Александр ДюмаСобрание сочиненийТом 97ГарибальдийцыПапа перед лицом Евангелий, истории и человеческого разума
ГАРИБАЛЬДИЙЦЫ
I«ЛОМБАРДО» И «ПЬЕМОНТЕ»
Прошло двенадцать дней с тех пор, как я прибыл в Геную на своей яхте «Эмма», появление которой в порту произвело — благодаря той известности, какую ей соблаговолили доставить газеты, — сенсацию, способную вызвать зависть у эскадры вице-адмирала Ле Барбье де Тинана, крейсирующей в этих водах!
Поскольку, прежде чем вновь останавливаться в Генуе, я побывал здесь уже раз тридцать или сорок, привлекло меня сюда отнюдь не любопытство.
Нет, я приехал сюда для того, чтобы написать окончание «Мемуаров Гарибальди»; вы понимаете, что, говоря «окончание», я подразумеваю окончание первой части этих мемуаров. Судя по тому, как мой герой берется за дело, он обещает снабдить меня материалом для целой серии томов!
Едва высадившись на берег, я узнал, что Гарибальди отбыл на Сицилию в ночь с 5 на 6 мая. Он отбыл, оставив для меня свои записки в руках нашего общего друга, прославленного историка Бекки, и попросив Бертани, Сакки и Медичи словесно дополнить их подробностями, предоставить которые мне у него не было времени.[1]
«Неаполь, 29 сентября 1860 года.
Я лично вручил г-ну АлексДюма бóльшую часть собственноручных записей Гарибальди, действуя с разрешения самого генерала.
Посему у г-на АлексДюма не было никакой нужды заимствовать что-либо у других авторов, осведомленных, без всякого сомнения, куда меньше, чем он.
В итоге, обосновавшись двенадцать дней тому назад в гостинице «Франция», я работаю там по шестнадцать часов в сутки, что, впрочем, почти ничего не меняет в моих привычках.
На протяжении этих двенадцати дней из Сицилии поступают более чем противоречивые известия; ничего определенного о событиях, произошедших там после шести часов пополудни 9 мая, не известно. Вот что произошло в ночь с 5 на 6 мая и в последующие дни, вплоть до 9-го числа.
Вечером 5 мая Гарибальди отправил доктору Бертани письмо, перевод которого я сейчас приведу. Только это письмо, наряду с двумя другими посланиями генерала, адресованными полковнику Сакки и полковнику Медичи, является достоверным.
Письмо, адресованное Сакки, было призвано смягчить полковнику огорчение, вызванное тем, что Гарибальди отказался от его услуг. Дабы последовать за Гарибальди, знаменосцем которого он был в Монтевидео, Сакки, в чине полковника состоящий на службе Сардинии, намеревался подать в отставку, однако Гарибальди, по его собственным словам, воевал по личному почину и потому, чтобы в ходе задуманной экспедиции, которая может оказаться всего лишь отчаянной выходкой, не бросать тень на короля Виктора Эммануила, решил не брать с собой ни одного офицера и ни одного солдата сардинской армии.
Письмо, адресованное Медичи, было призвано смягчить обиду, нанесенную полковнику тем, что его оставили в Генуе. «В Генуе, — сказал ему Гарибальди, — ты сможешь принести нашему предприятию еще больше пользы, чем на Сицилии».
И в самом деле, именно Медичи, находясь в Генуе, приготовил две новые экспедиции: один пароход, на борту которого сто пятьдесят бойцов и тысяча ружей, отбыл вчера; два других, которые должны доставить две с половиной тысячи добровольцев, боеприпасы и оружие, отправятся со дня на день.
«Удостоверяю, что г-н Алекс. Дюма не позаимствовал “Мемуары Гарибальди” у какого-либо американского или английского издателя и что вручил ему эти мемуары, написанные собственной рукой Гарибальди, г-н Бертани, действуя от имени генерала.
Что до меня, то я вручил г-ну Дюма биографии Аниты, Даверио, Уго Басси и большей части тех друзей генерала, что погибли, сражаясь рядом с ним.
Покупка двух судов обошлась в семьсот тысяч франков; добровольцы собираются; Медичи, которому предстоит командовать этой второй экспедицией, проводит вербовку.
Денежные средства накапливаются посредством подписок, открытых в главных городах Италии; к настоящему моменту они уже превышают миллион франков.
Что же касается письма, адресованного Гарибальди доктору Бертани, который вместе с Ла Фариной заведует этими денежными средствами, то вот оно:
«Генуя, 5 мая.
Дорогой Бертани!
Вновь призванный принять участие в событиях, происходящих в нашем отечестве, я оставляю Вам следующие поручения: соберите как можно больше средств, дабы содействовать нам в нашем начинании; донесите до итальянцев мысль, что если они будут должным образом помогать друг другу, то Италия будет воссоздана в короткие сроки и с малыми издержками, но если они ограничатся участием в какой-нибудь бесполезной подписке, то не исполнят своего долга; что свободная ныне Италия должна вместо ста тысяч солдат вооружить пятьсот тысяч, что отнюдь не чрезмерно для ее населения и соответствует численности войск соседних государств, не обладающих независимостью, которую предстоит завоевывать; что, располагая такой армией, Италия не будет нуждаться в иноземных заступниках, которые мало-помалу пожирают ее под предлогом ее освобождения; что везде, где итальянцы сражаются с угнетателями, необходимо воодушевлять храбрецов и снабжать их всем необходимым на этом пути; что сицилийскому восстанию следует помогать не только на Сицилии, но и повсюду, где есть враги, с которыми нужно бороться.
Я не советовал поднимать восстание на Сицилии, но полагаю своим долгом помочь нашим братьям, коль скоро они вступят в схватку. Нашим боевым кличем станут слова “Италия и Виктор Эммануил!”, и я надеюсь, что и на сей раз итальянское знамя не будет посрамлено.
Отправление было назначено на десять часов вечера, так что в десять часов Гарибальди сел в лодку вблизи виллы Спинола, где в гостях у Векки он провел последний месяц своего пребывания в Генуе, месяц, в течение которого под его руководством были осуществлены все приготовления к экспедиции.
Да будет нам позволено углубиться в мельчайшие подробности произошедшего в ту ночь. Если экспедиция Гарибальди увенчается успехом и принесет хотя бы малейшие результаты, какие должен повлечь за собой этот успех, она наряду с возвращением Наполеона с острова Эльбы станет одним из величайших событий нашего девятнадцатого века, столь богатого на события. И когда какой-нибудь историк возьмется за перо, чтобы описать эту сказочную эпопею — в исходе которой, при мысли о предызбранном человеке, являющемся ее героем, у меня нет никаких сомнений, — он будет счастлив отыскать в записях едва ли не ее очевидца красочные и при всем том подлинные факты.
В десять часов с минутами Гарибальди покинул виллу Спинола и в сопровождении большой группы своих офицеров спустился к морю.
Рядом с ним находился историк Ла Фарина.
Медичи отсутствовал. Когда я поинтересовался у него, какова была причина этого отсутствия, он ответил:
«Если бы я был там, у меня не хватило бы духу позволить Гарибальди уехать без меня».
Спустившись вниз по короткой тропе, которая ведет от виллы Спинола к берегу моря, генерал обнаружил там три десятка лодок, стоявших в ожидании добровольцев.
Провели перекличку, и оказалось, что на берегу собралось около тысячи восьмидесяти человек.
По мере того как лодки заполнялись людьми, они выходили в открытое море; в последней лодке, отчалившей от берега, находились Гарибальди и Тюрр, его адъютант.
Море было совершенно спокойным, светила яркая луна, а небо сияло лазурью.
Началось ожидание: пароходы должны были появиться в одиннадцать часов, однако и в половине двенадцатого их все еще не было! Кстати, поясним, что это были за пароходы и каким образом их раздобыли.
В девять часов Нино Биксио и три десятка бойцов погрузились в порту Генуи в две лодки, в каждой из которых разместилось по пятнадцать человек; одна из них на веслах направилась к «Пьемонте», другая — к «Ломбардо»; бойцы взяли пароходы на абордаж и заперли в носовой каюте матросов, машинистов и офицеров, находившихся на борту.
До этого времени все обстояло превосходно.
Но, когда речь зашла о том, чтобы разогреть котлы, дали себя знать первые трудности.
Никто из бойцов, оказавшихся на борту того и другого парохода, не был машинистом, не был кочегаром, не был моряком.
Это и стало причиной задержки.
Не видя пароходов, генерал потерял терпение; он велел Тюрру перейти на другую лодку, а сам всего лишь с шестью гребцами направился к порту Генуи, расположенному примерно в трех милях.
Он обнаружил там оба захваченных судна, однако те, кто захватил их, пребывали в сильном замешательстве. В одну минуту котлы были разогреты, якоря подняты и пароходы готовы отправиться в путь.
Тем временем в порт Генуи вошла лодка, в которой сидел лишь один пассажир. Этим пассажиром был Тюрр, который, в свой черед потеряв терпение, хотел увидеть, что стало с генералом, подобно тому как генерал хотел увидеть, что стало с пароходами.
Тюрр поднялся на борт «Пьемонте», командовать которым предстояло Гарибальди.
Нино Биксио, самый опытный в отряде моряк, если не считать генерала, командовал «Ломбардо».
Пароходы отправились в путь и около половины четвертого утра сблизились с лодками.
У большей части тех, кто был в лодках, на протяжении пяти часов покачивавшихся на волнах, началась морская болезнь, и они вповалку лежали на дне лодок; остальные, кого болезнь не настигла, — их было совсем немного — оставались на ногах; кому-то даже посчастливилось задремать.