В комнате послышались одиночные смешки.
— Командир ударной группы сказал что-то смешное⁈ — грозно вопросил генерал.
Он то и дело поглядывал на принца и его подружку, которой в штабе командования совсем не место. Та явно заскучала и достала зеркальце, чтобы поправить макияж.
Слово взял Бегемот — один из самых отбитых ребят в имперской армии. Он не боялся ни врагов, ни собственного начальства. И позывной заработал не просто так. Большое и тучное тело этого вояки с неохотой оторвалось от стула. Однако капитаном Бегемот был отличным. Жил на службе, даже законный отпуск взял всего разок, а уж откуда брались детишки у его жены — история стыдливо умалчивает.
— Вы меня простите, но, — Бегемот выставил перед собой пятерню и начал загибать пальцы. — Вы хотите сохранить город, спасти людей, от альтов, Волотами, — оттопыренным остался лишь один большой палец, показывающий «класс». — Вам не кажется, что ваш план слишком охренителен? Вдруг в нем что-то не так?
Смешки в зале усилились, что заставило принца сжать губы и недовольно сложить руки на груди. Его подружка уже начала подкрашивать губы.
— Что за выходки, капитан⁈ Отставить смешки! — взревел генерал.
— Ну, если вы на сарказм так обижаетесь, скажу прямо, — Бегемот чуточку посерьезнел. — Если хотите сохранить город, возьмите полчище Цвергов, Дестро, танков и мотопехоты. Но вот незадача, вашими противниками будут альпы. Они эту мелочь на раз-два разделают. Остается только бить из тяжелых орудий. Сохранить город не получится.
— Господа, — чопорно подобравшись, взял слово принц. — Может, вы и не разделяете моей любви к Виттории, но для меня и для всех моих соотечественников — это больше, чем город. Недаром каждый второй житель планеты считает нас культурной столицей мира. Для меня важно каждое здание, каждый парапет, каждый камень. Я прошу вас лишь о том, чтобы доставить пехотные подразделения к определенным стратегическим точкам, дабы мы сами, своими силами зачистили город.
И вот тут уже никто не смеялся. Лишь Бегемот пробубнил себе под нос, прежде чем сесть:
— Как скажете. Доставим ваших парней на бойню.
До погрузки в Волот оставалось шесть часов.
Мы шли к своим машинам по огромному ангару вместе с Бегемотом. Говорил в основном он: о семье, о моем отце и о том, как я на него похож. Он каждый раз вспоминал об этом, когда мы виделись.
И шутить не забывал. Не смешно, как всегда.
— Вот я тут вспомнил один анекдот, — говорил он. — Собрание это дурацкое навеяло. Штаб, все ждут адмирала. Прибегает адъютант, докладывает: «Адмирал просил передать, что у него дама, поэтому он задержится на пару часов».
— «Но если дело пойдет плохо, то на пару минут», — закончил я с улыбкой.
— А, так я уже рассказывал. Ну, не серчай, память — не самая сильная моя сторона. Вот со здравомыслием — другое дело.
— Да, ты правильно там все сказал. Дело гиблое. Это не план, а идиотизм.
— Дерьмо их план, полное! Мне в мой Волот, в моего пузатого Бегемотика десять тысяч пехотинцев затолкали. Десять! Сидят у меня, как шпроты в консервной банке. Все, что могли из моего шагохода вытащили и пехотинцев штабелями уложили. Я даже в туалет заходить боюсь. Там наверняка тоже целый взвод солдат сидит — кто по горшкам, а кто у них на шеях.
— Снаряды тоже выгрузили? — спросил я.
— Нет, слава Аресу, оставили. Город, конечно, приказано беречь. Но если что-то пойдет не так, то Волот должен суметь ответить.
Проходившие мимо солдаты отдавали нам честь или застывали по стойке смирно. Мы почти никак не реагировали, и им приходилось ждать, пока начальство удалится. Капитанов часто считают надменными, но на самом деле мы просто устаем говорить «вольно».
— А тебя, говорят, можно поздравить с новым званием, — сказал Бегемот. — Все-таки Волот старшего поколения на абордаж взять — это дорогого стоит.
— Из старшего поколения там было только главное орудие, — фыркнул я, вспоминая Томми Пулеметчика. — И далось мне это повышение слишком дорогой ценой.
Я до сих пор не оправился от смерти Тори. Сейчас мне очень не хватало ее улыбки и нездорового оптимизма. После того боя я принес командованию захваченного Волота, вражеского командира и город на блюдечке с голубой каемочкой. Они закрыли глаза на то, что моему собственному Волоту предстоял долгий и дорогой ремонт. Дали мне новый шагоход, нового механика и повышение в придачу.
Только вот ни одной своей обнове я не радовался. Даже Волоту пятого поколения класса «Дарганелл». Хреновина, увешанная турелями, внешне напоминающая краба. Да, я никогда не любил шагоходы. И все же такая крутая машина, да еще повышенной проходимости еще месяц назад вызвала бы у меня трепет. Но не сейчас. Часть моей души умерла вместе с Тори.
— Понимаю. Всегда тяжело менять Волот с одного на другой, — Бегемот не понял причину моего плохого настроения, а я не стал объяснять.
Мы прошли мимо агитационного плаката. На нем изображалась небольшая полоска суши и синяя даль, в которой то и дело горели и взрывались конфедеративные корабли. Редкий снаряд бил мимо. Чаще попадал аккурат посередине, разрубая линкоры надвое, словно щепки. Надпись внизу гласила: «Пляжный сезон открыт!»
— Так-то я понимаю, чего они за свою столицу вгрызлись, — сказал Бегемот. — Я же был там в отпуске с супругой и детишками. Скажу тебе, Виттория — фантастический город. Помню, мы ходили с женой в ресторанчик «На гребне волны». Столики стояли прямо на лодках, качающихся на волнах, а все официанты были мастерами спорта по гребле. Очень вежливые ребята, хочу сказать. На фразу «греби отсюда» даже не обижались. Кормили вкусно, но цены е-мае… Мне десять Цвергов надо подбить, зарабатывая премиальные, чтобы там поесть нормально. А чем ближе к центру, тем рестораны еще дороже.
— А из командования у тебя кто будет на борту? — спросил я.
— Калеб, генерал второго ранга и какой-то их то ли министр, то ли консул, — недовольно проворчал Бегемот.
— Мне не повезло больше, — сказал я. — Генерал третьего ранга и сам принц. Все те, кто на инструктаже были.
— Дерьмо. Сочувствую, брат, — тяжелая бегемотовская рука похлопала меня по плечу. — А чего они на Волот Ворона не сядут⁈
— У Ворона уже расположился король и наш маршал. А их скинули мне, поскольку мое имя после битвы в Древне у всех на слуху.
Идиотская ситуация выходила. Город нужно спасти, не разрушая. Но поскольку капитаны, решая по ситуации, могут снести одним залпом пару достопримечательностей, в каждом Волоте на капитанском мостике находился представитель генералитета, чтобы руководить десантированием и бить по рукам зазнавшимся капитанам. Также на каждом Волоте присутствовал представитель высшей знати Сантии, дабы кричать нам на ухо: «нет, не вздумайте стрелять по памятнику архитектуры такого-то века!»
За последние сутки нам всем по сто раз сказали, что если мы будем слишком агрессивны, то союзная Сантия может пересмотреть свою позицию, что для Империи просто губительно.
— Отец твой любил говорить, что война — это десять процентов боли и девяносто процентов бардака, — сказал Бегемот. — Ладно, тут я вынужден с тобой проститься. Дуй к своим и до встречи в Виттории.
Он пожал мне руку и ускоренным шагом пошел к своему Волоту — огромному зверю с чудовищным по размерам орудием на спине. Мимо прошел имперский батальон. Все солдаты по-армейски поприветствовали меня, я дал им команду «вольно» и стал глядеть парням в спины, размышляя.
Принц сказал, что город будет зачищаться силами его пехотных подразделений. Однако за время пребывания здесь, я насчитал слишком много имперских батальонов пехоты, которые бросят на битву с альпами, чтобы сохранить чужой туристический центр.
Недаром Бегемот обедал в их ресторанчике и остался в восторге. Такие места приносят очень хорошие деньги — и часть этих денег пошла на то, чтобы договориться с имперскими генералами. Мне захотелось перефразировать отца. Не только из боли и бардака состоит война. Подкуп и вранье в ней тоже играют не последнюю роль.
В армии тех лет нельзя было найти более легендарного абордажника, чем Амарок.
Если б ему вздумалось нацепить все свои награды разом, на груди бы не осталось места для планок.
Его позывной оставался одинаково на слуху у врагов Империи и у ее собственных солдат. Он пользовался моим бесконечным уважением и даже немного оттенял мое имя.
Именно таким был Амарок.
Человек, прошедший горнило городских боев в качестве простого пехотинца. Был множество раз на острие меча в разведывательных подразделениях. Пережил плен, раны несовместимые с жизнью, чудесное спасение и возвращение в строй, которое всем казалось невозможным.
— Приветствую, капитан, — он приложил кулак к груди.
— Вольно, — сказал я, после чего мы по-приятельски пожали руки.
Как капитан, я безмерно уважал своего абордажника, а он не просто мне подчинялся, но и оберегал, как сына.
На тот момент мне и самому уже исполнилась сотка, но Амарок был старше. Когда-то он служил под началом моего отца и оказался среди первых солдат, на ком испытали самую раннюю версию «регенериса».
— Что скажешь по поводу бойцов на нашем Волоте? — спросил я.
— Силы не маленькие. Три тысячи солдат, и это еще не конец. Когда я покинул Дарганелл, погрузка продолжалась. Пообщался с другими абордажниками. Везде одно и то же. Количество солдат на каждом Волоте четырех-пятизначное. Везде соотношение имперцев к солдатам Сантии три к одному. Это на наших Волотах так. Кроме нашей дюжины, они еще четыре своих задействуют. Сколько там солдат, не знаю.
— Бойцы подготовленные?
— По-разному. Я видел, как стреляные подразделения, так и совсем зеленых новобранцев — оружие держат, как лопату! Силы собраны большие, но комплектовали их в явной спешке.
— Каждая минута промедления стоит жизней гражданского населения, — процитировал я одного из генералов.