— Кто докладывает, товарищ Сталин?
— Кому положено.
— Я сегодня же уточню ситуацию. Из Стамбула в Чечню непредвиденно послан наш резидент. И там погиб. Поэтому пока в Стамбуле восстанавливается наша агентурная сеть…
— Пока она восстанавливается, вы можете гарантировать, что никаких провокаций и попыток перейти границу с турецкой стороны не последует? Что Стамбул выдержит бешеный нажим Гитлера через Роде и сохранит нейтралитет?
— В случае нарушения нейтралитета Сараджоглу обеспечит себе разрыв с Англией. Едва ли он пойдет на это.
— Вы гарантируете?
Начальник разведуправления отвел взгляд.
— В подобных вопросах не бывает стопроцентных гарантий.
— Раз так, изложите завтра свои соображения с учетом малейшей возможности турецких сил нарушить нашу границу. Тем более что мусульмане Кавказа ждут этого.
— Слушаюсь, товарищ Сталин.
Сталин пошел к столу. Генерал остался у карты. Повернувшись боком, пыхнув дымком из трубки, Верховный очертил мундштуком дугу в воздухе. Так же, дугой, вернул трубку в начальное положение.
— Иногда полезно поменяться местами. Весной сорок второго разведка уламывала Сталина обезопасить юг против главного немецкого удара. Не уломала. Не хватило аргументов. Теперь Сталин уламывает разведку обосновать и предупредить новую угрозу с юга. Как думаете, это у Сталина получится?
В нависшей долгой паузе чуть слышно скрипнул паркет у стены — переступил Каганович.
— Я доложу завтра все наши выводы, товарищ Сталин.
— Идите.
Вошел Берия с папкой.
— Здравия желаю, Иосиф Виссарионович. Серов в приемной. Нужен?
— Пусть подождет, — пустил струю дыма генсек. С цепким прищуром оглядел наркома, одной щекой усмехнулся: — Хорошо смотришься. Упитанно. Если так продержишься, откроем тобой ВДНХ после войны. Пригласил нашего общего друга Исраилова в Россию и молчишь. Когда приедет?
— Он… отказался, — дернул кадыком снизу вверх Берия, — предлагает нам создать свою кавалерийскую дивизию и воевать против немцев.
Сталин медленно повел головой в сторону Кагановича:
— Что, Лазарь, может, вылетим всем составом Политбюро к нему в пещеру, подпишем коммюнике о союзе и взаимопомощи?
Развернулся к Берии, сказал страшно, ненавистно:
— Из-за тебя я засоряю мозги этим пигмеем два года! Два! Повесить мало такого наркома!
Берия судорожно, срываясь пальцами, рвал застежки у папки. Справился. Выдернул большие, отблескивающие глянцем снимки, развернул веером:
— Смотри, что они творят! Двенадцать убитых грузин из Тушаби. Пастухи защищали свой скот от бандитов Чечни. Пролита невинная кровь, в Чечню угнаны тысячи голов скота. Сколько терпеть, Коба?! Я же предлагал выселить их в Сибирь, тогда Исраилову не продержаться и недели!
Сталин брезгливо, косящим взглядом скользнул по снимкам, молча зашагал к торцу стола. Опершись костяшками о массивный край, повернул голову.
— Хочешь разжечь во мне грузинскую солидарность с убитыми, сделать из Сталина национального мстителя. Тушаби — такая же банда, как и Чечня. Вор у вора барана украл. Другое дело: зачем украл? Не знаешь. Не хочешь думать, не умеешь. Не прошел в политике даже ликбеза. — Сказал в трубку Поскребышеву надтреснутым, опавшим голосом: — Пригласи Серова.
Дождавшись, неторопливо пошел навстречу низкорослому генералу, протянул руку:
— Здравствуйте, Иван Александрович. Как здоровье Веры Ивановны, как дочь?
— Спасибо, товарищ Сталин. Все хорошо.
— Пора серьезно оценить сообщение товарища Дроздова из Чечни о сколачивании Исраиловым добровольной армии кавказских гитлеристов. Что вы думаете на этот счет?
— Я не придал этой информации большого значения, товарищ Сталин. Армия Исраилова — это мыльный пузырь. Особенно сейчас, когда его гоняют по горам, как зайца.
— Не торопитесь. Всегда следует оценивать события в совокупности. Совокупность такова. Разведуправление, а теперь и НКВД дважды докладывали о статьях в берлинских газетах. Геббельс хвастает там о наличии подпольной «пятой колонны» на Северном Кавказе. Это первое.
Второе. В шести турецких районах на границе с СССР наблюдается в последнее время концентрация вооруженных сил. Там растет активность воинских гарнизонов. Что за этим стоит?
Третье. Только что чеченские бандиты ограбили приграничный грузинский район и перегнали к себе скот. Сколько скота, товарищ Берия?
— Больше двух тысяч голов.
— Значит, бандиты запаслись большим количеством стратегического мясного продукта. Опять-таки зачем? Наконец, то, с чего я начал: приказ Исраилова о создании добровольной армии кавказских гитлеристов. Почему именно сейчас?
Мы теперь считаем вас, товарищ Серов, академиком по Кавказу. Что подсказывают ваши академические мозги по совокупности фактов?
Тяжелый взгляд Верховного ощутимо давил на зрачки Серова. И генерал-лейтенант, лихорадочно спрессовывая информацию, преподнесенную Сталиным, почувствовал, как явственно заполняет его жгучая тревога.
— Почему молчите? — нарушил тягостную паузу Сталин. — Что надо делать Сталину?
— Если бы я был там, я бы предпринял в Чечено-Ингушетии экстренные меры.
— «Бы», «бы». Какие меры?
— Необходимо усилить гарнизоны, увеличить ополчение, ввести дополнительные войска.
— Мы готовим в конце декабря крупную наступательную операцию на Украине. У нас нет дополнительных войск, не хватает необходимых. Что касается ополчения и гарнизонов… Это легкая закуска для регулярной турецкой армии, если она перейдет границу.
— Мне трудно что-либо предложить. Я должен посоветоваться.
— Мы уже советовались с военными. Они внесли свое предложение. А что предложит нарком Берия, пока его заместитель «быбыкает»?
— Выселить! — пронзительно и страстно выпалил нарком.
— Куда?
— В Сибирь.
Сталин пошел к карте. Проходя мимо Серова, спросил негромко, буднично:
— Как мыслит академик?
— Выселить чеченцев и ингушей? — не мог прийти в себя Серов.
— С немцами проституировали в сорок втором и настырно готовы продолжать эту проституцию сейчас чеченцы, ингуши, балкарцы, карачаевцы. А если полезут турки с огнем на этот мусульманский порох?
— Это не вопрос, — раздраженно и жестко уронил Сталин, стоя у карты. — Вопрос в другом. Куда? Мнение наркома — в Сибирь. Какое мнение у заместителя?
«При чем тут я?! Зачем зам, когда Лаврентий и Каган?»
Сталин ждал ответа, и Серов, осилив тошнотворную давящую панику, порожденную непонятной неотступностью Сталина, наконец ответил:
— Это зависит от цели. Если цель — полностью уничтожить четыре народа, тогда Сибирь. Речь идет о южных нациях в разгаре зимы, товарищ Сталин. Они не выживут сейчас в условиях Сибири.
— А ты поезж-а-а-ай, печки им там поставь! — пронзительно выпевая гласные, посоветовал нарком. Заложив руки за спину, покачивался с носков на пятки. — Сортиры теплые привези!
— Вы таки нас удивляете, Лаврентий Павлович, — ржавенько просочилось вдруг издалека, от настенных штор, и Серов вздрогнул от холодного мазка этого голоса. — Товарищ Серов мыслит политическими, гуманными категориями. А как вы мыслите? Вы хотите трезвой, государственной предосторожности, которую поймут, одобрят в Европе и во всем мире? Или вы желаете закордонных обвинений в адрес товарища Сталина по поводу его кровожадности?
Зачем кошмарная Сибирь даже для бандитских чеченцев, когда есть солнечный Казахстан? Мы не варвары, не дикие хазары, а цивилизованные политики. И нас категорически поставили перед необходимостью защитить нефтеносный тыл!
«Дурачок. Зачем нам истреблять горцев в Сибири? Они живые нужны. Живые, но прореженные твоими волкодавами, но облитые мочой и измазанные своим дерьмом в скотовозах. Их надо нафаршировать злобой, как рыбу чесноком и перцем. Надо пропитать злобой и местью каждого из них, чтобы даже волчата этих волков в пятом колене, только народившись, еще не раскрыв глаза, уже скалили зубы на русский запах. Тогда России не знать покоя. Горские племена, пока жив последний звереныш, станут грызть зад и пятки этой сучьей великоросской бабе… А мы постараемся задрать подол спереди матушке-России, мы еще сделаем это. Но, видит Иегова, горцев должен выселять русский генерал и русский солдат».
«Зачем поддержал?» — изнывал в догадках Серов, ибо от поддержки Кагановича тянуло непонятным и таким леденящим сквозняком, что бычий напор наркома с его сибирской мерзлятиной как-то опал и пожух в сравнении с заботой Кагановича.
— Остановимся на Казахстане, — неожиданно легко уступил Сталин этой заботе. — Остается последнее: кому поручить эту акцию? Что скажет нарком?
— Мне поручите, товарищ Сталин. Кобулову тоже можно, — вожделенно и глубоко задышал нарком. — Нам двоим поручите.
— Поручим ему, Лазарь? — с любопытством развернулся к зашторенному окну генсек. — Смотри, как он сильно хочет. Допек его Исраилов.
— Нельзя, Иосиф Виссарионович, — пожевал тонкими губами, озабоченно вскинул брови домиком Каганович.
— Почему нельзя?
— Здесь сердечность нужна. Давай сердечному Серову поручим.
Он мимолетно и легко уронил это «давай» фривольным духом прильнув к Верховному на миг — показательно для всех. Он безошибочно вел свою партию, гармонично слитую с партией генсека. Пока одну мелодию выпевали они, сладостную и понятную им двоим.
— В этом деле сердечности мало, — сыграл в поддавки вождь.
«Давай, Каганчик, станцуй свой «семь-сорок» для Европы».
— Я разве держал в уме одну сердечность генерал-лейтенанта? — слегка озаботился Каганович. — Вы, конечно, можете не помнить, кто задавил восстание в Грозном в сорок втором. Но вы, товарищ Сталин, должны помнить, как это было виртуозно сделано: малой кровью и с большим вкусом. А что нам нужно сейчас для выселения? Я таки утверждаю: именно большой политический и военный вкус. А он категорически есть у товарища Серова, если иметь в виду его прошлую идею: отменить горцам налоги и недоимки, дать им товаров и сытно покушать. Пусть мне кто-нибудь скажет, что это плохая идея. Ты же так не скажешь, Лаврентий Павлович?