А развлекались они душевно. Отходили метров на двадцать и начинали разгон под выбиваемый остальными жителями деревни ритм.
Прислушавшись к тому, что они орут, мы тоже повеселились.
— По нашей русской бабе-яге стрелять? — вопили мужики. — Нашего русского черта калечить?! — орали бабы. — Ну мы вам сейчас покажем, заморские крокодилы! Э-э-эх, ухнем!
Но я не поняла, почему заморские крокодилы…
После очередного удара бревном ворота поддались, и толпа разъяренных граждан ворвалась на территорию замка.
— Присоединимся? — посмотрел на меня Афганец. — Раз уж нас так любят и пошли спасать?
Я кивнула. Впятером мы ринулись к открытым воротам, держа оружие наготове.
Догнали последних бегущих — женщин преклонного возраста, не желавших оставаться в стороне от деревенского бунта. На огороде, что ли, мало работают? Откуда столько энергии? Я всегда диву давалась нашим инвалидам, в особенности в те годы, когда у нас ряд продуктов распределялся по талонам. Как инвалиды, чтобы их отоварить, стояли по десять, а то и по двенадцать часов в очередях? А теперь что делается в районной поликлинике? Хочешь бесплатно лечиться — приходи к шести утра очередь занимать, пару часиков на улице постой за заветным номерком, потом еще в коридоре посиди. Каким здоровым человеком надо быть, чтобы у нас лечиться бесплатно! Поэтому я уже давно пришла к выводу: наш народ — самый крепкий, самый стойкий и самый здоровый в мире. В наших условиях все американцы, немцы и французы уже давно бы вымерли. А тут народ явно застоялся. Очередей за продуктами теперь нет, в деревне население поздоровее, чем в городе, да и некогда по поликлиникам бегать: надо урожай выращивать.
Но упоминание заморских крокодилов не давало мне покоя…
— Тетенька, — обратилась я к последней бегущей, которую мы настигли у ворот.
— Ась? — глянула через плечо женщина и ничуть не удивилась мокрой бабе-яге.
Правда, больше ничего я у нее спросить не успела: во дворе и из замка послышались вопли мужчин. Они никого не находили.
Лешка быстро взял командование в свои руки: сказывался и афганский опыт, и последние годы руководства большой империей, членов которой он держал в ежовых рукавицах. Народ, давно заждавшийся сильной руки, проникся и стал выполнять команды «черта», для убедительности трясущего пистолетом, вызывавшим интерес у мужчин. Хвост подрагивал в такт движению руки Афганца. Я обратила внимание, что все женщины от мала до велика следят за этим хвостом. Пистолет их нисколько не беспокоил.
Афганец разделил народ на три группы, во главе двух поставил своих молодцев, плававших с нами на катере, во главе третьей встал сам. Каждой группе было велено взять на себя по этажу (в замке их оказалось три) и обследовать. Женщинам (под моим четким руководством) был оставлен двор.
Но когда мужики рванули в замок, несколько дамочек последовало за ними. Подозреваю, что их мучило любопытство. Меня саму мучило, но я считала, что следует выполнять приказы руководства, в особенности если они правильные: нечего всем толкаться в одном месте. Да и зачем лишний раз злить Лешку?
Найдя глазами знакомых тетенек, с которыми мы с Веркой беседовали в первый приезд сюда, я рванула к ним. Тетеньки как раз изучали остатки танка и пушки (я в нее все-таки попала, правда, порадовалась, что лишний грех на душу не взяла: поблизости не валялось ни одного трупа), рассуждая, нельзя ли каким-то образом их использовать в хозяйстве. Может, пушку поставить в качестве пугала, напялив на нее старые мужнины штаны? К тетенькам присоединилась бабка, заявившая, что теперь металл можно сдать и получить за него деньги.
— Цветной металл, — вежливо заметила я, вспоминая, как у нас в подъезде больше месяца не работал лифт из-за того, что украли какую-то пластину с бронзой (нам так объяснили в Лифтреммонтаже), а поскольку украли не только у нас, а еще в полутора тысячах лифтов в городе и у нас не у первых, придется подождать и потренировать ноги.
— Ой, вы не сгорели! — воскликнула хозяйка дома, где мы были с Веркой, и сложила ручки на груди. — А мы думали, вас сожгли!
— И не утопла, — посмотрела на меня бабка. — Значит, точно ведьма.
— А вы вообще куда летели? — поинтересовалась подруга хозяйки.
— И это вы его?.. — спросила хозяйка, тыкая пальцем в танк.
— А в ушах у вас настоящие брильянты? — прищурилась ее подруга.
— У ведьмы не брильянты, а стекло магическое, чтобы порчу на скот и людей наводить, росу похищать, вихри и грозовые тучи насылать. Только вы чего-то с днем недели ошиблись, — прищурилась бабка.
— Не могли ждать до пятницы тринадцатого, — скромно потупилась я, пытаясь оправдаться. По ходу дела прикрыла мокрыми патлами серьги, которые даже не подумала снять. Пока парик был сухой, они оставались закрыты. Поэтому мне это и не пришло в голову.
— А шабаш не обязательно по пятницам устраивается, — сообщила бабка со знанием дела.
И я, и две другие тетки взглянули на нее заинтересованно.
Оказалось, что он вполне может проводиться и по субботам, и даже по средам — в зависимости от традиций местности. У меня язык чесался спросить, присутствовала ли сама бабка на таких мероприятиях, но пришлось прилагать усилия, чтобы не расхохотаться.
— Ах вот почему мужики всей деревней в субботу лягушек искали… — в задумчивости произнесла она.
— И почему? — спросила хозяйка дома, где бывали мы с Веркой.
— На шабаше же жаб подают и плоть повешенных. Вот ведьмы и купались голыми в нашем озере, мужиков завлекали. Им лягушек надо было наловить… Жаб-то у нас тут нет. Слушай, а почему на тебе нет ни одной? — опять прищурилась бабка. — Или ты у дьявола своего не в почете? Поэтому он и отправил тебя сегодня сюда? В наказание? Провинилась в чем?
— А где должны быть жабы? — уточнила я, чтобы знать на будущее. Я поняла, что мы что-то недоработали с имиджем. По незнанию или потому, что не определились окончательно, кто я: ведьма или баба-яга.
Бабка с готовностью сообщила, что дьявол награждает своих верных слуг жабами, одетыми в бархат, с колокольчиками на шее и на лапках.
Бабку, конечно, было интересно слушать (где еще я почерпну знания о правильной организации шабаша? В словарях с этим делом почему-то не очень, да и Сашка в школе не проходит), но мне требовалось повернуть разговор к заморским крокодилам, и я ими поинтересовалась.
Но, к сожалению, ответа не получила: в этот момент в ворота ворвалась следующая партия людей, возглавляемая Веркой. Подружка сразу же ринулась ко мне, тетки ее узнали, как и она их.
— Ну, чего тут происходит? — спросила подружка. — Это ты гранатой шарахнула?
— И я, и Лешка, — ответила я. — Он — танк, я — пушку.
— Может, переоденешься? — Верка увидела, что я стою в мокрой одежде. — Наверняка в этом доме найдется какое-нибудь барахло.
— Ой! — приложила руки к груди одна из наших знакомых. — Да ведь это же та девушка! А мы вас в первый момент не узнали! Мы думали, кто-то из богатеев соседней деревни опять развлекается.
— И правда! — воскликнула другая, не обращая внимания на бабку, бурчащую себе под нос: «Ведьма это, ведьма». — А что это вы вдруг?.. — И она ткнула пальцем в мое одеяние.
— Да вот решила избрать нестандартный подход к решению проблем, — скромно заметила я.
— А вы знаете, — затараторили тетки наперебой, — мы же после того, что вы нам рассказали, пошли сюда спрашивать, сколько у них стоит лечение алкоголиков. Вчера ходили.
Мы с Веркой раскрыли рты. У меня он, правда, все время был слегка приоткрыт из-за накладного клыка, а тут, можно сказать, отвисла челюсть. К нашей компании подсоединились другие рыскающие по двору тетки, чтобы послушать, о чем говорят, и самим выступить. Хозяйка дома, где мы появлялись с Веркой, быстро сообщила остальным, что я никакая не баба-яга и не ведьма («Ведьма это, ведьма», — опять прошипела бабка-специалистка по шабашам и от коллектива отделилась, устремившись в дом), после чего продолжила свой рассказ, чрезвычайно заинтересовавший нас с Веркой.
Тетки вначале собирались идти вдвоем, но увидев, что они куда-то намылились, за ними вприпрыжку увязалась супруга Петровича, с которой мне довелось познакомиться на развалинах дома Андрея Евгеньевича. Супругу Петровича, как выяснилось, в деревне не любили, потому что вечно совала нос не в свое дело и, по общему мнению, обижала хорошего мужика-добытчика, которому чуть ли не каждый день удавалось увести по лещу из-под носа «олигарха», причем не попасться его молодцам.
Услышав про лечение алкоголизма, бабка сказала, что ей бы тоже надо отправить Петровича на излечение, но только если его возьмут в качестве благотворительной помощи местному населению. Тетки не знали, как от бабки отделаться, а потом решили, что ей, может, как раз скорее удастся уговорить владельцев профилактория помочь деревенским с мужьями, а может, также поспособствовать и разрешению конфликта с богатыми соседями. Всех волновали лещи.
Подойдя к воротам, которые теперь стояли распахнутыми, тетки в них забарабанили. Насколько мы поняли с Веркой, калитку они не заметили, правда, она располагалась дальше, да и зачем искать калитку, если есть ворота?
Минут через десять тетки увидели, как в сторону сдвинулась планка, закрывающая глазок довольно внушительных размеров.
— Кто вы? — спросил женский голос.
— Мы насчет алкоголиков, — сказали тетки.
— Каких алкоголиков? — спросил тот же голос.
— Вы алкоголиков берете на излечение?
— Предположим, — ответили после недолгой паузы.
— Во сколько нам обойдется лечение мужей? И нельзя ли их к вам поместить бесплатно?
Тетки предложили свои услуги по помывке полов, окон, прополке огорода и помощь в прочих подобных занятиях.
— Нам помощь не требуется, — ответили довольно резко.
Теткам почему-то тут сразу не понравилось, и они решили, что мужей своих отдавать всяким мерзким бабам не будут. Тем более мужей вообще нельзя отдавать чужим бабам, даже на излечение: еще приберут к рукам такие ценные кадры, в особенности Петровича, уже лет десять не засматривавшегося на женщин, несмотря на обвинения супруги. Мужика ведь, как козла, надо держать на длинной веревке, а если его отдать чужим бабам за забор? Уж точно уведут.