Братья! Спустимся с наших родных гор, где никогда не угасала любовь к отчизне и свободе, и в едином порыве низвергнем врагов Италии!
Сражаться за единство отчизны и ее свободу есть всевечный и незыблемый долг нашей души. Так устремимся же вперед! Настал решающий час, и грядущая победа неотвратима, ибо наше дело свято и Провидение выступает за нас.
Да здравствует единство Италии! Да здравствует Виктор Эммануил! Да здравствует диктатор Гарибальди!
Этим обоюдоострым новостям, угрожающим по сути, подстрекательским по форме, сопутствовали воззвания, которые какие-то неведомые руки развешивали по ночам на улицах Неаполя и которые горожане, проснувшись, читали на стенах своих домов:
«Неаполитанцы!
Настало время покончить с потомством Карла III. Теперь вы знаете, что такое божественное право королей, и не желаете иметь с ним ничего общего.
Человек, царствующий над вами, зовется не Франциском II, он зовется Трусостью; его отец звался Ненавистью, дед — Предательством, прадед — Ложью. Мы ни слова не говорим о его бабке и прабабке, Мессалине и Сафо, дабы не вгонять в краску наших жен и дочерей.
Неаполитанцы! Уже давно на ваших улицах раздается крик “Werda?[25]”, и вы отвечаете: “Рабы!” Пришло время на крик “Кто идет?” отвечать: “Граждане!”
Неаполитанцы! Со всех сторон доносится ружейная пальба, со всех сторон слышится крик: “Да здравствует Италия!”, и только вы выглядите немыми и глухими.
Реджо, Потенца, Бари, Фоджа охвачены восстанием, и только вы взираете на разгоревшийся в стране пожар таким спокойным взглядом, что это кажется равнодушием.
Неаполитанцы! Как бы вы не опоздали и как бы, когда, наконец, вы определитесь, громкий голос, доносящийся из Ломбардии, Сицилии, Калабрии и Базиликаты, не крикнул вам: “Прочь, приблудные сыны Италии! Впредь вы нам не братья и к святому семейству более не принадлежите!”
К оружию, неаполитанцы!
Неаполитанцы! Теперь, когда у вас есть возможность прочесть кровавые страницы вашей истории, вам стало понятно, что представляли собой такие люди, как Чирилло, Пагано, Этторе Карафа, Мантоне и Элеонора Пиментель?
Неаполитанцы! Сегодня речь идет вовсе не о том, чтобы погибнуть, как они; свобода числит достаточно мучеников среди отцов, чтобы не взимать десятину с сыновей; речь идет лишь о том, чтобы получить их наследство.
Так вот, их наследство, это драгоценное достояние, находится в руках последнего Бурбона, презреннейшего из Бурбонов.
Их наследство — это свобода Неаполя и единство Италии!
Неаполитанцы! Сравните имена таких людей, как Боско, Скотти и Летиция, с именем Гарибальди; сравните коварство Франциска II с честностью Виктора Эммануила.
Сравните, и сделайте свой выбор!»
Среди всполохов этих зажигательных ракет внезапным громовым ударом прозвучало второе письмо графа Сиракузского; тон письма был грозным: оно должно было произвести сильное впечатление в Неаполе и произвело его; вся придворная камарилья ощутила нанесенный ей удар и, не в силах отразить его, вознамерилась хотя бы обрести возможность ответить на него. Состоялась третья вылазка реакции, и возглавил ее лично король. Кутрофьяно назначили начальником гарнизона, а Искителлу — командующим национальной гвардией. Таким образом была ослаблена власть Либорио Романо, министра внутренних дел и юстиции, и Пьянелля, военного министра. В этом заговоре участвовал апостольский нунций, имея в качестве своих главных пособников епископа Гаэты и епископа Нолы.
Было выпущено следующее воззвание, распространявшееся среди населения:
«Призыв неаполитанского народа к своему королю Франциску II.
Государь!
Когда отечество в опасности, народ вправе потребовать защиты у своего короля. Поскольку короли созданы для народа, а не народ для королей, мы обязаны повиноваться им, однако они должны уметь защищать нас, и для этого Бог дал им не только скипетр, но и меч.
Сегодня, государь, враг у наших ворот; отечество в опасности. Прошло уже четыре месяца с тех пор, как некий проходимец, встав во главе банд, навербованных во всех странах, вторгся в королевство и проливает кровь наших братьев. Ему помогло предательство нескольких подлецов; еще более подлая дипломатия содействует ему в его преступных деяниях. Пройдет еще несколько дней, и этот проходимец наложит на нас свое гнусное ярмо; все его замыслы нам известны, да и Вы, государь, знаете их. Впрочем, этот человек не делает из них никакой тайны; под предлогом объединения того, что никогда не было единым, он намеревается сделать из нас пьемонтцев, чтобы легче было оторвать нас от католической Церкви, ну а когда вера будет разрушена, установить на ее обломках республиканское правление под жестокой диктатурой некоего Мадзини, рукой и мечом которого он явится.
Но, государь, мы веками были неаполитанцами; Карл III, Ваш незабвенный предок, вырвал нас из-под иноземного ига; мы желаем жить и умереть неаполитанцами, оставаясь в лоне той прекрасной и разумной цивилизации, какую даровал нам этот великий король. И что же?! Выходит, сын Фердинанда II не в состоянии твердо держать в руке скипетр, который он унаследовал от своего достославного отца?! Сын досточтимой Марии Кристины готов проявить трусость, оставив нас во власти своего врага?! Короче, Франциск II, наш возлюбленный государь, не обладает мужеством и силой, какими наделен ничтожнейший из королей?! Нет, государь, нет: этого не может быть.
Так вот, государь, спасите Ваш народ, мы требуем этого от Вас во имя религии, посвятившей Вас в королевский сан, во имя наследственных законов, давших Вам скипетр Ваших предков, во имя законности и справедливости, возложивших на Вас обязанность непрестанно печься о нашем вечном спасении и, если это необходимо, умереть, дабы искупить грехи своего народа.
Государь, мы повторяем Вам, что отчизна в опасности, и во весь голос заявляем о необходимости следующих четырех шагов:
1º Весь Ваш кабинет министров предает Вас; об этом свидетельствуют его действия и это подтверждают его сношения с Иудой и Пилатом; отправьте в отставку Ваш кабинет министров, и пусть государственными делами заправляют министры, выбранные среди честных людей, преданных Вашей короне, Вашему народу и конституции.
2º Многие иностранцы злоумышляют против Вашего трона и Вашего народа; следует изгнать их из королевства.
3º Многочисленные склады оружия существуют в Вашей столице; следует отдать приказ об их ликвидации.
4º Вся Ваша полиция предалась Вашему врагу; следует заменить ее другой полицией, честной и верной.
Вот о чем просит Вас, государь, Ваш неаполитанский народ. Ваша армия не только предана Вам, но и храбра. Обнажите меч и спасите отчизну; когда на твоей стороне законность и справедливость, на твоей стороне и Бог.
Да здравствует наш король Франциск II! Да здравствует отчизна! Да здравствует конституция! Да здравствует храбрая неаполитанская армия!»
Этот призыв к королю, словно гром среди ясного неба, грянул над головами если и не всех министров, то уж точно над головой Либорио Романо, гибель которому он предуготовлял в первую очередь.
В тот момент, когда я писал все это, мне пришел приказ в течение получаса покинуть рейд Неаполя под угрозой, что меня принудят к этому огнем крепостных орудий.
Вот подробности касательно данного приказа, полученные мною от Либорио Романо.
Сегодня, в воскресенье 2 сентября, в полдень, король вызвал к себе г-на Бренье и заявил ему:
— Господин Дюма помешал генералу Скотти оказать помощь моим солдатам в Базиликате; господин Дюма совершил переворот в Салерно; затем господин Дюма прибыл в порт Неаполя, посылает оттуда прокламации в город, распределяет оружие и раздает красные рубашки. Я требую, чтобы господин Дюма не находился более под защитой своего флага и был принужден покинуть рейд.
— Хорошо, государь, — ответил г-н Бренье. — Ваши желания служат для меня приказами.
В одиннадцать часов мы поднимаем якорь и направляемся навстречу Гарибальди. Через пару дней я, в свой черед, уведомлю Франциска II о приказе покинуть не просто рейд Неаполя, а сам Неаполь и само Неаполитанское королевство.
XXЗАГОВОР НА ВИДУ У ВСЕХ
Я возобновляю в Кастелламарре свое повествование, прерванное на рейде Неаполя.
За два дня до того, как реакция должна была предпринять попытку небольшого государственного переворота, на рейд прибыл пароход с гарибальдийским флагом на гафеле и парламентерским флагом на фок-мачте.
Это был «Франклин», находившийся под командованием Орригони. Он доставил часть пленных из Реджо.
Прибыв в десять часов вечера, уже в шесть утра Орригони был на борту «Эммы». Он являет собой чрезвычайно своеобразную личность, и мне хотелось бы изобразить вам его портрет. Рано или поздно, когда события перестанут так торопиться или так торопить, я доставлю себе это удовольствие.
Ну а пока упомянем, что он и Гарибальди — неразлучные друзья. Когда Орригони нет рядом, Гарибальди чего-то недостает.
Орригони последовал за генералом в Монтевидео; он вернулся вместе с ним и принял участие в кампании 1848 года; он сопровождал его в дни горестного отступления, в ходе которого умерла Анита. На короткое время разлучившись с ним, он вновь присоединился к нему в Танжере, вместе с ним перебрался в Северную Америку, из Северной Америки — в Мексиканский залив, из Мексиканского залива — в Лиму. Он был подле Гарибальди в дни славной кампании 1859 года, в которой каждое сражение увенчивалось победой. Он присоединился к нему на Сицилии и вот теперь вместе с ним оказался в Калабрии.