Никита рассмеялся.
— Ну и чему же ты собираешься учиться?
— Всему, — беспечно отозвался Никита. — Для начала я бы хотел поступить в Сорбонну.
— В Сорбонну? — князь посмотрел на сына с удивлением. — Ты хочешь заниматься богословием? Неплохая карьера для сына князя Оленева — стать капуцином!
— Но я вовсе не хочу заниматься богословием, — Никита был смущен. — Я думал, что Сорбонна и университет это одно и тоже. Гаврила говорил…
— Гаврила… — князь рассмеялся. — Десять лет назад Гаврила чуть было не поехал со мной в Вену, и с тех пор решил, что он повидал свет. Сорбонна в силу старой традиции руководит университетом, но учит только схоластике и теологии. Да и весь университет проникнут средневековыми традициями. Просвещенному человеку в восемнадцатом веке не латынь нужна, и не римская хирургия, а механика, архитектура, история…
— Я согласен учиться где угодно, лишь бы быть рядом с вами, отец!
Князь с улыбкой посмотрел на сына.
— Тогда возвращайся домой. Я недолго задержусь в Париже. Пост посла — временный, — князь потер ногу. — А знаешь, полегчало… Что Гаврила намешал в эту воду?
Услыхав из-за двери свое имя, Гаврила немедленно появился в комнате и стал вытирать ногу князя полотенцем. Кончив процедуру, он взял ведро и удалился.
Оленев легко прошелся по кабинету, потом остановился напротив сына. Глаза его были печальны, резко обозначились горькие складки вокруг рта.
Никита встал, смутился, не зная, куда девать руки и как спрятать повлажневшие глаза. Лицо старого князя дрогнуло, и они обнялись.
— Мальчик мой, — сказал князь тихо. — Надо пережить завтрашний день. Он может быть очень тяжелым. Было бы слишком нелепо после стольких лет разлуки встретить единственного сына и… потерять его, — он высморкался в большой платок.
— Не волнуйся, отец, — Никита вдруг почувствовал себя взрослым. Он увидел, что отец постарел, слаб и болен, и нуждается в его поддержке. — Все будет хорошо.
Старый князь уже взял себя в руки.
— Что бы там ни случилось, я хочу сказать тебе. Ты мой единственный… ты мой наследник. Не всегда я был внимателен и справедлив к тебе. Прости…
— Батюшка…
— Не перебивай. Возьми вот это…
Князь снял с груди большой тяжелый медальон на массивной цепи и надел на шею Никиты.
— Этот медальон — подарок твоей матери. Я не расставался с ним никогда. Она так и не увидела тебя, мой мальчик. Ей было столько же лет, сколько тебе сейчас. Да сохранят тебя память о матери и мое благословление, — и князь трижды поцеловал сына.
Это действительно был замок: довольно обветшалый, запущенный, что выдавало стесненные обстоятельства владельца, с покосившейся и кое-где рухнувшей оградой, заросшим парком, подступающим к замшелым стенам главного здания, где никем не тревожимые паслись свиньи и разгуливали куры.
Из двери кухни шел чад. На порог вышла служанка с ведром и вылила в канаву помои. Свиньи, визжа и отталкивая друг друга, бросились к еде. Девочка лет шести кормила кур из решета.
По дороге к замку тащился в упряжке мул. Молочница в чепце, поддерживая кувшины, подстегивала его кнутиком.
Крестьянин в залатанных штанах принес на двор вязанку хвороста, слуга провел на конюшню лошадь.
Из угловой башни раздались редкие выстрелы. Видно, прислуга давно привыкла к этим звукам, все мирно продолжали заниматься своими делами. Топько капуцин в капюшоне, спящий под стогом, перекрестился и повернулся на другой бок. Чьи-то руки вьвалили на подоконник гору пуховиков просушиться на жарком солнце.
Все было буднично и привычно, когда на дороге к замку показался одинокий всадник…
В гостиной скучающий де Брильи упражнялся в стрельбе из дуэльных пистолетов. Он только что превратил туза пик в тройку, отшвырнул пистолет на диван и услыхал быстрые шаги.
Перед ним возник молодой человек в дорожном плаще и высоких сапогах с ботфортами.
Курсант?! — де Брильи в совершеннейшем потрясении смотрел на Сашу, — Ты?.. Здесь?.. Что тебе нужно в моем доме? — он сжал кулаки.
— Сядьте, — невозмутимо предложил Саша и сел к ломберному столику. — Поговорим.
Де Брильи не двинулся с места.
— Я буду краток, — продолжал юноша и вынул из камзола знакомый пакет с бестужевскими бумагами, перевязанный розовой лентой. — Бумаги Бестужева, — он положил пакет на стол, — в обмен… на Анастасию.
Звук, похожий на рычание, вырвался из груди шевалье. Было видно, что он не верит ни одному слову молодого человека и готов в любую минуту вцепиться ему в глотку.
— Я знаю, вы мне не верите, — сказал Белов. — Ничего не поделаешь, обстоятельства складываются против меня, и вы вправе не доверять мне, — он подумал и искренне добавил, — так же, как и я вам. Я не хотел причинить вам зла, но так уж получилось… Я невольно оказался единственным свидетелем похищения Анастасии в Москве. Тогда я еще не знал, что она бежала с вами. Я думал, что ее увезла Тайная канцелярия, и охотно дал показания. Я был пешкой в большой игре, долго не понимая этого. Потом Лесток послал меня с Бергером на опознание в «царев домик»… Все остальное вам известно…
— Щенок! — Де Брильи бросился к двери и запер ее. — Даже если все, что ты говоришь, — правда, это уже не имеет значения. Рано или поздно положение мое восстановится. И плевал я на тебя и на твоего Лестока.
— Вы не поняли меня! — воскликнул Саша. — Мне не нужны эти бумаги. Я похитил их с одной целью — вернуть Анастасию. Я люблю ее.
— Вор! Как ты смеешь мне это говорить!
— Так знайте, — не выдержал Саша. — Я буду преследовать вас всю жизнь — слово дворянина! Я буду стоять на вашем пути до тех пор, пока не увезу Анастасию домой в Россию. Отпустите ее, прошу вас, — добавил он умоляюще.
— Безумец, — прошипел де Брильи. — Все русские — безумцы. Жаль, что я не пристрелил тебя тогда на болотах, последний русский…
— Ну убили бы вы меня… и что изменилось? Моя смерть не заставила бы Анастасию полюбить вас! Не надейтесь, этого не будет никогда!
Саша с наслаждением прокричал эти слова в разъяренное лицо француза и решительно направился к двери. По дороге он схватил пакет со стола и сунул его за пазуху.
— Прощайте! — бросил он де Брильи. — Я думал, что мы договоримся, но ошибся. Откройте дверь, я хочу видеть Анастасию!
— Наглец! — взвизгнул шевалье. — Это мы еще посмотрим!
Он сорвал со стены шпагу.
— Ты не выйдешь отсюда! — и француз бросился на Сашу.
Это был долгий и яростный бой двух мужчин из-за любимой женщины. Оба противника демонстрировали равное искусство нападения и защиты. Саша пытался пробиться к окну, но француз не пускал его, стараясь зажать в угол.
Де Брильи душила ненависть, и это лишило его обычного хладнокровия. Он отскочил к винтовой лестнице в углу гостиной, пытаясь занять выгодное положение, но сделал неверное движение, споткнулся о металлическую ступеньку и упал. И тут же острие Сашиного клинка коснулось его груди против сердца.
— В последний раз — бумаги за Ягужинскую!
Брильи не успел ответить. Из своей комнаты по винтовой лестнице сбежала Анастасия. Она слышала последнюю фразу и, даже не пытаясь понять, кто навязывает Брильи столь унизительный для нее торг, обрушила на Сашин затылок медный шандал.
Тот рухнул лицом вперед.
Де Брильи мигом вскочил на ноги.
— Звезда моя! Вы спасли мне больше, чем жизнь! Вы спасли мне честь!
Анастасия стояла у окна, в ужасе закрыв лицо руками.
— У вас тяжелая ручка, радость моя, — шевалье обнял Анастасию. — Судьба решила за нас! Я знал, что вы верны мне. Мы будем счастливы!
Де Брильи подошел к безжизненно лежащему Саше, перевернул его на спину, вытащил из-за пазухи перевязанный розовой лентой пакет. Потом оттащил тело в сторону и прикрыл его пледом.
— Ничего не бойся, звезда моя… Я мчусь в Париж! Буду вечером, а этого… мы похороним в пруду, — и он быстро вышел из комнаты.
Как только за Брильи закрылась дверь, Саша откинул плед, сел и, невольно застонав, стал ощупывать затылок.
Анастасия оглянулась.
— Любимая, вы опять меня не узнали, — горестно проговорил Саша.
Анастасия вскрикнула, бросилась к Саше и рухнула на колени…
«Молочница» и «капуцин» — ими были Алеша и Никита — поднялись по лестнице и вышли на длинную галерею.
Внезапно дверь в конце галереи распахнулась и появился де Брильи. Друзья метнулись в сторону и спрятались в тесной нише. Брильи подошел к перилам и, перегнувшись, громко что-то крикнул. И сейчас же внизу захлопали двери, послышались быстрые шаги. Кто-то поднимался вверх по лестнице.
На галерею поднялись двое слуг, у одного в руках были веревки, другой держал рогожу.
— Он в красной гостиной, — бросил де Брильи слугам, когда они проходили мимо, и добавил тихо, — в дальний пруд…
Слуги скрылись в двери, из которой недавно вышел шевалье, а сам он стал спускаться по лестнице.
— Последи за Брильи, — шепотом сказал Никита Алеше, — если что, я крикну.
Никита пошел следом за слугами…
Глотая слезы, Анастасия стояла на коленях перед Сашей.
— Можешь встать?
— Я все могу, — ответил Саша, не поднимаясь с места, голова у него звенела.
По коридору загромыхали приближающиеся шаги.
Анастасия вскочила на ноги, метнулась к двери и повернула ключ. Кто-то настойчиво забарабанил в дверь… потом заколотили ногами…
Никита выскочил в коридор, увешанный гобеленами и фамильными портретами, когда двое слуг ломились в закрытую дверь.
— Га-ардемарины! — закричал юноша и, выхватив шпагу, бросился к двери. Слуги обернулись. В одном из них Никита узнал старого знакомого — Жака.
— Каналья! — взревел тот и выхватил кинжал… Услывав крик Никиты, Алеша побежал туда, откуда неслись топот ног, крики и звон разбитого стекла…
Анастасия припала к замочной скважине. Чей-то затылок, оскаленный кричащий рот… Потом она увидела, как взметнулась крепкая рука с кинжалом…
Жак коротко ударил Никиту в грудь. Тот почувствовал сильный толчок, взмахнул руками, упал и покатился вниз по ступеням, чуть не сбив с ног бегущего наверх Алешу.