мо, которое, будучи не менее любопытным, чем Константинов дар, не должно было бы замалчивать этот документ.
Вот упомянутое письмо:
«Петр, призванный к апостольскому служению Иисусом Христом, сыном Бога живого и т. д.
Поскольку через мое посредство Римская церковь, епископом коей является Стефан, основана на скале… заклинаю вас, трех королей, сиятельных Пипина, Карла и Карломана, и заодно с вами епископов, аббатов, священников и монахов, равно как герцогов, графов и простой народ… заклинаю вас, и Дева Мария, ангелы, мученики и иные святые совокупно со мною умоляют вас не допустить, чтобы мой город Рим и мой народ — тут самое место было бы упомянуть дар Константина — оставались долее жертвой лангобардов… Если незамедлительно послушаетесь меня, вы получите великую награду в этой жизни, одолеете ваших врагов, проживете долгие годы, будете вкушать земные блага и, сверх того, обретете жизнь вечную; если не послушаетесь меня, то знайте, что властью Святой Троицы и моего апостольского служения вы будете лишены Царства Божьего».
Как вам нравится эта фраза?
«Сверх того, обретете жизнь вечную».
То есть обретете в придачу, вдобавок — короче, сверх того.
И потому бедный аббат Флёри, автор «Церковной истории», человек честный и эрудированный, хотя он не был ни епископом, ни архиепископом, ни кардиналом, и в силу своей добросовестности вынужденный привести этот документ, не смог удержаться и снабдил его таким комментарием:
«Печально видеть, как далеко могли заходить в вымысле самые обстоятельные люди той эпохи, когда они полагали его полезным».
Скоро мы увидим, являются ли реальностью дары Пипина и Карла Великого.
В 753 году папа Стефан приезжает во Францию и, выступая в роли посланца греческого императора, дарует Пипину, равно как и его сыновьям, титул римского патриция, которым в свое время был наделен Карл Мартелл, и взамен получает дар от Пипина: провинции, захваченные Айстульфом, королем лангобардов, и являющиеся предметом притязаний со стороны греческого императора, их истинного владетеля.
Пипину ровным счетом ничего не стоило передать в дар эти провинции, ни государем, ни обладателем, ни завоевателем которых он тогда еще не был; более того, в ту пору он еще ничего толком о них не знал и никакой надежды когда-либо царствовать там у него не было.
Тем не менее в 754 году он переходит через Альпы, осаждает Павию и, как утверждают, добивается от Айстульфа обещания вернуть Равеннский экзархат и Пентаполь, но не императору Константинополя, которому они принадлежали, а святому Петру, Церкви и Римской республике, которым они не принадлежали.
Обещание это, если только оно существовало, оказалось не очень надежным, поскольку всего лишь год спустя Айстульф осаждает Рим, и, вместо того, чтобы сообщить королю франков о даре Константина или напомнить ему о его собственном даре, делавшем дар Константина совершенно бесполезным, его святейшество полагает себя вынужденным сфабриковать адресованное Пипину поддельное письмо за подписью святого Петра.
Но где же все-таки Пипинов дар? Мы знаем, что Константинов дар находится на Луне, и потому отыскать его невозможно; согласитесь, однако, монсеньор епископ Орлеанский, что Стефан II был весьма заинтересован в том, чтобы не терять Пипинов дар, а для преемников папы было крайне важно отыскать этот документ, если они его потеряли.
Правда, Анастасий, который через сто тридцать лет после смерти Стефана II составлял историю пап, утверждает, что видел Пипинов дар; однако известно, что даже в случае самой мелкой тяжбы, решаемой мировым судьей, одного свидетеля недостаточно: «Testis unus, testis nullus[40]» — гласит старая судебная поговорка; тем более одного свидетельства недостаточно, если речь идет о целом королевстве.
Но если со времен Константина папы были независимыми светскими государями, то почему тогда они продолжали помечать свои документы годами правления константинопольских императоров и называть императоров своими сеньорами и господами? Это можно заметить в письме Стефана II, которое написано в 757 году, то есть незадолго до его смерти, и которое вы, монсеньор, найдете в «Древних грамотах аббатства святого Дионисия» (книга II, глава 3); в грамоте, подписанной в том же году Павлом I, и в послании, отправленном императору все тем же Павлом в 772 году и содержащем судебный приговор касательно преступления, которое было совершено в Римском герцогстве.
Так что перед нами светский государь, который вершит правосудие в собственных владениях не самолично, а руками другого государя.
Ну а теперь продолжение истории с дарами. Призванный Адрианом выступить против Дезидерия, короля лангобардов, Карл Великий берет в осаду Павию и в 774 году, находясь в Риме, заменяет Пипинов дар новым.
Но если он заменяет его новым, то, выходит, предыдущие два потеряны; ну уж этот-то будут хранить куда бережнее, его поместят в архив, запрут под замок — и, согласитесь, монсеньор, дело того стоит, ведь ко всему тому, что не так давно подарил Пипин, и ко всему тому, что в свое время подарил Константин, Карл Великий, не ограничиваясь более городами и областями, расположенными к западу от Рима, добавляет Корсику, Сардинию, Лигурию, Сицилию, Венецию и Беневенто, что несколько больше Итальянского королевства, только что завоеванного с помощью меча Гарибальди королем Виктором Эммануилом.
Куда была помещена грамота Карла Великого, известно: ее положили в гробницу святых апостолов Петра и Павла. Ну и где же теперь эта грамота, посредством которой Карл Великий дарит те области, какими он не владеет и на какие у него нет ни наследственного права, ни права верховной власти, ни права завоевателя?
И подобное беззаконие, такое злоупотребление властью, такое посягательство на собственность приписывают автору капитуляриев!
Да будь даже такая грамота у нас перед глазами, подписанная его монограммой и скрепленная навершием его меча, мы не поверили бы в ее подлинность.
С тем большим основанием мы не верим тому, что папы допустили оплошность, позволив этой грамоте затеряться, подобно двум предыдущим.
Нет, вплоть до VIII века и даже позднее, папы мало того что не считали себя светскими государями, но и вели себя как обычные вассалы, признавая своими верховными повелителями императоров Востока и Запада, да и наместников, экзархов и патрициев, а порой, когда их одолевал чересчур сильный страх, даже и лангобардских королей.
Но это не означает, монсеньор, что папы не подготавливали исподволь, со всей ловкостью, на какую они были способны, свою будущую светскую власть.
И прежде всего в царствование Людовика Благочестивого — читай: Людовика Слабоумного — папство находит способ, каким образом можно расширить и укрепить власть, до того крайне шаткую.
Проследить весь путь этого несчастного государя, с учетом всех оскорблений, какие ему пришлось снести от собственных сыновей, и всех унижений, в какие ввергла его Церковь, заняло бы слишком много времени: у него силой вырывают четвертую дарственную грамоту, отыскать которую не легче, чем три предыдущие, и, разговаривая с ним от имени епископов, в лицо ему заявляют, что Константин якобы сказал: «Господь дал епископам право судить королей и императоров. Господь поставил их выше светской власти, словно богов. Не подобает человеку судить богов, такое надлежит лишь тому, о ком написано: “Бог воссел в сонме богов, и среди богов произнес суд”».
Так что нет более двух властей, впредь есть лишь одна.
Вместо того чтобы отдавать кесарю кесарево, а Богу Божие, Церковь забирает все; вместо того чтобы прийти, как Иисус, дабы послужить, а не требовать, чтобы ему служили, папы и даже епископы воспринимают императоров и королей как слуг.
И в самом деле, именно Григорий IV, без разрешения императора Востока приехавший во Францию, разбирает в Эльзасе спор между отцом и двумя его сыновьями; он отправляется в лагерь Людовика, проводит там трое суток, и в ту самую ночь, когда он покидает лагерь, в войске старого императора начинается дезертирство.
Равнина, где проходили эти переговоры, расположенная между Страсбургом и Базелем, по сей день именуется Полем лжи.
Все же следует признать, что народы — это беспощадные историки, не правда ли, монсеньор? Вот так Григорий IV прокладывает дорогу Григорию VII, на которой разверзнется бездна и куда скатится Бонифаций VIII.
Итак, мы покончили с дарами Константина, Пипина, Карла Великого и Людовика Благочестивого, с дарами, от которых ровным счетом ничего не осталось; перейдем теперь к дару графини Матильды, единственному дару, действительно существовавшему и оставившему после себя след.
Современником графини Матильды был папа Григорий VII, и два их имени неразделимы: политическая история и скандальная хроника того времени связывают их воедино. Григорию VII приписывают двадцать семь положений, которые составляют законченную доктрину светского и духовного суверенитета римских понтификов; положения эти полностью противоречат евангелиям и воззрениям отцов Церкви.
Именно с графини Матильды ведет начало первый по-настоящему важный дар Святому престолу; даров с ее стороны было даже два, но, говоря точнее, в 1102 году она подтвердила тот, что был сделан ею в 1077 году. Графиня Матильда подарила Святому престолу все владения, каких она незаконно лишила своего второго мужа Вельфа II, герцога Баварского.
Любопытнее всего, что эти владения, единственные, на которые папы имеют подлинную дарственную грамоту, суть как раз те, какими они никогда не пользовались, — Тоскана и Ломбардия; Пиза, Флоренция, Пистойя, Сиена, Лукка, Милан, Павия, Кремона, Модена и т. д. сделались республиками, и, за исключением нескольких клочков Южной Тосканы, попавших в руки пап, завещание графини Матильды не имело никаких последствий.
Но даже если бы все эти безумные дары, от Константина Великого до Людовика Благочестивого, в самом деле существовали, разве это причина для того, чтобы земли, города и их обитатели оставались всецело подчинены, словно крепостные, самому неразумному, самому неуступчивому, самому коварному, самому тираническому, самому жестокому, самому косному из всех правлений? Правлению, которое взяло за правило не подчиняться законам всеобщего развития, не признавать гелиоцентрическую систему мира, по-прежнему придерживаться феодального строя XII века и законодательства XV века; которое в противовес всем, наряду с одной лишь Австрией, сохранило инквизицию, carcere duro