— Ты это зачем? Куда ведешь? — грозно спросил Исраилова.
— Любопытный я, таким мать родила, — виновато развел руками вождь. Бывший вождь. — Последний маленький вопросик можно?
— Последний можно, — хмуро разрешил Гачиев. — Кончать надо. Резину тянем с тобой. Дела ждут.
— Кто такой Ушахов, твой бывший капитан, начальник райотдела.
— Сволочь! — отрубил нарком. — Шпион оказался. Ни на тебя, ни на меня, на чужих работает. В подвале у него шифровки и коды нашли. Мой зам Аврамов прозевал этого падлу. Шашлыки вместе жрали. Ничего, он от меня не уйдет. Ты поможешь. Хочешь совсем спокойно жить — поймай Ушахова, ко мне доставь, он где-то в горах болтается. За это сразу с Кобуловым познакомлю. Те деньги, что за него назначили, все твои будут, к ордену…
— Посмотри в окно, Гачиев, — холодно и властно обрезал Исраилов.
Гачиев обернулся. Сквозь замурзанный стеклянный квадрат увидел: пузом на земле, раскорячив ноги, лежит плотно сбитый горец и держит за ручки пулемет. Ребристое рыло адской машины покоится в тугом мешке и смотрит в сторону леса.
— Еще три таких в укрытиях, на флангах. Пятый на чердаке устроился. Хватит на твою роту?
Гачиев почуял, как цепенеет спина и ледяной озноб расползается по всему телу.
— Теперь посмотри сюда, — ткнул пальцем Исраилов.
На наркома все так же грозно смотрел с тряпки рисованный Шамиль. Из-под тряпки торчало дуло револьвера. Глаза тряпичного имама на миг смазались, моргнули, и Гачиев понял, что на него все время смотрел глазами Шамиля убийца, который отчего-то медлит. Нарком открыл рот, но сказать ничего не смог.
— Тихо, Салман, тихо, — сказал Исраилов. — Будешь живой, пока хорошо ведешь себя. Твой отряд мы засекли в лесу на подходе к аулу. Я принял свои меры. Теперь к делу, нарком Гачиев. Вы нужны мне живой и здоровый на своем месте. Познакомьтесь с этим. Наша работа.
Он выбросил на стол пачку исписанных листков. Гачиев взял один из них, стал вчитываться в каракули. «Гиниралу Сирову. Началник Сиров, сади турма свой нарком Гачиев и яво хвост Валиев. Они бисовисна грабят чиченски народ, бирут ахчи за гализацию, с мине брали пят тысяч, с Хуциева, Амигова, Косумова тоже столько брали. Тут гарах нет совецкой власти, памаги нам. Писал Муцольгов из Хистир-Юрт».
— Обратите внимание, Салман Мажитович, — заботливо напомнил Исраилов, — адресовано Серову, а не Кобулову. В остальных письмах такие же вопли о помощи. И последнее. Нас сфотографировали из-за портрета Шамиля, когда мы обнялись. Снимки принесут через полчаса. Для Серова. Наши лица там будут видны отчетливо. Нарком республики в объятиях главного врага Сталина на Кавказе. У вас найдется полчаса дождаться фотографий на память?
— Что… тебе надо? — наконец осилил горловой спазм Гачиев.
— Ничего сверхъестественного. Я должен знать все, что затевают Серов и Кобулов. Ну и конечно ваша персона.
Гачиев стал подниматься. Колени едва разогнулись, будто их за минуту обметала ржавчина. Развернулся лицом к двери. Пошатнулся и тут же почувствовал цепкий захват чужих пальцев на локте:
— Осторожнее, возьмите себя в руки, нельзя же так распускаться. Дышите глубже… и выпейте. Пейте!
Глотнув теплой затхлой влаги из кувшина, нарком пролил себе половину себе на грудь. С усилием переставляя ноги, пошел к двери.
— Вас проводит к лесу хозяин. Со мной держите связь через него. — Резкий металлический голос Исраилова бил в уши.
За дверью плеснул в глаза сине-зеленый простор, опахнуло тепло ясного дня. Потом все стало заплывать, смазываться сквозь влагу. Нарком слизнул соленую каплю с верхней губы, всхлипнул, рванул тесный, душивший ворот гимнастерки. Пошатываясь, зашагал к лесу. В двух шагах позади опасливо пристроился хозяин сакли.
Глава 19
Сталин читал справку из Чечено-Ингушского обкома ВКП(б). Это была серьезная работа, обстоятельный анализ происходившего в горах, который собирал воедино, систематизировал разрозненные факты, рисуя целостную картину.
Председателю Государственного Комитета Обороны
Генеральному секретарю ЦК ВКП(б) тов. Сталину
Перед самой войной в территориально замкнутой Чечено-Ингушетии насчитывалось четыреста мечетей, в которых вершили службу четыреста четыре муллы, действовало около тридцати религиозных уставов, охватывающих более сорока тысяч мюридов.
Наиболее реакционные и наиболее крупные из них, исповедующие постулаты ислама и антисоветские по своей сути идеи, — это секты Кунта-Хаджи, Батал-Хаджи, Али Митаева, Абаса Гайсумова, Косум-Хаджи. Под их влиянием находится до сих пор практически вся горная Чечено-Ингушетия.
Кроме того, благодаря ленинской национальной политике, в основу которой легло требование осторожного подхода к национальным особенностям и укладу, в период коллективизации и ликвидации кулачества к Чечено-Ингушетии был применен щадящий режим, который позволил избежать репрессий и высылки одиннадцати тысячам лиц, лишенных избирательных прав, — явному и замаскированному кулачеству, белоофицерству. Они не прекращали борьбы против Советской власти ни на минуту.
Таким образом, начиная с двадцатых годов и до Великой Отечественной войны республика подвергалась массированной идеологической и физической обработке одиннадцатитысячного отряда контрреволюционеров, в основе которого лежал национализм и оголтелый антисоветизм.
Положение усугублялось тем, что, практически не имея до революции письменности, страдающая от хронической неграмотности молодая советская республика была вынуждена черпать низовые руководящие кадры — председателей колхозов, предсельсоветов, фининспекторов и даже секретарей обкома ВКП(б) — все из той же антисоветски настроенной, но грамотной клоаки.
Нависшая над страной угроза фашистского вторжения возбудила в замаскированной контрреволюционной прослойке реставраторские националистические настроения.
С началом Великой Отечественной войны кулачество, муллы, вожаки сект полезли в колхозное руководство, в сельские Советы, пользуясь призывом на фронт лучших кадров. Здесь помогала живучая в горах круговая порука, тейповщина, нажим религиозных авторитетов.
Нельзя сказать, что борьба с ними не велась. С начала 1941 и до середины 1942 года снято и отдано под суд за развал работы и контрреволюционную деятельность в колхозах горных районов: Ножай-Юртовском — 26 предколхозов, Чеберлоевском — 13, Саясановском — 15, Шароевском — 21. Но в силу нехватки кадров на посты председателей опять становились люди, судимые в прошлом, дискредитировавшие себя.
Так, например, предколхоза Исмаил Арсанукаев (к-з «Пионер») в 1934 году снят с должности, исключен из партии и отдан под суд за взятки и развал работы. Дело замяли, Арсанукаева восстановили в должности. Позднее он был снова снят, отдан под суд за бандпособничество, раздачу колхозного скота в частные руки.
Умар-Хаджи Болотмурзаев, предколхоза имени XVIII партсъезда, в 1928 году осужден на пять лет за скотокрадство. Отбыл наказание. В 1939 году снова поставлен председателем этого колхоза. За развал работы, участие в восстании снят, отдан под суд.
Крайне тревожное положение с кадрами финагентов. Они обманывают население. В корешке квитанции, остающемся у хозяина пишут большую сумму госпоставки, в самой квитанции — меньшую, с тем чтобы обвинить в недостаче.
Налицо сильнейшая засоренность колхозного актива.
Шалинский р-н, 26 колхозов — 40 человек актива скомпрометированы судимостью.
Шароевский р-н, 10 колхозов — 37 человек актива не внушают политического доверия.
Надтеречный р-н, 11 колхозов — 9 председателей скомпрометированы судимостью.
Предельно запутан колхозный учет, поощряются преступления, воровство.
В республике должно быть организовано не менее 860 животноводческих ферм, но имеется всего 40. Нарастает падеж колхозного скота от бескормицы. В январе и феврале этого года пало 502 лошади и коровы.
Значительное число предколхозов сознательно не оплачивают колхозникам трудодни в течение двух-трех лет. Во многих колхозах Ножай-Юртовского, Итум-Калинского районов трудодни не оплачивались никогда. В Галанчожском р-не трудодни не оплачивались с момента коллективизации в 15 колхозах. Крестьянин-горец выплачивает налоги и госпоставки исключительно с личного земельного участка, за расширение которого следуют карательные санкции. Отсюда отношение к Советской власти.
Аналогичное положение в Шатоевском районе. Растущая организационно-хозяйственная слабость колхозов, варварское отношение к агротехнике, саботаж, запутанный учет привели к устойчивой материальной необеспеченности значительной части колхозников, которые отказываются работать в колхозах.
Их экономическая необеспеченность грозит перейти в повальный голод, возбуждает растущее недовольство, плодит бандгруппы.
Борьба с ними осложняется раздробленностью, труд-нодоступностью горных поселений, в которых сложно проводить пропагандистскую работу. Так, на территории Шатоевского, Итум-Калинского, Чеберлоевского сельсоветов расположено около 70 аулов, в каждом из которых от 3 до 10 саклей. В них еще весьма живуча круговая порука, кабальная зависимость от мулл, религиозных авторитетов. Эти поселения практически отрезаны от плоскостных районов по 6–7 месяцев в году и являются опорной базой контрреволюционных элементов.
Живучесть бандитизма в этих районах объясняется обычаем, который требует предоставить убежище любому, нуждающемуся в укрытии. Кроме того, весьма сильно действует обвинение в трусости, если хозяин сакли попытается отказаться от подарка бандитов. Поэтому, как правило, подарки — корова, лошадь, овцы — принимаются, после чего принявший подарок автоматически становится бандпособником.
И еще один фактор: отождествление с религиозным авторитетом бандитизма и абречества. Вокруг бандитов настойчиво создается ареол героизма, на что направлены немалые усилия главаря республиканских бандитов Исраилова.