На этом моменте ее обычно въедливый голос дрогнул.
— Она сказала, что если я ей не верю, она готова умереть. И что в тот момент, когда языки пламени коснутся ее, я пойму, виновата она или нет. И она взошла на костер… И сгорела.
Пламя единственной свечи плясало в ее глазах.
— И что? — осторожно спросил я. — Ты поняла?
— Рай не ошибается, — сухо отчеканила Джи. — Что бы я себе ни придумывала.
И затушила свечку.
Казалось, полумрак остального ресторана окутал и нас.
— Раз ты желаешь мне добра, — после паузы заговорил я, — зачем зовешь меня в рай?
Джи молча перевела взгляд на меня.
— Я слышал про твою Жанну, — ровным тоном продолжил я, — читал про нее. Она на самом деле была хорошей, честной, верной и доброй. А они ее просто пустили в расход, потому что им так было удобно. Кого тебе подсовывают взамен? Таких, как Миссия? Сама же понимаешь разницу. Сама же видишь, в ком из них настоящее добро…
С каждым моим словом она хмурилась все сильнее, но не возражала — потому что я озвучивал ее мысли, которые она сама не решалась у себя обнаружить. Потому что иначе не смогла бы верить в это добро, из-за которого теперь не одобряла саму себя.
— Если бы ты считала, что тогда они были правы, — подытожил я, — ты бы не праздновала этот день.
Ничего не сказав, Джи отрывисто подхватила недопитую бутылку и прижала горлышко к губам, словно заливая мои слова, давя их внутри — как уже много лет давила саму себя. Так давила, что когда ее взрывало от напряжения, вместе с ней мог взорваться целый мир.
— Почему ты еще с ними? — я не сводил с нее глаз. — Они не считаются с тобой, не уважают тебя, не любят…
— Да что ты понимаешь!..
Бутылка брякнулась на стол, раскидав красные брызги по скатерти.
— Знаешь, какой моя жизнь была до рая? — бестия сверкнула глазами. — Меня вообще все ненавидели! Никто со мной не говорил, только кричали! А они дали мне доброту! Заботу! Я никогда не чувствовала такого прежде!..
— Однажды, — максимально спокойно произнес я, стараясь присмирить и ее, — жители одной страны за стеклянные бусы купили другую. Потому что местные не понимали цены этих бус и не видели ценности собственных земель. Вот так и с тобой. Ты не знала цены добра и заботы, а потому и перепутала их с приказами и правилами. Добро и забота всегда оставляют возможность спасти тех, кто тебе дороги. Тебе же, когда ты хотела спасти Жанну, такой возможности не оставили.
Не находя, что возразить, она все сильнее сжимала стоящую на столе бутылку. Казалось, стекло вот-вот треснет, и красные капли зальют все вокруг. В это миг я чувствовал себя как змей-искуситель на Древе познания, каждым словом подтачивая ее веру в это пресловутое райское добро.
— Ты когда-нибудь пробовала яблоки?
— Яблоки есть нельзя! — отчеканила она. — Это правило.
— Об этом и речь. Но что случится, — мой голос звучал все вкрадчивее, — если его нарушить?
Не дожидаясь ответа, я потянулся к стоящей рядом с ней лакированной коробочке и нажал на кнопку. Через пару мгновений к нашему столу подошел официант.
— Что вам угодно?
— Принесите нам яблок, — сказал я.
Не удивившись пожеланию, он тут же принес корзинку красных яблок — таких сочных и спелых, что ими бы восхитилась даже Лилит. Некоторое время, Джи подозрительно их рассматривала, словно ожидая, что кожура вдруг разверзнется и наружу выползет что-то гадкое, страшное и максимально недоброе. Но если уж по-честному, конец света тут могла устроить только она, а не безобидный фрукт.
— Знаешь, — я кивнул на корзинку, — почему их нельзя?
— И почему? — пробурчала она, все еще с опаской их разглядывая.
— Возьми да попробуй, — я взял одно и отправил к ней.
Джи сурово оттолкнула его бутылкой, не рискнув даже коснуться.
— Яблоки есть нельзя, — повторила она.
Хмыкнув, я подхватил его со скатерти и смачно откусил.
— Между прочим, — хрустя фруктом, заметил я, — очень вкусно!
Теперь она смотрела на меня с той же опаской, что до этого на яблоки, будто ждала, что на моей голове внезапно прорастут дьявольские рожки. Ну вот что за цирк — ты ж сама из ада! Я откусил еще, всем видом демонстрируя, что ничего вкуснее нет. Не выдержав, Джи вновь прижала бутылку к губам и полила в себя остатки вина. К слову, пить в раю можно — еще бы, иначе там не выжить.
— А нельзя их, — продолжил я, — потому что, попробовав, ты поймешь, что нет ничего глупее, чем это “нельзя”. Хочешь?
Я протянул ей яблоко, и она чуть не подавилась. Бутылка грохнулась на стол, чудом не разбившись. Последние капли вытекли на скатерть тонкой красной струйкой.
— Нельзя! — бестия резко оттолкнула мою руку. — Правила нарушать нельзя! Это рушит порядок! Рушить порядок не…
Я уже не мог слушать про этот долбаный порядок. Отбросив надкушенное яблоко, я схватил свою тарелку и с размаху треснул ее об пол. Звон разбившегося фарфора разнесся по всему пустому залу. Джи мигом осеклась и уставилась на меня. Под ее недоумевающим взглядом я спокойно взял еще одну тарелку и отправил следом, усилив звон.
— Зачем? — пробормотала она.
— Потому что бить посуду нельзя, — довольно прокомментировал я и швырнул вдогонку свой бокал.
Официант, уже было подошедший к нашему столу, торопливо развернулся и отправился куда-то вглубь ресторана. Вероятно, жаловаться руководству на расшалившихся гостей.
— Нельзя нарушать “нельзя”! — возмутилась Джи.
— Что, — усмехнулся я, — и такое правило есть? А что тогда можно? Душить меня в коридоре? Ставить на колени?
Говоря, я на всякий случай поднялся с места. Мало ли, вдруг перевернется стол.
— Стереть с лица земли за один поцелуй? — продолжал я, отходя подальше. — Или составить план моей жизни, в котором есть место для всего, кроме моей жизни?
— Это только во благо добра! — в ее глазах засверкала ржавчина.
— А если тебя скажут там, — я ткнул пальцем вверх, — что меня надо убить, как Жанну! Тоже позволишь?
— Да я тебя сама первой убью! — рыкнула бестия и, подхватив свой бокал, пульнула им в меня.
Я едва успел увернуться, ожидая чего-то подобного. Бокал с яростным звоном врезался в ближайший стену, и осколки градом разлетелись по сторонам.
— Поздравляю, — хмыкнул я, — вот ты и нарушила “нельзя”!
В ответ в меня полетела пустая бутылка. Увернувшись, я нырнул в полумрак ресторана — подальше от нашего стола. Стул с угрозой скрипнул. Вскочив с места, бестия понеслась за мной — уже не сдерживаясь, швыряя всем, до чего могла дотянуться. Салфетницы, солонки и даже вазочками с цветами безостановочно летели мне в голову — я едва успевал уклоняться. Уже изрядно пьяная, она все еще была очень быстрой. Официанты притаились у дверей кухни, обалдевши созерцая это спецобслуживание.
— Господа, — в нашу сторону спешил мужчина постарше, скорее всего, администратор, — у вас все в порядке?
Однако несмотря на подчеркнутую вежливость, тон был такой, каким отчитывают нелюбимых детей. Явно уловив знакомые нотки, Джи инстинктивно остановилась и сжалась, словно ожидая, что ее вот-вот будут ругать. Грязно-оранжевые глаза растерянно замерли на мне, как бы прося ее прикрыть. И это тысячелетний, кто она там, ангел, демон… Надо же, как ее выдрессировали.
— У девушки сегодня день рождения, — вмешался я. — Хочет оторваться, и у нее золотая карта. Денег хватит на весь ресторан!
В конце концов, раз раю нужен порядок, вот пусть рай за него и заплатит.
— Понятно, — кивнул администратор, сменив тон на дружественный. — Тогда советую обратить внимание на наш фарфор. Он бьется особенно звонко.
Охрененный сервис! Пожалуй, оставлю отзыв. Он ушел, что-то шепнув притаившимся в углу официантам, и те торопливо скрылись на кухне, видимо, решив не видеть и не слышать, как мы громим их ресторан.
Стоило нам остаться одним, как Джи заметно взбодрилась и тут же подхватила увесистую фарфоровую салфетницу — и игра “беги или умри” продолжилась. Только теперь ее раздражение сменилось азартом, как у ребенка, который нашел новую забаву. Казалось, каждое мгновение что-то звонко билось рядом, осыпая меня осколками, взрываясь как гранаты. Не оставаясь в долгу, я отбивался как мог, бросаясь в нее всем, что попадалось под руку, заставляя отскакивать, уворачиваться и… хохотать. Это было тупо, опасно, безумно и одновременно весело — до безумия весело. Тем веселее, чем больше осколков становилось вокруг, чем больше “нельзя” разбивалось на части.
Выдохся я гораздо раньше ее — все-таки силы были не равны. Чувствуя, что сама она не остановится, я сделал вид, что подорвался на очередной фарфоровой мине и, вскрикнув, театрально плюхнулся за стол. На долю секунды зал погрузился в тишину, а затем раздались быстрые шаги, и я крепко закрыл глаза.
— Ты чего? — Джи подбежала ко мне. — Умер, что ли?..
Я не отвечал, стараясь не подавать признаков жизни. Пальцы вцепились мне в плечи и не слишком нежно тряхнули.
— Ты живой?
Я продолжал не отвечать, всем видом демонстрируя, что нет. Палец оттянул вверх мое веко, и, пытаясь не моргать, я неподвижно наблюдал, как бестия склонилась надо мной, озадаченно хмурясь. Веко опустилось, вновь погружая меня в темноту. Остались лишь ощущения. Пальцы легли мне на шею, не давя, не стараясь придушить, а проверяя пульс. Следом в лицо ударил терпкий запах вина, которое она выпила сегодня вечером. Не выдержав, я распахнул глаза. Джи была совсем близко, в паре сантиметров от моих губ, словно собираясь делать искусственное дыхание — так близко мы были только тогда в парке. И пахло от нее тогда примерно так же — когда я сорвал с ее губ первый поцелуй. Едва ли она убьет меня за второй.
Вскинув руки, я притянул ее к себе и поцеловал — но не пылко и нагло, как тогда, а скорее нежно, пытаясь показать, что такое настоящие добро и забота. Ее губы в ответ прильнули к моим, однако после пары мгновений Джи оттолкнула меня — так резко, что мой затылок звонко треснулся об пол.