К концу третьего дня гарибальдийцы стали хозяевами почти всего города.
В течение этих трех дней и этих четырех ночей они не имели ни минуты отдыха, ибо сигналы тревоги звучали беспрерывно; бойцы почти не ели, совсем не спали и все время сражались.
На четвертый день, действуя через посредство английского адмирала, неаполитанский генерал Летиция предложил начать переговоры о перемирии.
Около часа дня Гарибальди, его сын Менотти и капитан Миссори отправились на берег моря; был отдан приказ приостановить всюду огонь, но, когда они проходили возле Кастеллаччо, раздались два выстрела и пули просвистели у виска генерала.
На берегу моря Гарибальди и его спутники ожидали прибытия генерала Летиции, в целях большей безопасности потребовавшего, чтобы его сопровождал майор Ченни, адъютант генерала.
В шлюпку, посланную английским адмиралом, сели оба генерала и сопровождающие их офицеры.
Переговоры состоялись в каюте английского адмирала, в присутствии самого адмирала, а также французского, американского и неаполитанского адмиралов.
Итогом встречи стало заключенное на двадцать четыре часа перемирие, в течение которого неаполитанцы могли перевезти своих больных и раненых на корабли и снабдить продовольствием солдат в Королевском дворце.
По истечении срока перемирия боевые действия должны были возобновиться; однако на другой день, в одиннадцать часов утра, неаполитанцы попросили продлить перемирие на четыре дня, чтобы генерал Летиция мог отправиться в Неаполь и посовещаться с королем.
По возвращении генерала перемирие было продлено на неопределенное время, и он снова отправился в Неаполь.
После этой второй поездки были подписаны окончательные условия капитуляции Палермо.
Утром того дня, когда должна была начаться эвакуация королевских войск, неаполитанцы потребовали обеспечить им охрану на пути от Королевского дворца и Фьера Веккьи до берега моря.
У Фьера Веккьи им предоставили в качестве конвоя трех гидов и штабного капитана; солдат было от четырех до пяти тысяч.
У Королевского дворца им предоставили четырех гидов и майора Ченни; солдат было четырнадцать тысяч.
По свидетельству самого командования королевской армии, всего в Палермо было двадцать четыре тысячи солдат.
Итак, все было кончено, королевскую армию изгнали из Палермо, и Сицилия была навсегда потеряна для короля Неаполя.
Но мало того, что ее изгнали, ей, если воспользоваться терминами капитуляции, еще и позволили уйти на почетных условиях!
Посмотрим, чем они заслужили эти почетные условия.
Двадцать четвертого мая, то есть в тот день, когда стало известно, что Гарибальди приближается к Палермо, по всем улицам города были развешаны афиши, обещавшие жителям, что, если только они запрутся у себя дома, опасаться им нечего.
Вот почему, дойдя до Фьера Веккьи, Гарибальди увидел все двери и окна затворенными.
Мы уже сказали, в какой момент началось бомбардирование; оно длилось три дня; только за один из этих дней на город обрушилось две тысячи шестьсот бомб.
Нацелены удары были главным образом на общественные здания, благотворительные учреждения и монастыри.
Из своего окна я насчитал следы тридцати одного попадания ядер в очаровательную колоколенку кафедрального собора Палермо.
Десять или двенадцать дворцов, в том числе дворец князя ди Карини, посла в Лондоне, и дворец князя ди Куто, были разрушены до основания.
Полторы тысячи домов были разворочены от крыши до подвала, и ко времени нашего приезда в город они еще дымились.
Весь квартал, расположенный возле ворот Кастро, был разграблен; его жители были обворованы, убиты или раздавлены обломками домов.
В городе устроили настоящую облаву на девушек, их притащили в Королевский дворец, где находилось четырнадцать тысяч солдат, и продержали там десять дней и десять ночей.
Это общая картина; теперь перейдем к подробностям.
Неаполитанский капитан Скандурра, на глазах которого упал раненный в плечо гарибальдиец, вышибает дверь кофейни, хватает там бутылку винного спирта, выливает ее содержимое на раненого и поджигает спирт.
Гарибальдиец сгорел бы заживо, если бы капитан Скандурра не получил в голову пулю, убившую его наповал.
В Альбергерии, где в итоге насчитали около восьмисот убитых жителей, утром 27 мая королевские солдаты вламываются в один из домов и застают там семью, состоящую из отца, матери и дочери.
Они убивают отца и мать, а юную девушку, которую зовут Джованнина Сплендоре, хватает капрал и утаскивает ее с собой как свою долю добычи; с солдатами сталкивается капитан Прадо, видит залитую кровью девушку, всю в слезах, отбирает ее у капрала и отводит в дом маркиза ди Мило.
Она была настолько испугана, что потеряла дар речи.
В том же квартале солдаты вышибают дверь дома и обнаруживают там отца, мать и двух малышей: один четырехлетний, другой восьмимесячный; тот, что четырех лет, стоит рядом с ней, а восьмимесячного она кормит грудью.
Неаполитанцы убивают отца, поджигают дом, бросают четырехлетнего ребенка в огонь, вырывают восьмимесячного ребенка из рук матери и вслед за отцом отправляют на тот свет. Мать, обезумев от горя, кидается на солдат. Они закалывают ее штыками.
В другом доме они обнаруживают мать и трех детей и заставляют бедную женщину отдать им то немногое, что у нее есть; после чего они выходят из дома, заперев в нем всю семью, и поджигают его.
Солдаты врываются в дом призрения цыганок, насилуют всех женщин, затем закрывают двери и поджигают его.
Ни одной женщине не удалось ускользнуть.
Неаполитанцы поджигают три женских монастыря: Санта Катерина, Бадия Нуова и Сетт’Анджели, и монахини спасаются, пробиваясь сквозь пламя. Вместе с генералом Гарибальди я посетил развалины этих трех монастырей; все священные сосуды, имевшиеся там, были украдены. В монастыре Бадия Нуова солдаты разрубили шею статуи Девы Марии, чтобы снять с нее коралловое ожерелье, и отломали ей палец, чтобы снять с него бриллиантовый перстень.
Все скромные пожитки монахинь были разбросаны по полу, и лишь их молитвенники по-прежнему стояли на своем месте на клиросе.
Позади больницы обнаружили тела восьми мужчин, утопленных во рву; их окунали головой в воду и держали так до тех пор, пока они не задыхались.
Майор Полицци заправлял поджогами в Колли и Сан Лоренцо и разграблением виллы Спина, где он незадолго перед тем обедал и расхваливал великолепное столовое серебро хозяев.
Неаполитанцы хотели заставить Антонию Ферраццу указать им убежище ее сына, состоявшего в одном из отрядов пиччотти, однако она отказалась сделать это; тогда они перевернули ее вверх ногами и облили серной кислотой.
На долю французов тоже выпали надругательства, грабежи и убийства.
Бартелеми Барж, живший в квартале Аккуа Санта, решил, что он обезопасит свой дом, повесив на нем трехцветный французский флаг; однако этот флаг вызывает возмущение у офицера, командовавшего солдатами на карантинном посту.
Бартелеми Барж получает приказ снять флаг, и, поскольку он не спешит повиноваться, неаполитанский трубач бросается к флагу, разрывает его и топчет ногами; слуга пытается защитить наш государственный символ, и его убивают, нанося ему удары ружейными прикладами.
Господин Фиро, учитель французского языка, пребывает в том же заблуждении, что и Барж, полагая, что наше знамя послужит ему защитой. Он водружает его у своего окна. Неаполитанские солдаты врываются в его дом, разрывают знамя, топчут его ногами и закалывают г-на Фиро штыками. У него осталось шестеро детей!
Все это происходит на глазах нашего консула, г-на Флюри.
VIIIЧТО МЫ УВИДЕЛИ СОБСТВЕННЫМИ ГЛАЗАМИ
Поистине любопытное зрелище являют собой двадцать тысяч королевских солдат, имеющие под рукой сорок пушек, загнанные в пределы своих крепостей, казарм и кораблей и охраняемые восемью сотнями гарибальдийцев, которые дважды в день приносят им воду и еду.
Каждый день из Неаполя прибывают пароходы и увозят две или три тысячи солдат, выказывающих в ходе посадки неподдельную радость.
В первые два или три дня после нашего прибытия в Палермо я каждый вечер ложился спать с мыслью, что нас разбудит ружейная пальба; мне казалось невозможным, чтобы эти двадцать тысяч солдат, запертые за обычной деревянной оградой и осведомленные о малочисленности своих врагов, не возымеют желание учинить кровавый реванш.
Но ничего такого не происходит; сегодня в городе остается не более трех или четырех тысяч солдат, которые вот-вот покинут его тем же путем, что и все предыдущие; как только уедет последний из них, сицилийские узники, удерживаемые в крепости Кастеллаччо, будут отпущены на свободу.
По мере того как солдаты покидают город, высота и ширина баррикад уменьшаются; их охраняют лишь подростки в возрасте от двенадцати до пятнадцати лет, вооруженные пиками.
Из этих подростков сформирован отряд численностью около двух тысяч человек.
Во время обороны Римской республики у Гарибальди было рота, именовавшаяся Ребячьей: самому старшему по возрасту солдату из этой роты было пятнадцать лет; в Веллетри, находясь под командованием Даверио, она творила чудеса.
Пиччотти наводнили улицы; то и дело слышится надсадный рокот продырявленного барабана: это либо с севера, либо с юга, либо с востока, либо с запада прибыл очередной отряд пиччотти и он вступает в город, располагая своим барабанщиком, своим знаменем и своим монахом — капуцином или францисканцем — с ружьем за плечом.
Чудится, будто вернулись времена Лиги.
Каждую минуту раздается выстрел: это в неопытных руках само собой стреляет какое-нибудь ружье, пуля которого вдребезги разбивает оконное стекло или пробивает насквозь стену, и так, впрочем, уже изрядно поврежденную.
На третий день после нашего прибытия Гарибальди покинул дворец Сената и перебрался в Королевские дворец, намереваясь занять там покои, смежные с моими; но, когда он попал в эти покои, они показались ему чересчур обширными, и он обосновался в небольшом павильоне, находящемся в конце террасы, а весь второй этаж оставил мне и моим спутникам.