В этот момент восстание в полном разгаре и толпы людей сбегаются в город со всех концов провинции.
Сегодня вечером будет объявлено об учреждении временного правительства.
Между тем оружие все еще не прибыло; как объяснить столь преступную задержку, пусть и не с вашей стороны, а со стороны тех, кто столько всего нам пообещал? Но, к счастью, охотничьи ружья, кинжалы, ножи и кирки служат оружием для народа, который на самом деле хочет завоевать свободу.
Ну а вы, что вы делаете в это время в Неаполе? Что делают в Авеллино, Абруццо, Кампо Бассо, Салерно? Восстаньте, последуйте нашему примеру; настал решительный момент: во имя Италии — к оружию!
Проснувшись, я увидел, что набережные Салерно превратились в настоящий бивак; ночью в город прибыли четыре тысячи баварцев и кроатов.
Двенадцать пушек, которые установлены в боевом положении перед дворцом Интендантства, оказывают мне честь, обратив свои жерла в мою сторону.
Если бы вы были здесь, на борту «Эммы», как все полагали вчера, мой прославленный друг, эти четыре тысячи солдат взяли бы на караул, а эти двенадцать пушек отслужили бы огненный молебен в честь короля Виктора Эммануила.
Упомянутые четыре тысячи баварцев и кроатов предназначались для подавления восстания в Потенце, но теперь они будут оставаться в Салерно до тех пор, пока буду оставаться здесь я.
Однако я останусь в Салерно лишь на то время, какое позволит посланцам, отправленным нами в горы, предупредить наших людей.
Десять тысяч горцев ожидают лишь сигнала; и, пока баварцы и кроаты не спускают с меня глаз, этот сигнал горцы скоро получат. Можно ставить сто против одного, что колонна не прибудет к месту назначения.
Около двух часов пополудни мы отплываем в Неаполь.
XVIIIВЫСАДКА
Положение дел в Салерно становится все более и более серьезным. Как уже было сказано выше, мне удалось собрать предводителей горцев и подтолкнуть их к тому, чтобы они вместе со своими бойцами расположились на дороге, ведущей из Салерно в Потенцу. Противодействие, которое они оказали королевским войскам, было, вероятно, настолько сильным, что генерал Скотти даже не попытался силой преодолеть горные проходы; вместо того чтобы продолжить путь, он остановился в Салерно. Так что революция в Потенце могла свершаться без всяких помех.
Однако нерешительность генерала Скотти имела и более важные последствия: находившиеся под его командованием баварцы и швейцарцы, упав духом при виде враждебного отношения к ним местных жителей, передали мне, что готовы дезертировать с оружием и амуницией, если им заплатят по пять дукатов каждому; их было пять тысяч, то есть речь шла о двадцати пяти тысячах дукатов.
Как вы прекрасно понимаете, у меня не было двадцати пяти тысяч дукатов, которые я мог бы дать им; но я объявил подписку в Неаполе и надеюсь, что за один день она принесет пятую часть этой суммы.
Курьер, прибывший в эту минуту из Салерно, сообщает мне, что на людей, связанных со мной, донесли и что молодой житель города, с моей подачи вербовавший бойцов, по приказу генерала Скотти получил сотню палочных ударов.
Город пребывает в сильнейшем возбуждении, и со всех сторон слышатся адресованные мне просьбы предоставить оружие.
Забыл сказать, что в тот момент, когда я покидал Салерно, на его рейд пришло французское судно «Прони».
Господин де Миссьесси, командующий этим судном, вышел из себя, когда ему стало известно о приеме, который мне оказали накануне в Салерно, и об участии, которое я принял в подготовке восстания, приковавшего генерала Скотти и пять тысяч его солдат к Салерно. В своем раздражении капитан «Прони» дошел до того, что заявил доктору Вейландту, что если он, г-н де Миссьесси, по прибытии застанет меня на рейде, то арестует меня и конфискует мою лодку.
Услышав эту новость, я отправился к флагманскому кораблю адмирала Ле Барбье де Тинана, но его самого на борту не застал[21] и в его отсутствие попросил капитана судна и адъютанта адмирала принять мое заявление.
Заявление это заключалось в том, что, не признавая за капитаном «Прони» права арестовать меня и конфисковать мою лодку, я поклялся им пристрелить первого же офицера или солдата, который попытается исполнить приказ г-на де Миссьесси.
Эти господа были отменно вежливы со мной и приступ гнева г-на де Миссьесси приписали его легитимистским взглядам.
Тем не менее мои собеседники посчитали своим долгом добавить, что, хотя они и отказывают капитану «Прони» в праве арестовать меня, та враждебность, какую я проявляю лично к королю Неаполя, вынуждает их предупредить меня, что, как им кажется, г-н Ле Барбье де Тинан вряд ли возьмется оказывать мне защиту в том случае, если король Неаполя совершит какие-нибудь насильственные действия в отношении меня.
В ответ я сказал им, что не только не намерен просить защиты у своих соотечественников, но и с чистым сердцем заранее отказываюсь от нее, а если бы вдруг у меня появилась нужда в чьем-либо покровительстве, во что мне не очень верится, я прибегнул бы к покровительству английского адмирала.
После чего они дали мне совет покинуть Неаполь, в ответ на что я бросил якорь на расстоянии в половину пистолетного выстрела от береговой крепости.
Теперь поговорим немного о том, что происходило в Неаполе.
Мы расстались с Либорио Романо в тот момент, когда он обратился к своим коллегам с двумя предложениями и оба они были отвергнуты ими: первое — подать прошение об отставке, второе — обратиться к королю с письменной просьбой избавить Неаполь от бедствий гражданской войны.
На другой день после того, как Либорио Романо внес два этих предложения, он увиделся с королем.
«Ну и что вы думаете о нынешнем положении?» — спросил его Франциск II.
«Государь, — ответил Либорио, — я полагаю, что, как только Гарибальди лично высадится в Калабрии и двинется на Неаполь, всякая оборона станет невозможной, ибо не Гарибальди сражается с вами, не Виктор Эммануил теснит вас, а рок, связанный с вашим именем и нацеленный на то, чтобы Бурбоны сошли с трона. Государь, справедливое оно или нет, но таково общественное мнение, и вам никогда не привлечь его на вашу сторону».
«Все так, — ответил король, — но это не моя вина, а вина тех, кто царствовал до меня».
«И тем не менее, государь, — сказал Либорио, — был момент, когда вы могли бы привлечь на свою сторону все умы: стоило лишь, всходя на трон, даровать вашим подданным ту самую конституцию, которая губит вас сегодня; тогда она спасла бы вас».
Король положил руку на его плечо.
«Даю вам свое королевское слово, — произнес он, — что какое-то время у меня было намерение поступить так, но этому помешали Австрия и мои советники».
Этими советниками были Фердинандо Тройя, Скорца, Розика и Карафа.
«Но теперь, — продолжил король, — жребий брошен и надо сыграть партию до конца».
«А что ваше величество подразумевает под словами “сыграть партию до конца”?»
«Попытать военной удачи; возможно, она не всегда будет враждебна мне. Полагаю, что даже в худшем случае у меня есть по крайней мере шестьдесят тысяч солдат, на которых я могу рассчитывать».
Либорио Романо пожал плечами, что означало: «Думаю, что ваше величество заблуждается».
Король увидел этот жест, но, не желая продолжать спор, подал министру руку для поцелуя и отпустил его.
Между тем пришла весть о том, где на самом деле высадился Гарибальди, о сражении за Реджо и захвате этого города.
Цезарь появился вновь и, как сказал Светоний, дал знать о своем присутствии неожиданным ударом.
Все это произошло в то время, когда я ждал Гарибальди в Салерно. Но где он находился перед этим?
Сейчас я вам это расскажу.
Гарибальди и в самом деле поднялся на борт «Вашингтона», но, вместо того чтобы отправляться в Турин и отчитываться там о своем образе действий, он решил обследовать калабрийское побережье от мыса Ватикано до Паолы. Закончив это обследование, генерал направился на Сардинию, в залив Аранчи, где ожидал увидеть почти целую армию, но ничего подобного там не застал.
Добровольцы, доставленные туда на борту парохода «Изер», взбунтовались, потребовали, чтобы их высадили на берег, и в итоге разбежались.
Из залива Аранчи он отплыл на остров Ла Маддалена, где заправился углем, а затем, испытывая минутное сомнение, а может, и разочарование, решил провести день на Капрере, этой каменистой земле, куда, устав от борьбы, время от времени возвращается новоявленный гигант, чтобы прикоснуться к ней и набраться новых сил, и куда он вернется в дни неблагодарности и изгнания. Затем, снова поднявшись на борт «Вашингтона», он зашел в порт Кальяри, а из Кальяри отплыл в Палермо, где остановился на сутки, чтобы сделать распоряжения и отдать приказы; после чего, перейдя с «Вашингтона» на «Амазонку», он направился в Милаццо, чтобы, несомненно в качестве счастливого предзнаменования, прикоснуться к земле, где им была одержана победа. Там он еще раз сменил судно, перейдя на «Черного дельфина» и отправившись в Мессину, где остановился на короткое время, и оттуда отплыл в Таормину, где находилась колонна Биксио, которой было предназначено сыграть главную роль в высадке.
Генерал прибыл туда в момент всеобщего замешательства. Вот что там происходило.
«Турин», пришедший из Генуи и доставивший в Палермо часть добровольцев Бертани, и «Франклин», забравший бойцов в Палермо, получили приказ обогнуть Сицилию, проследовав через Марсалу и Джирдженти и ждать в Таормине генерала, который должен был прибыть туда, проследовав через Чефалу, Фаро и Мессину.