасская?
— Аглая Назаровна — весьма важная дама, супруга их сиятельства Ивана Матвеевича Черкасского. А знаком я с ней через ихнюю карлицу Прошку, а с карлицей меня познакомила мамзель госпожи Урюпиной, а мамзель я знаю через дочь пекаря… — тараторил Гаврила, размазывая сажу по лицу.
— Гаврила — ты ловелас, — сказал Никита с глубоким изумлением. — Ты бабник.
— Химик я, — Гаврила с достоинством изогнул лохматую бровь.
— И что теперь, химик, делать? Гайдуки сейчас разнесут дом.
— Отбиваться, — вздохнул Гаврила.
— Ни в коем случае, — вмешался в разговор Саша. — Будем лечить рожу Аглаи Назаровны! — и, видя недоуменные лица друзей, расхохотался. — Сейчас я вам все объясню…
Аглая Назаровна, грузная дама с болезненно красным лицом, восседала в кресле на крытом ковром возвышении. Вокруг стояла одетая в белые одежды свита: гайдуки, приживалки, пажи, и вся эта публика гневливо взирала на Гаврилу и Алешу, стоящих в центре зала на коленях.
Алеша был в крестьянской одежде, на боку у него висела огромная сумка. Гаврила был заметно испуган, но храбрился.
— Мерзавец, потрох свиной! Колесовать тебя мало! Из дома не вылущу, пока ланиты прежнего вида не примут! А не вылечишь — засеку! — вопила княгиня, и дворня вторила ей пронзительно: «В Сибирь! В кандалы!»
Потом все разом смолкло, и княгиня вполне спокойно спросила:
— Почему сразу не приехал?
— Узнав о великой беде вашего сиятельства, — слегка дрожащим, но значительным голосом начал Гаврила, — я с помощником, — небрежный кивок в сторону Алеши, — сразу углубился в научные занятия, дабы найти противоядие от вашей хвори.