В конце концов комендант сделался таким же поборником свободы Сицилии, как и Тюрр; он пожелал отправиться вместе с ним в Таламоне и лично передать в руки Гарибальди запас оружия, пороха и пуль; что он и сделал, пожелав генералу успехов.
На другой день, 9 мая, Гарибальди вновь пустился в плавание, а комендант крепости Орбетелло был отстранен от должности.
Что же касается новостей, которые мы получаем после 9 мая, то, как уже говорилось, они чрезвычайно противоречивы. Судите сами:
«Вечер 13 мая. — Возле Марсалы два неаполитанских фрегата открыли огонь и убили несколько морских разбойников. Пароход “Ломбардо” был пущен ко дну».
«Неаполь, вечер 17 мая. — Согласно последним известиям, дошедшим до нас, колонна королевских войск храбро атаковала и разгромила мятежников, которые обратились в бегство, оставив на поле боя одного из своих главарей, Розолино Пило; они были вынуждены оставить свои позиции в Сан Мартино.
Наша колонна не прекращала преследовать их; она дала им еще один славный бой, имевший место в Партинико, и вознамерилась преследовать их далее, не давая себе передышки».
«Неаполь, 19 мая. — Итоги сражения при Калатафими оказались неопределенными; неаполитанские войска отступили в Палермо, откуда были отправлены две колонны по три тысячи солдат в каждой, дабы преследовать повстанцев».
«20 мая. — Новых известий нет; колонны королевских войск идут по следам Гарибальди».
«Турин, 14 мая. — Известие о высадке Гарибальди в Сицилии подтверждено официально. Высадке пытались помешать; было убито четыре человека».
«17 мая, утро. — Гарибальди напал на королевские войска и разгромил их при Калатафими, возле Монреале. Битва развернулась по всей линии; королевские войска потерпели полное поражение. Захвачено много знамен, пушек и солдат».
«Неаполь, вечер 17 мая. — Королевские войска разгромлены в сражениях, имевших место 15-го и 16 мая; высоты Монреале, господствующие над Палермо, обложены отрядами Гарибальди».
«Палермо, 18 мая. — Королевские войска покинули провинции Трапани и Палермо; в полном беспорядке они отступили к этому последнему городу».
«20 мая, вечер. — Гарибальди атаковал Палермо, располагая девятью тысячами бойцов и двенадцатью пушками. Эскадрон неаполитанской кавалерии сложил оружие. Гарибальди вступил в Палермо. В городе царит всеобщая радость».
Эту последнюю новость начали выкрикивать на улицах Генуи на пятый день после моего приезда; все кругом было иллюминировано, перед всеми дверями толпились люди, у всех окон развевались флаги цветов единой Италии.
Я кинулся к Бертани, не в силах поверить в правдивость такого известия; Бертани поверил в него нисколько не больше: столь стремительный и успешный поход казался ему невозможным.
Я хотел отправиться в Палермо уже на следующий день, но он посоветовал мне подождать.
И в самом деле, на другой день, вечером, это известие было опровергнуто, и несомненным представлялось лишь то, что Гарибальди завладел Монреале и готовится двинуться на Палермо.
Повсюду на улицах Генуи к стенам домов прибиты развернутые карты Сицилии; маленькие трехцветные флажки обозначают триумфальный марш Гарибальди; белые флажки стянулись к Палермо и покрывают его окрестности. Подписки и благотворительные спектакли в пользу повстанцев идут своим ходом.
Сегодня, 28 мая, в пять часов вечера, я получаю от Бертани записку:
«Прочтите эту печатную депешу, развешанную на всех стенах Генуи; она вызывает доверие, поскольку пьемонтское правительство позволяет распространять ее.
Вот ее источник: английский консул в Палермо отправил депешу своему коллеге в Неаполь, а тот по телеграфной линии переслал ее в Лондон.
Когда она проходила через Геную, с нее сняли копию, которую послали правительству.
В три часа пополудни правительство обнародовало ее.
Содержание афиши было следующим:
«Депеша из Неаполя, датированная сегодняшним днем, половиной десятого утра, извещает, что Гарибальди во главе своих бойцов вступил в Палермо 27 мая и разместил свой главный штаб в центре города.
Несколько часов длилось бомбардирование.
Силы осаждающих были немногочисленны, но, ведомые своим доблестным командиром, они, как уверяют, одержали победу.
Имеется большое количество убитых».
Я настроился работать ночью, чтобы завершить второй том «Мемуаров Гарибальди» и, независимо от того, правдиво полученное известие или нет, на другой день отправиться в Палермо.
Однако я был уверен в том, что известие это правдиво; есть люди, которых я считаю способными на все, и Гарибальди из числа таких людей. Скажи он мне: «Завтра уезжаю, чтобы захватить Луну», я отвечу ему: «Ладно, уезжайте, но, как только захватите ее, напишите мне и в коротком постскриптуме укажите, что следует сделать, чтобы снова встретиться с вами».
Ну а захватить Сицилию все же не так трудно, как Луну.
Впрочем, в моем желании увидеть, как Гарибальди захватит Сицилию, присутствуют мотивы собственного самолюбия. С давних пор, подобно тому как Эрнани находился во вражде с Карлом V, я нахожусь во вражде с неаполитанским королем и готов сказать, повторяя слова испанского изгнанника:
Месть кровную меж нас убийство породило.[3]
Я не убивал никого из семьи короля Неаполя, но вот мой отец на обратном пути из Египта был врасплох взят в плен в Таранто и вместе с генералом Манкуром и ученым Доломьё заключен в тюрьму Бриндизи.
Все трое были отравлены там по приказу прадеда ныне царствующего короля. Доломьё от этого умер, а Манкур — сошел с ума; мой отец тогда уцелел, но спустя шесть лет скончался от рака желудка. Ему было в то время сорок лет.
В 1835 году, проникнув на Сицилию вопреки воле отца царствующего ныне короля, я вступил в сношения с карбонариями Палермо, в особенности с ученым-историком Амари, ставшим позднее, в 1848 году, министром.
Я получил тогда из рук сицилийских патриотов подробный план восстания, перечень сил, которыми могла располагать в те времена Сицилия, и во что оно обойдется. Мне было поручено передать эти документы брату короля, графу Сиракузскому, который короткое время был королевским наместником на Сицилии и снискал там всеобщую любовь.
Я привез в Неаполь этот план, зашив его за подкладку своей шляпы; встреча с графом Сиракузским произошла ночью, на Ривьере ди Кьяйя, у берега моря, причем мотив этой встречи известен ему не был.
Одной рукой я передал графу план сицилийских патриотов, а другой указал ему на стоявшее в пятидесяти шагах от нас нанятую мною сперонару, готовую отвезти его на Сицилию.
И тут я должен отдать ему справедливость, сказав, что он не колебался ни минуты; хоть и поведав мне, сколько страданий ему пришлось снести по вине брата, а заодно признавшись в опасениях за собственную жизнь и попросив меня поинтересоваться у герцога Орлеанского, можно ли будет ему, неаполитанскому принцу, в определенный момент получить убежище при французском королевском дворе, он, тем не менее, категорически отказался вступать в какой-либо заговор против Фердинанда II.
В итоге план сицилийского восстания, который я передал ему и который он даже не стал читать, был по его просьбе разорван мною на мелкие клочки, и ветер унес их в сторону Неаполитанского залива, где вместе с ними бесследно исчезли надежда и та симпатия, какую сицилийцы питали к этому сердцу, скорее верному, нежели честолюбивому.
То, что мне нельзя было рассказать при жизни прежнего неаполитанского короля, хотя в данном случае ему ничего не оставалось бы, как порадоваться поведению своего брата, я могу рассказать сегодня.
И вот недавно этот же самый граф Сиракузский написал своему племяннику письмо, исполненное либеральных суждений и разумных советов, которым, к счастью, молодой король не последовал.
Quos Jupiter perdere vult, dementat.[4]
Сегодня, 28 мая 1860 года, о неаполитанской королевской династии можно сказать то же, что в 1808 году Наполеон сказал о династии Браганса: «Отныне династия Браганса перестала царствовать».
Что до меня, то я желал лишь одного: вовремя прибыть в Палермо, чтобы увидеть как из рук неаполитанских Бурбонов вырывают этот город, самую прекрасную жемчужину их короны.
Мы отплываем из Генуи при отвратительной погоде! Море штормит и дует встречный ветер; капитан, бывалый моряк по имени Богран, желая обезопасить себя от ответственности, просит меня засвидетельствовать, что он отплывает по моему приказу.
Яхте дважды не удается выйти из порта. Я попросил капитана рейда предоставить мне два буксирных судна; они вытянут нас в открытое море. Когда мы окажемся там, «Эмме» надо будет лишь двинуться в том или ином направлении.
Капитан решается на последнее возражение, но вместо ответа я приказываю поднять флаг, на котором начертан девиз:
Флаг отдадим во власть ветрам,
Поручим души Небесам!
Мы уже в трех милях от порта. Шхуна идет в крутой бейдевинд.
Прощай, Генуя! Встречай, Палермо!