Только что мне стало известно имя человека, донесшего на меня: его зовут Пеппино Тройяно».
XIXЛИВОРНО РОМАНО
Позвольте мне возвратиться к тому, что произошло в Неаполе вскоре после моего прибытия.
Речь идет о том, чтобы посвятить вас в тайны, которые из-за причастных к ним имен не могли быть раскрыты до нынешнего момента, ставшего высшей точкой накала событий.
Обстановка сейчас такая, что не пройдет и трех дней, как в Неаполе неизбежно свершится революция.
Либо сегодня вечером, сегодня ночью или завтра утром король покинет город, либо через двое суток в Неаполе начнут раздаваться выстрелы.
Так вот, слушайте. Прямо в день моего прибытия на рейд Неаполя (23 августа) ко мне явился славный малый по имени Муратори, которого я знавал во Франции. Он пришел от имени Либорио Романо, с которым я состоял в переписке по поводу оружия, с моей подачи захваченного у графа ди Трани.
Я писал Либорио Романо, что полагаю невероятным, чтобы при его уме он мог сохранить надежду спасти династию неаполитанских Бурбонов, и излагал ему те выгоды, какие он будет иметь как политик, и ту славу, какую он обретет как патриот, если перестанет поддерживать Франциска II своей собственной популярностью и объявит себя его врагом, что станет одной из главных причин его падения.
Либорио Романо поручил Муратори передать мне, что ждет меня в тот же вечер у себя дома.
В ответ я велел сказать Либорио Романо, что приметы мои известны властям и я навлеку на него страшные неприятности, если отправлюсь к нему домой; ну а кроме того, принимая во внимание, насколько различны наши положения, скорее ему следует прийти ко мне, чем мне идти к нему. Муратори принес министру мой ответ.
Спустя два часа спустилась ночь, и под покровом ночи к шхуне причалила лодка. В лодке находились двое мужчин и две женщины. Один из этих мужчин был закутан в плащ, а голову его покрывала широкополая шляпа, низко надвинутая на лоб.
Это был Либорио Романо.
Знакомство произошло быстро; мы бросились в объятия друг другу и расцеловались.
Затем я отвел гостя на корму шхуны, и наш разговор тотчас же начался.
Либорио Романо обрисовал свое нынешнее положение. Он вошел в конституционный кабинет министров, выдвинув оговорки, подобающие честному человеку и добропорядочному гражданину, и обязавшись быть одновременно исполнителем воли короля и воли нации до тех пор, пока король Франциск II будет идти конституционным путем; если же клятва, данная королем, будет нарушена, он перейдет на сторону нации.
На этих условиях он согласился занять предложенную ему должность министра внутренних дел и полиции.
Вам известны события, повлекшие за собой введение осадного положения в Неаполе; двумя важнейшими из них стали действия принца Луиджи, направленные на восстановление старых порядков, и нападение на неаполитанский фрегат в Кастелламмаре.
Был назначен комендант крепости, которым стал генерал-майор Вилья.
Однако, благодаря действиям Либорио Романо, никогда еще осадное положение не было столь занятным: все свободы, гарантированные конституцией, сохранены; национальная гвардия участвует в поддержании порядка в городе наравне с войсками; свобода печати осуществляется с терпимостью, сопоставимой лишь с терпимостью английских властей; газеты продолжают беспрепятственно выходить; сформировались два комитета: один называется Комитетом порядка, другой — Комитетом содействия; наконец, выходит газета под названием «Гарибальди».
Кроме того, полиция объявила, что теперь она обойдется без сбиров и шпионов, и ей понадобятся лишь служащие; в итоге должности сбиров и шпионов были упразднены. Все люди, пострадавшие в царствование Фердинанда II и желавшие поступить на службу в полицию, были пристроены туда в соответствии со своими способностями.
Как вы понимаете, такой король, как Франциск II, у смертного одра отца поклявшийся не отступать от того государственного устройства, которое отцу принесло прозвище Король-бомба, а сыну — Король-бомбочка, не мог мириться с подобным осадным положением, более либеральным, чем политическая обстановка в любом из европейских государств.
И потому, вместо того чтобы без колебаний идти по одному пути с народом, он все дальше и дальше двигался в сторону реакции.
Заправилами этой реакции и одновременно тайными советниками короля были королева-мать, благодаря влиянию Либорио Романо уже отстраненная от двора и сосланная в Гаэту, а также братья короля и его дяди — граф ди Трапани, граф д’Акуила и принцы Карло и Луиджи.
Граф Сиракузский, благодаря своему первому письму попавший в лагерь либералов, в нем и остался.
Все эти либеральные чаяния Либорио Романо раздражали короля; но, понимая, что иной опоры, кроме Либорио Романо, у него нет и, утратив Либорио Романо, он утратит одновременно поддержку со стороны национальной гвардии, буржуазии и народных масс, представителем которых тот был, король продолжал улыбаться ему.
Тем временем стало известно, что Гарибальди высадился в Калабрии.
До этого момента король еще сохранял определенную надежду; он полагал, что отделался уступкой Пьемонту островной части своих владений, и пребывал в убеждении, что европейские государи, и прежде всего император французов, обеспечат целостность материковой части королевства.
Он простирал к ним руки и голосом отчаяния кричал: «Помогите, братья мои!»
Но монархи отвернулись от него; они не решались признать себя братьями человека, предавшего огню восемьсот домов в Палермо и убившего тысячу двести горожан.
В итоге он быстро понял, что ждать помощи от новоявленного Священного союза не приходится, тогда как победа, одержанная при Реджо гарибальдийцами, дала ему знать, что Неукротимый продолжает продвигаться вперед.
И тогда, по сути дела, он сбросил маску и вступил в борьбу с кабинетом министров, а точнее сказать, с Либорио Романо, единственным из министров, действительно исповедующим конституционные принципы. Либорио Романо не стал уклоняться от боя и, подобно Гарибальди, одержал первую победу в материковой части королевства: Гарибальди захватил Реджо, а Либорио Романо изгнал королеву-мать.
Король ощутил себя раненным в самое сердце; он переправил на борт австрийского фрегата свое столовое серебро, свои бриллианты, свою сокровищницу и десять миллионов дукатов (сто сорок миллионов франков), а затем вступил в открытое, почти исполненное угрозы противостояние с Либорио Романо, опорой которого служил лишь достаточно сомнительный союз с военным министром.
Вот в этих обстоятельствах, зная меня как близкого друга Гарибальди, Либорио Романо и явился ко мне, дабы распахнуть передо мной душу.
И в самом деле, в Неаполе в это время не было ни одного человека, который получил бы полномочия напрямую от Гарибальди.
Карбонелли и Миньонья, два сподвижника Гарибальди, были отправлены им устраивать революцию в Базиликате, причем одного из них, Карбонелли, я снабдил револьвером, доставшимся мне от г-жи Ристори; фра Джованни, капеллан генерала, в свой черед отбыл в Валло, имея при себе двести франков, которые я ему дал, и револьвер, который Эмиль де Жирарден подарил Александру Дюма Первому.
В итоге я оказался единственным в Неаполе человеком, которого Гарибальди снабдил если и не полномочиями, то хотя бы двумя рекомендательными письмами, предназначенными для того, чтобы внушить доверие ко мне со стороны патриотов[23].
Вот почему Либорио Романо явился ко мне, и вот что в разговоре со мной он пожелал сказать:
— Я буду бороться за соблюдение Конституции, пока у меня будет такая возможность. Когда мне станет понятно, что далее вести подобную борьбу нельзя, я подам в отставку, удалюсь на борт вашей шхуны и, в зависимости от ситуации в Неаполе, либо присоединюсь к Гарибальди, либо объявлю короля предателем Конституции и обращусь с призывом к национальной гвардии и народу Неаполя.
— И вы это сделаете? — спросил я министра.
— Даю вам честное слово!
— Что ж, принимаю ваше обещание, — ответил я. — Но поскольку, после того, что мне было сказано на борту флагманского корабля адмирала Ле Барбье де Тинана, нет никакой уверенности, что мой штандарт надежно защищен, позвольте мне ходатайствовать перед английским адмиралом о том, чтобы в случае нужды вы могли обрести на его корабле убежище, какого вам не найти на моей лодке, как выразился господин де Миссьесси.
— Сделайте это, причем нынешним вечером; события могут развиваться так, что завтра я покину министерство.
— Я отправлюсь сразу же после вашего ухода. Ну а теперь скажите, при посредстве кого мы будем поддерживать сношения.
— При посредстве госпожи ***, одной из двух дам, приехавших вместе со мной, сейчас я представлю ей вас, или же при помощи Коццолонго, моего секретаря. К тому же Муратори, мой близкий друг, всегда будет либо подле меня, действуя от вашего имени, либо подле вас, действуя от моего имени.
Нам больше нечего было сказать друг другу. Либорио Романо представил меня г-же *** и покинул шхуну.
Через несколько минут я поднялся на борт «Ганнибала» и осведомился об адмирале Манди. Адмирал отлучился на берег, но скоро должен был вернуться; пока он отсутствовал, меня принимал капитан корабля. Спустя десять минут адмирал возвратился.
Я пояснил ему сложившееся положение, сказал, что после словесной перепалки, случившейся у меня с двумя офицерами французского военно-морского флота, моя шхуна не является более надежным укрытием для подавшего в отставку неаполитанского министра и потому я пришел просить английского адмирала предоставить Либорио Романо, в случае нужды, убежище на борту «Ганнибала».
В ту же минуту, выказывая ту особую учтивость, какая свойственна английским военным морякам, адмирал вызвал капитана корабля.
— Капитан, — промолвил он, — начиная с нынешнего вечера держите одну из ваших кают в полной готовности на тот случай, если дон Либорио Романо сочтет своевременным укрыться на «Ганнибале».