Далее последовала обычная программа расхваливания очередной старой девы, которой никак не выйти замуж и она готова бросаться на кого угодно. Костю спасла медсестра, заявившая, что визит пора заканчивать. Братец сделал это с радостью, пообещав регулярно заезжать. Тетка ему вдогонку крикнула, что ни меня, ни Сашку видеть не хочет, тем более «эту шалаву» (Верку), уже столько лет пытающуюся окрутить «хорошего мальчика» (Костю).
— Лана, ты как хочешь, но я к ней больше не поеду, — заявил братец. — Мне сегодняшнего дня хватило. От удара по голове у нее получился еще больший крен.
— Жаль, не добили, — заметила Верка.
— Вера! Грешно все-таки так говорить о пожилом человеке.
— Она еще всех нас переживет, — заметил сынок.
Я была вынуждена признать, что он прав: тетка Вика «умирала» еще в годы моего детства, и уж если амазонки не пробили ей голову…
— Это все, что она тебе сказала? — уточнила у брата. — Ты помнишь, что тебе следовало говорить с ней об амазонках, а не о старых девах?
Тетя Вика шепотом попросила Костю не считать ее сумасшедшей (это было сложно, но братец постарался), а затем описала двух молодых девиц, заявлявшихся к ней ночью. Судя по описанию, оно соответствовало полнолунному видению Валентина и его приятеля: кольчуги из мелких металлических колец на голое тело, шлемы странной формы на головах. Более того, одна была нерусской внешности и имела довольно смуглую кожу. Говорила по-русски с акцентом.
— Как тетя Вика могла их рассмотреть ночью? — удивилась я. — Она теперь что, и в темноте видит? Дар ясновидения вдруг проснулся в дополнение к яснослышанию? Сквозь стену-то она раньше всегда все слышала, в особенности то, что не предназначалось для ее ушей.
— Там же фонарь светит как раз ей в окна, — сообщил братец.
Верка вспомнила, как в субботу тетка Вика жаловалась, что столбы, по ее мнению, в садоводстве установлены неправильно и она уже писала жалобу в правление садоводческого товарищества. Правда, на жалобу пока не отреагировали, но тетя Вика напишет еще одну: запасы бумаги у нее были немалые, остались еще с советских времен. На ее век хватит.
Но больше всего тетка Вика сокрушалась по поводу украденных ста долларов. Она не успела их как следует припрятать, потому что это можно было сделать только ночью (а тут ее чуть не прибили), и девицы быстро их обнаружили, но до главного тайника, к счастью, не добрались. Тетя Вика, конечно, не стала говорить Косте, где он.
— В земле, что ли? — догадалась Верка, тоже большая специалистка по устройству тайников. — В глиняном горшке по опыту предков? А копать можно только ночью? Чтобы соседи не видели? Представляю, что бы было, если бы соседи заметили ее ночью в огороде…
— Думаю, особо не удивились бы, — высказала свое мнение я. — Они ведь все друг друга знают много лет. И к тете Вике уже привыкли. Тем более они ее постоянно видят по пять месяцев в году, мы же общаемся редко, и нам многое кажется странным, а им привычным.
Верка кивнула, соглашаясь, а Костя стал рассказывать про свою поездку в теткин дом, где как раз встретился с сотрудниками органов, попросивших его сказать, что пропало. Но в этом гораздо лучше помогли теткины соседки. Правда, амазонки не взяли ничего, если не считать ста долларов. Тетя Вика считала, что воры были очень разочарованы. Костя же, узнав, что говорили амазонки, решил: они просто пытались имитировать ограбление, а сто долларов прихватили, узнав одну из своих фальшивых купюр.
Но амазонок видела не только тетя Вика. Одна из соседок (у себя в доме) и двое подростков (у себя) заметили, как две полуголые девицы в шлемах бежали по огородам. Подростки и назвали их амазонками. Парни ловили какой-то ночной фильм, показываемый по финскому телевидению. Почему не спала бабка, осталось великой тайной. Или ее телевизор тоже ловил Финляндию, хотя на домике Костя не заметил никакой специальной антенны, как у одного из подростков.
Как решили представители органов, у нескольких людей (двое из которых находятся в возрасте, далеком от маразма) одинаковых галлюцинаций быть не могло. Костя добавил еще ряд фактов (правда, информацию фильтровал и, по его мнению, ничего лишнего не ляпнул). Сотрудники органов обещали связаться с коллегами, уже видевшими амазонок.
— А у тебя теперь какие планы? — спросили меня родственники.
— Завтра — к психам, послезавтра — в Швейцарию, — вздохнула я. — Ну, Верка, ты и стерва, что сказала Афганцу про визу.
— Он бы все равно узнал, — пожала плечами подружка. — Да и какая тебе разница, когда лететь? А так, может, ребят поскорее освободим. Ланка, Вовчика жалко!
Мне тоже было жалко «двустворчатый шкаф», которому явно тесно в подземелье (если он вообще еще в подземелье), поэтому я смирилась с судьбой.
— Ты одна в Швейцарию полетишь? — уточнила Верка.
— Нет, с адвокатом.
— Каким еще адвокатом? — удивился Костя и, судя по изменившемуся выражению лица, приготовился выдать одну из воспитательных речей (с воплями), которые братец иногда произносит, забывая, что мне тридцать шесть лет. Но слово «адвокат» (как и ряд других) обычно вызывает у него большое беспокойство.
Пришлось рассказать родственникам то, что я предложила сделать Афганцу. Ему не пришлось все разжевывать, он схватил на лету, потому что был знаком с процедурой. Родственники же, подружка и охранники очень заинтересовались, Верка в особенности.
В нашем городе находится высококлассная адвокатская контора, в которую обратилось уже немало родственников погибших «бойцов молодых», например, застреленных бизнесменов и банкиров. Все эти люди имели счета за границей, а после их безвременной кончины родственники возжелали добраться до причитающихся им по праву наследства денег. Часто родственники даже не знали, в какой стране лежит вклад, а уж тем более название банка… В большинстве случаев адвокаты справлялись с полученным заданием — естественно, за немалое вознаграждение. Ведь вклад нужно было не только найти, но и получить, а для этого требовалось как минимум знать законы той страны, в которой он оказался.
Афганец про эту адвокатскую контору, конечно, знал и, как выяснилось, даже сам пользовался ее услугами после безвременной кончины того человека, от которого унаследовал свою империю. Ее же услугами пользовалось немало Лешкиных знакомых и их родственников.
Лешка туда съездил лично и обрисовал ситуацию. Поскольку Алексей Петрович и все его окружение считались клиентами ценными и постоянными (более того, адвокаты знали, кто он такой и сколько всего имеет), так что тут же взялись за дело.
— Так Ипполита к ним обращалась или нет? — уточнила Верка.
— Нет. Зачем ей? Она же знала, где лежали прабабкины деньги. Вспомни: Ипполита ездила к ней незадолго до смерти. По всей вероятности, прабабка ей все рассказала. После смерти прабабкины адвокаты (иностранные) связались с Ипполитой. Это обычная практика на Западе. За тот процент, который получили прабабкины адвокаты, они должны были с Ипполиты пылинки сдувать. И, по всей вероятности, именно это и делали.
— А потом она что, перевела деньги в Россию? — подал голос Костя.
— Думаешь, она такая дура? — воскликнула Верка. Охранники тоже посмотрели на братца, как на полного идиота.
— Никогда не следует недооценивать противника, — заметила я. — Если бы она была такой дурой, то никогда бы не организовала эту шайку амазонок. Конечно, она перевела часть денег в Россию или привезла наличными, что более вероятно. Замок-то на что-то надо было строить. Но она вполне могла открыть счета Макарову и его людям за границей и переводить оплату туда. А потом избавилась от них. Деньги вернулись к ней.
— Но если счета были открыты на других людей?.. — воскликнул Костя.
— Этого никто не знает, — ответила я. — И вообще это только предположение. Она могла убить их всех за то, что они знали про подземные лабиринты. Могла за деньги. Могла за то и за другое. Повторяю: это — только одна из версий.
Сынок спросил, почему я собираюсь именно в Швейцарию. Прабабкины деньги лежали там?
Перед тем как ответить, я вздохнула. Ситуация с прабабкой тоже оказалась запутанной. Она эмигрировала из России во Францию и много лет жила там, но на старости лет перебралась в Швейцарию, купила себе небольшой домик, в котором и умерла. У нее остались счета и во Франции, и в Швейцарии. Лежавшие во Франции деньги она оставила другим родственникам, своим сыновьям — гражданам Франции, родившимся там. Возможно, для того, чтобы они не предъявляли к Ипполите претензий. Но, скорее всего, они до сих пор не знают о существовании Ипполиты. Бабка всегда была скрытной, Ипполиту разыскали ее адвокаты, которые не имеют склонности трепаться направо и налево о желаниях клиентов. Французские родственники получили какие-то деньги и успокоились. Они вполне могли решить, что это все, что осталось от бабки. Домик в Швейцарии, по завещанию, был продан для оплаты услуг адвокатов. Это тоже было вполне нормально и не вызвало ни у кого подозрений.
— Это все наши адвокаты выяснили за сегодняшний день? — удивился Костя.
— Ты забыл, что мы с Верой в пятницу ездили к Ольге Макаровой в Саблино, — напомнила я. — Афганец сразу же задействовал свои ресурсы. Как я понимаю, у него есть люди чуть ли не в каждой европейской стране. Ну а сегодня и эти адвокаты подсуетились. У них тоже имеются контакты во многих европейских государствах. А уж в Швейцарии, не сомневаюсь, в более чем достаточном количестве. Как, впрочем, и во Франции. Ведь после революции очень многие наши эмигранты отправились именно туда. Да и здесь люди Афганца поработали. Ведь можно было выяснить, когда и куда Ипполита выезжала из страны.
А она сразу же после получения извещения о наследстве отправилась в Швейцарию. И первое, что она сделала после оформления бумаг, — это легла в клинику пластической хирургии. Там она провела два месяца, потом отправилась во Францию, где жила около месяца, затем вернулась в Россию и начала строительство своего замка.