Людей начали пересаживать с лодок на пароходы; в неразберихе, неизбежно сопутствующей подобной операции, одна из лодок затерялась.
Именно она везла порох, пули и револьверы; никто не заметил ее исчезновения.
Пароходы взяли курс на Таламоне, где предстояло высадить на берег около шестидесяти человек.
Им было поручено крайне опасное, крайне неблагодарное и крайне важное задание.
Они должны были вторгнуться на территорию Папской области, выкрикивая: «Да здравствует король Виктор Эммануил! Да здравствует Гарибальди!»
Новость о налете на Папское государство должна была быстро распространиться, и потому, когда об отъезде Гарибальди из Генуи станет известно, король Неаполя, успокоенный сообщениями, которые поступят к нему из Папского государства, даже не взглянет в сторону Сицилии.
Такова была истинная причина этого вторжения в Папскую область, которое явилось бы неслыханной глупостью, не будь оно хорошо продуманной военной хитростью.
Погода оставалась достаточно хорошей до одиннадцати часов утра, однако в одиннадцать часов она испортилась и на море началось волнение.
«Пьемонте» шел первым, «Ломбардо» следовал за ним на расстоянии трех или четырех миль.
Гарибальди, в действительности, командовал обоими судами: своим — посредством голоса, а тем, где капитаном был Нино Биксио, — посредством сигналов; на борту не оказалось ни карты, ни секстанта, ни хронометра.
Волнение на море продолжалось; три четверти всех добровольцев лежали на палубах обоих судов, не в силах пошевелиться; дул сирокко.
Ближе к вечеру внезапно раздался крик:
— Человек за бортом!
В тот же миг все, кто был способен держаться на ногах, бросились в ту сторону, откуда послышался крик.
Генерал вскочил на кожух гребного колеса и приказал спустить на воду шлюпку.
В шлюпку поспешно погрузились четыре бойца во главе с офицером, в то время как Гарибальди, спрыгнув с кожуха и бросившись в машинное отделение, остановил судно.
На борту он был всем: кочегаром, машинистом, командиром.
Шлюпка понеслась по морю в том направлении, где исчез упавший за борт человек; все с тревогой следили за ней глазами. Внезапно один из гребцов отложил в сторону весло, по самое плечо опустил в воду руку и за волосы вытащил оттуда человека.
— Живой? — в едином возгласе спросили пятьсот человек.
— Живой! — ответили те, что были в лодке.
— Браво! — воскликнул Гарибальди. — Если бы он утонул, это принесло бы нам несчастье.
Спасенный человек был без сознания; его подняли на борт парохода, и тогда те, кто видел, как все произошло, подтвердили, что он не случайно упал в воду, а кинулся туда по своей воле.
И в самом деле, это был безумец, охваченный манией самоубийства, и ночью, пока все ждали прибытия пароходов, он уже бросался с лодки в море; так что его вытащили из воды уже во второй раз.[2]
Сразу же после этого происшествия Гарибальди подал «Ломбардо» сигнал подойти к нему ближе.
— Сколько ружей у тебя на борту? — крикнул Гарибальди, обращаясь к Нино Биксио.
— Тысяча, — ответил тот.
— А револьверов?
— Ни одного.
— А боеприпасов?
— Никаких.
И лишь тогда все поняли, что груз с лодки, перевозившей боеприпасы и револьверы, не был перенесен на борт ни одного из пароходов.
Ответ Биксио заставил нахмуриться обычно спокойное лицо генерала; с минуту он оставался озабоченным, а затем крикнул Нино Биксио:
— Следуй борт о борт со мной.
Все было ясно; генерал по-прежнему пребывал в задумчивости, но лицо его обрело прежнее спокойствие. Он искал способ возместить утерянные боеприпасы.
Подойдя к рулевому, он взял нужный курс и произнес:
— Так держать!
Бесполезно было говорить рулевому: «Ост-зюйд» или «Зюйд-ост»; отличный воин на суше, он был скверным моряком и ничего не понял бы в команде, поданной на профессиональном языке.
Затем Гарибальди созвал в свою каюту офицеров.
— Господа, — произнес он, — вы все поняли: у нас нет ни револьверов, ни боеприпасов! Ну ладно, револьверы; но что делать с ружьями без патронов?.. Необходимо раздобыть то, чего нам недостает.
— Но каким способом? — спросили офицеры.
— Полагаю, что есть только один способ. По прибытии в Таламоне мы будем находиться всего лишь в двенадцати милях от Орбетелло; нужно, чтобы один из нас отправился в Орбетелло и заговорил зубы коменданту крепости, и комендант крепости предоставит нам то, чего у нас нет.
Офицеры переглянулись.
— А если комендант арестует того, кто к нему явится? — спросил один из них.
— По всей видимости, — ответил Гарибальди, — этого вполне можно опасаться.
Офицеры хранили молчание.
— Ну что ж, — произнес генерал, — у меня есть человек, который решится на это.
— Да мы все готовы на это! — воскликнули офицеры. — А беспокойство высказали вам исключительно в интересах дела.
— Я так все и воспринял, — произнес генерал, — но не тревожьтесь, у меня есть человек, который отправится в Орбетелло. Где Тюрр?
— Тюрр лежит на палубе.
— Отлично, позовите его.
— Генерал, — промолвил один из офицеров, — не рассчитывайте на Тюрра, пока мы находимся в море; только что я проходил рядом с ним, он подозвал меня и умирающим голосом сказал: «Знаешь, почему тот бедняга, которого давеча вытащили из воды, бросился туда?» — «Нет», — ответил я. — «Ну а я знаю: он мучился морской болезнью. Если я брошусь в воду, добейся от генерала, чтобы меня оттуда не вытаскивали. Это моя последняя воля, а последняя воля умирающего священна». После этих слов он умолк и снова впал в неподвижность.
Гарибальди рассмеялся, вышел из каюты и среди множества людей, почти без сознания лежавших на палубе, принялся искать Тюрра.
Благодаря его венгерскому костюму генерал быстро нашел беднягу.
— Тюрр, — обращаясь к нему, произнес Гарибальди, — когда мы окажемся на берегу, мне надо будет кое-что сказать тебе.
Тюрр приоткрыл один глаз.
— А когда мы там окажемся, на берегу-то? — спросил он.
— Сегодня вечером, — сказал генерал.
Тюрр тяжело вздохнул и снова закрыл глаз.
Это было все, что он мог в тот момент сделать во имя свободы Сицилии.
По прибытии в Таламоне полковник Тюрр тотчас же вновь обрел способность крепко держаться на ногах и предстал перед генералом.
— Ну что, — спросил его Гарибальди, — ты готов к тому, чтобы тебя расстреляли?
— Признаться, — ответил Тюрр, — по мне лучше быть расстрелянным, нежели вновь очутиться в море.
— Раз так, возьми калессино, призови на помощь себе все свое дипломатическое красноречие и постарайся получить от коменданта крепости Орбетелло все боеприпасы, каких нам недостает, а недостает их изрядно, ибо у нас нет ни одного патрона.
Тюрр рассмеялся и промолвил:
— И вы полагаете, что он даст мне хоть один капсюль?
— Кто знает? — ответил Гарибальди. — Попытаемся.
— Тогда дайте мне письменный приказ для него.
— А в качестве кого, по-твоему, я должен дать тебе приказ коменданту тосканской крепости?
— Ну хотя бы рекомендуйте меня ему.
— О, что касается этого, пожалуйста.
Гарибальди взял лист бумаги и написал:
«Доверьтесь всему, что скажет Вам мой адъютант, полковник Тюрр, и всеми доступными Вам средствами окажите содействие успеху экспедиции, которую я предпринимаю во имя славы Пьемонта и величия Италии.
Да здравствует Виктор Эммануил! Да здравствует Италия!
— С таким письмом, — промолвил Тюрр, — я готов потребовать Прозерпину у Плутона; давайте.
Четверть часа спустя, сидя в калессино, Тюрр уже катил по дороге к крепости.
Тюрр был красноречив, как Цицерон, и убедителен, как г-н де Талейран.
Однако бедный комендант все еще колебался, и тогда Тюрр заявил ему:
— Я предполагал ваш отказ и принял соответствующие меры. Предоставьте в мое распоряжение надежного человека, который доставит вот эту депешу маркизу ди Трекки, доверенному адъютанту короля. Весь вопрос заключается в том, чтобы вновь получить от его величества то, что он уже дал нам один раз, а мы имели глупость затерять. Однако оцените последствия задержки: три дня понадобится для того, чтобы добраться до Турина, два дня — чтобы перевезти боеприпасы в Геную или отправить туда приказ выдать их; два дня — чтобы эти боеприпасы смогли попасть к нам; итого семь пропавших дней, не считая того, что всеми подобными приказами, передаваемыми от одного лица к другому, мы бросаем тень на короля, который не может официально фигурировать в данном деле. Я уж не говорю вам о несчастных сицилийцах, ждущих нас, словно мессию. Короче, поразмыслите; вот мое письмо маркизу ди Трекки, адъютанту короля.
Комендант взял письмо и прочитал его; оно содержало следующее:
«Дорогой маркиз! Не знаю, как это произошло, но во время посадки мы потеряли лодку, перевозившую оружие и боеприпасы. Посему соблаговолите вновь попросить для нас у Его Величества сто пятьдесят тысяч патронов и, если возможно, тысячу ружей со штыками.
Манера, в какой Тюрр обращался к личному адъютанту короля, не оставила более никаких сомнений у коменданта.
— Возьмите все, что пожелаете, — сказал он Тюрру. — Понятно, что с военной точки зрения я совершаю служебный проступок, но я совершаю его ради блага моего короля и счастья Италии.
Тюрр уже почти был готов во всем признаться коменданту, то есть сказать ему, что королю Виктору Эммануилу ровным счетом ничего не известно об экспедиции Гарибльди, но затем он поразмыслил о последствиях подобного признания и подумал, что пусть лучше отдельный человек получит выговор и даже понесет наказание, чем целый народ будет оставлен без помощи. И потому он от имени Гарибальди поблагодарил коменданта и взял сто тысяч патронов, триста зарядных картузов и четыре пушки.