В итоге в нашем распоряжении оказалось восемнадцать комнат на одном этаже.
С тех пор как Гарибальди поселился в Королевском дворце, дважды в день является оркестр, чтобы устроить под нашими окнами концерт.
Но, поскольку оркестров два (один принадлежит национальной гвардии, другой — легионерам), тот, что приходит первым, располагается под окнами Гарибальди, а опоздавший — под моими.
Затем, исполнив весь свой репертуар, оркестр, игравший для Гарибальди, переходит под мои окна, а тот, что играл для меня, переходит, со своей стороны, под окна Гарибальди.
С самого рассвета Дворцовая площадь заполняется добровольцами, которых учат военному делу; спать под шум, издаваемый ими, совершенно невозможно.
Сицилийцы — самый крикливый народ на свете после неаполитанцев, хотя, быть может, в этом отношении они даже опережают их. Говорливость пиччотти приводит в отчаяние славного английского полковника, поступившего на службу в войско Гарибальди и взявшегося обучить двести или триста рекрутов.
Бедный инструктор воспринимает сицилийцев всерьез. Позавчера он был категорически настроен расстрелять командира сторожевого поста, который неожиданно ушел с него и увел с собой всех часовых, выставленных перед королевскими казармами и фортами.
Командиром поста, само собой разумеется, был пиччотто.
Тюрру было крайне трудно втолковать английскому полковнику, что нельзя предъявлять к этим доморощенным солдатам те же требования, что и к настоящим военным.
Поскольку бойцы Гарибальди облачены в красные блузы, красный цвет вошел в моду и цены на все красные ткани увеличились вдвое. Обычная хлопчатобумажная рубашка красного цвета стоит сегодня пятнадцать франков.
В итоге улицы и площади Палермо похожи на обширное маковое поле.
Вечером в каждом окне, рядом с зелено-красно-белым флагом, выставляют по два фонаря, и это придает городу совершенно поразительный вид, если смотреть на него со стороны площади Четырех Углов, то есть с середины креста, образуемого улицами Виа Толедо и Виа Македа. Кажется, будто четыре огненные реки выходят из одного и того же источника.
В Королевском дворце генералу подают еду слуги бывшего вице-короля, жаждавшие восстановить ради Гарибальди традиции княжеского стола; однако он заявил им, что желает иметь на обед лишь похлебку, тарелку с мясом и тарелку с овощами.
Лишь с определенным трудом ему удалось донести до слуг эти правила умеренности в еде.
Его крайне раздражает, что сицилийцы волей-неволей величают его «ваше превосходительство» и норовят во что бы то ни стало поцеловать ему руку.
Цены здесь на все несусветные; кажется, что ты находишься в Сан-Франциско, в золотые дни Калифорнии; куриное яйцо продается за четыре су, фунт хлеба — за шесть, фунт мяса — за тридцать. И примите во внимание, что в Палермо фунт содержит всего двенадцать унций.
Вчера мы бродили по разрушенным кварталам города, и две бедные женщины показали нам буханку хлеба, только что купленную ими.
— И как подумаешь, — жаловались они, — что вот за это пришлось отдать целое тари!
Каждое утро у дверей Королевского дворца происходит раздача хлеба и денег.
Эта забота возложена на адъютантов Гарибальди, и они выполняют ее по очереди.
Суеверные жители города пребывают в полном изумлении: их морил голодом католический вице-король и кормит отлученный от Церкви генерал.
Правда, фра Джованни объясняет им это на свой лад, заявляя, что Пий IX — Антихрист, а Гарибальди — Мессия.
Со вчерашнего дня ходят упорные слухи, что королевские войска покинули Катанию; если это правда, у них осталось лишь два опорных пункта в Сицилии: Сиракуза и Мессина.
Гарибальди готовит экспедицию во внутренние области острова; командовать ею будет полковник Тюрр.
Все ожидают со дня на день Медичи с обещанными двумя с половинами тысячами добровольцев. Вместе с генералом они будут оборонять Палермо, в то время как Тюрр отправится выполнять возложенное на него поручение. Если они задержатся, Тюрр все равно выступит в поход, а генерал будет охранять Палермо, имея под своим командованием триста или четыреста бойцов.
Генерал мог бы охранять Палермо и один, ибо одного его имени достаточно для того, чтобы удерживать королевские войска на почтительном расстоянии.
На фоне всего этого совершаются отдельные акты мести; время от времени слышится крик: «Биге!! БигсП» («Крыса! Крыса!»)
Так в простонародье называют сбиров.
Тотчас же сбегаются все; звучит наполненный болью крик, и человек падает; никто не знает, сбир это или не сбир, а человек уже мертв.
В первые дни после вступления Гарибальди в Палермо к нему приводили сбиров, чтобы он учинял над ними расправу; но после битвы, как и все великие победители, Гарибальди был настроен благодушно; он не только отпускал этих мерзавцев, но еще и давал им охранную грамоту; видя это, жители Палермо стали расправляться с ними самостоятельно.
Но, сопоставляя шесть или восемь растерзанных сбиров с более чем тысячью жителей Палермо, убитых, сожженных, замученных неаполитанскими солдатами, приходишь к выводу, что месть народа удерживается в весьма узких пределах.
Впрочем, я излагаю вам доводы как за, так и против, дабы вы были в курсе того, что происходит на самом деле. Здесь сталкивается столько различных интересов, и каждый преувеличивает злодеяния своего врага. Что же касается меня, то, испытывая сочувствие, но не питая ненависти, я могу описывать события в том самом виде, в каком они происходят у меня перед глазами.
Я рассказал вам почти все, что можно было рассказать о Палермо в этот момент.
В моих следующих письмах я расскажу вам о том, что происходит во внутренних областях Сицилии и каковы подлинные настроения ее жителей; дело в том, что я и мои спутники решили сопровождать полковника Тюрра в его экспедиции.
Шхуна, пройдя через Мессинский пролив, будет ждать нас в Джирдженти.
Пересекая Сицилию в 1835 году, я пересекал ее в сопровождении главаря грабителей, получившего десять пиастров за то, чтобы он охранял меня.
Теперь я намерен пересечь ее с эскортом из двух тысяч бойцов, намеренных освободить остров от двух его бед — грабителей и Бурбонов.
Решительно, налицо шаг вперед, и я все больше и больше придерживаюсь моей системы взглядов, основанной на вере в политику Провидения, которая, к счастью, являет собой полную противоположность людской дипломатии.
Только что приходил полковник Тюрр, чтобы сообщить мне две новости, которые удержат нас в Палермо до завтрашнего вечера.
Первая касается прибытия Медичи и двух с половиной тысяч его бойцов.
Сегодня он уже в Партинико, а завтра будет в Палермо; он доставил две тысячи ружей. Гарибальди только что сел в коляску и отправился навстречу Медичи.
Вторая новость заключается в том, что завтра Палермо покинут последние королевские солдаты и на свободу будут выпущены шестеро узников: князь Пиньятелли, барон Ризо, князь Нишеми, князь Джардинелли, падре Оттавио Ланца и маркиз ди Сан Джованни, часть из которых изъявили желание присоединиться к нашей экспедиции.
Эти шесть человек, как сказал нам вчера Гарибальди, обошлись Сицилии в шесть миллионов. В самом деле, если бы эти шестеро не находились в руках неаполитанцев, можно было бы навязать противнику куда более жесткие условия капитуляции, чем это было сделано.
Благодаря прибытию Медичи наш экспедиционный корпус будет состоять не из двух тысяч бойцов, а из четырех тысяч.
Мы сидели за столом, как вдруг сильный шум, послышавшийся снаружи, заставляет нас всех броситься к балкону.
Громадная толпа выплескивается с Виа Толедо и с воплями, гиканьями и злобным свистом движется в сторону дворца.
Вначале нам удается различить лишь четырех гарибальдийцев, суетливо пытающихся защитить какого-то человека, да и то различаем мы их лишь потому, что они одеты в красное.
Наконец, по мере того как они приближаются, среди них удается разглядеть какого-то человека, которого тянут за веревку, привязанную к его шее.
Как только беднягу приводят ко дворцу, мы спускаемся вниз и оказываемся там в ту самую минуту, когда его поднимают и заталкивают внутрь через окошко привратницкой.
Это Молино, тот самый сбир, который вечером 4 апреля вместе с двумя монахами, фра Игнацио и фра Микеле, донес на Ризо.
Толпа опознала сбира и уже готова была растерзать его на куски, как вдруг, к счастью для него, четыре гарибальдийца взяли его под защиту и, чему мы стали свидетелями, препроводили во дворец.
Завтра Гарибальди вернется и выскажется относительно его участи. Спасти его от расстрела будет крайне трудно.
Двух главных сбиров зовут Соррентино и Дуке. Во время переговоров о капитуляции им удалось пересечь весь город, переодевшись неаполитанскими солдатами; теперь они находятся в Кастеллаччо и уедут вместе с солдатами.
Они надеются, что Франциск II даст им пенсию и возведет их в дворянство.
Некий француз, который живет в Палермо и имя которого я не решаюсь назвать, опасаясь нежелательных для него последствий, привел ко мне одного беднягу, подвергавшегося мучениям.
Самая легкая из тех пыток, какие ему пришлось претерпеть, заключалась в том, что его скрутили в клубок и скатили с лестницы Королевского дворца, предварительно расставив по ней гвозди шляпками вниз и ножи острым краем вверх. И это была самая легкая из пыток, слышите? О прочих просто невозможно рассказывать.
Во время отступления королевских войск его сестра была изнасилована солдатами, которые затем обезглавили ее и бросили у дома ее нагое тело и отрезанную голову.
Тело и голову обнаружили и почтительно подобрали с земли генуэзские карабинеры.
Когда неаполитанцев послали сражаться с генуэзскими карабинерами, опытными стрелками, убивавшими любого из них с первого выстрела, солдаты врывались в дома, хватали женщин и девушек и, подгоняя штыками, вынуждали несчастных идти впереди них.