[41], пытки, неравенство в системе наказаний и преследование религиозных сект; для которого всякий, кто не принадлежит к римско-католической церкви, является врагом и должен претерпевать соответствующее обращение; при котором еврей заключен в гетто, откуда он не может выйти ранее десяти часов утра и куда обязан вернуться в восемь часов вечера, а если ему случилось заболеть, вправе рассчитывать на помощь врача-католика, лишь отступив от своей веры; при котором разбой учиняет сама полиция; при котором убивают на дорогах и грабят на улицах; правлению, которое всегда было таким, каким оно является сегодня, и о котором Данте говорил в XIII веке:
«Quelli ch’usurpa in terra il luogo mio,
il luogo mio, il luogo mio, che vaca
ne la presenza del Figliuol di Dio,
fatt’ ha del cimitero mio cloaca
del sangue e de la puzza; onde ‘l perverso
che cadde di qua sù, là giù si placa».
«Non fu la sposa di Cristo allevata
del sangue mio, di Lin, di quel di Cleto,
per essere ad acquisto d’oro usata…»[42]
И о котором Петрарка говорил в XIV веке:
Nido di tradimenti, in cui si cova
Quanto mal per lo mondo oggi si spande:
De vin serva, di letti, e di vivande;
In cui lussuria fa l’ultima prova.
Per le camere tue fanciulle, e vecchi
Vanno trescando, e Belzebub in mezzo
Co’ mantici, e col foco, e con gli specchi,
Già non fostu nudrita in piume al rezzo,
Ma nuda al vento, e scalza fra gli stecchi:
Or vivi sì ch’a Dio ne venga il lezzo.[43]
То есть во времена, когда еще не было таких пап, как Александр VI, Павел IV, Климент XIII и Григорий XVI.
И таких кардиналов, как АНТОНЕЛЛИ.
Вы говорите, монсеньор, о «громадных, всеобщих манифестациях в пользу главы Церкви, внезапно вспыхнувших не только во Франции, но и во всех концах света — в Ирландии, в Англии, в Испании, в Бельгии, в Швейцарии, в Пруссии, в Баварии, во всей Германии, в Савойе, в самом Пьемонте и во всей Италии, и не только в Европе, но и в Америке, в Соединенных Штатах, в Мексике, в Бразилии — словом, повсюду».
Простите, монсеньор, я не оспариваю, что как духовный властитель Пий IX царствует не только во всех тех странах, что вы назвали, но и во всем остальном мире, ибо его папское благословение простирается на Urbi et Orbi[44].
Но как светский властитель он царствует лишь в Риме и в той части соседних земель, какая сохранилась у него благодаря присутствию там французской армии; однако осмелюсь сказать, что Рим и та часть соседних земель, где папа царствует в светском плане, настолько устали от своего светского властителя, что готовы отдаться любой из названных стран, которая в порыве воодушевления дойдет до того, чтобы предъявить на них требование. Есть нечто в высшей степени нелепое — и мне с сожалением приходится говорить вам это, монсеньор, — есть нечто в высшей степени нелепое в изъявлении сочувствия к государю, правление которого осуждает, проклинает и ненавидит все население, над каким он властвует. Разве Ирландия, Англия, Испания, Бельгия, Пруссия, Бавария, Германия, Савойя, Пьемонт, Америка, Соединенные Штаты и Мексика находились на протяжении целых веков под тяжким папским гнетом, ни в чем не уступающим гнету Тиберия? Разве их разорили налоги? Разве их население сократили путем изгнания? Разве там массово казнили на эшафотах и расстреливали? Разве там управлял министр, чей отец и дядя были каторжниками? Разве там полицией руководил человек, приговоренный к каторге? Разве там, выйдя из своего дома, ты непременно наткнешься на штык? Разве там, если ты произнесешь хоть слово, к тебе непременно потянется рука сбира? Разве там матерей приговаривают к тюремному заключению за то, что они приносят цветы на могилу своих сыновей? Разве там расстреливают детей перед тем, как расстрелять отца, да еще прямо у него на глазах, чтобы ужесточить его смерть, как поступили с Чичеруаккьо? Разве там сдирают кожу с тонзуры и с пальцев священника, ведя его на расстрел, как поступили с Уго Басси? Разве полковников, когда они предают разграблению город и убивают его обитателей, там производят в генералы, как поступили с г-ном Шмидом после захвата им Перуджи?
О, да если папа проделает все это в Ирландии, Англии, Испании, Швейцарии, Пруссии, Баварии, Германии, Савойе, Пьемонте, Америке, Соединенных Штатах и Мексике и после этого Мексика, Соединенные Штаты, Америка, Пьемонт, Савойя, Германия, Бавария, Пруссия, Швейцария, Испания, Англия и Ирландия по-прежнему будут охвачены тем же сочувствием и той же непоколебимой любовью к Пию IX, то из этого бесспорно воспоследует, что римляне ошибаются, а другие народы правы; но до тех пор я буду настаивать, что другие народы весьма необдуманно порицают римлян.
«Как?! — восклицаете вы, монсеньор. — О происходящем говорят французские епископы и епископы во всем мире, священники и верующие присоединяют свои голоса к нашему голосу, а вы не в состоянии подняться до понимания этого биения наших сердец, этого солидарного трепета католических душ и того, что один ирландский епископ так удачно назвал “естественным и благородным движением телесных членов, которые инстинктивно взметаются вверх, дабы защитить оказавшуюся под угрозой голову”?»
Прежде всего, монсеньор, позвольте сказать вам, что сравнение это, по нашему мнению, верное, но неудачное: все телесные члены, устремляющиеся на помощь голове, подчиняются чувству не столько благородному, сколько эгоистичному; они прекрасно сознают, что sensorium commune[45] обретается в мозгу и что смертельный удар, который поразит мозг, убьет и их тоже.
В этом и заключается подлинная суть вопроса, которую вы раскрыли, сами того не желая. Господа французские епископы, господа епископы во всем мире, вы всего лишь члены некоего тела, и, если вашей голове нанесут удар и с нее свалится корона мирской власти, не будет у вас больше ни титулов «монсеньор» и «ваше преосвященство», ни митры, ни епископского дворца, ни фиолетовой мантии, ни кружевного стихаря, ни богатого жалованья, ни золоченых карет, ни всего того, что Иисус порицает, ни всего того, что евангелия запрещают; останутся лишь смирение, бедность и аскетизм раннехристианской церкви!
Ах, господа французские епископы, ах, господа епископы во всем мире, вы же видели у себя перед глазами, совсем рядом с вами, католический народ, истребляемый еретическим народом, вы слышали отчаянные крики матерей, сестер, дочерей, жен, детей, и происходило все это при свете дня Господня, в 1830 году, то есть вчера, и ни один из вас не возвысил голос, никому из вас не пришло в голову выступить с пасторским посланием в пользу несчастной Польши, никто из вас не почувствовал этого биения сердец, не ощутил этого трепета католических душ, и, когда бездушный министр произнес в бессердечной палате депутатов достопамятные слова: «В Варшаве царит порядок!», ни один из вас не издал у изголовья Польши, убитой царями, крика, подобного возгласу Боссюэ у изголовья мадам Генриетты, отравленной фаворитами ее мужа, и не воскликнул: «Польша умирает, Польша умерла!»
Дело в том, что, когда Польша рушилась, когда Польша умирала, она, в отличие от рушащейся светской власти папы, не увлекала в свое падение и в свою могилу ваше богатство, ваши саны и ваши почести!..
Я не могу ответить на все пункты вашего письма, монсеньор, к тому же некоторые из них касаются личного спора между вашим преосвященством и г-ном де Ла Геронньером, и у меня нет желания вникать в эти распри. Мне неизвестно, что велит г-ну де Ла Геронньеру его совесть, но я, прожив десять лет в Италии и семь раз побывав в Риме, знаю, что велит мне моя совесть.
А она велит мне продолжать вести наступление и сражаться с великой блудницей, по словам Данте,
Quella che con le sette teste nacque.[46]
Так что продолжим.
Стремясь убедить своего противника, вы, монсеньор, ссылаетесь на вашего второго повелителя, кесаря.
Однако это кесарь Запада, никоим образом не притязающий на верховную власть над Италией.
Вы говорите:
«Накануне войны в Италии сам император торжественно произнес следующие слова:
“У нас нет намерения разжигать в Италии беспорядки и низлагать государей, равно как и расшатывать власть Святого отца, которого мы восстановили на престоле”.
И еще:
“Цель войны — возвратить Италию самой себе, а не заставить ее сменить своего властителя”.
И вновь, уже после войны, желая в третий раз успокоить встревоженные души католиков, император повторил при открытии сессии Законодательного корпуса это заявление:
“Факты говорят сами за себя. На протяжении одиннадцати лет я поддерживал власть Святого отца в Риме, и прошлое должно быть порукой будущего”».
Таковы, по вашим словам, монсеньор, заявления императора. О заявлениях его правительства речь пойдет дальше. Всегда есть два обстоятельства, которые необходимо держать в равновесии, если иметь в виду обещания, данные монархами.
На одной чаше весов — желание исполнить данное обещание; на другой чаше — политическая необходимость.
У императора не было намерения «разжигать в Италии беспорядки и низлагать государей, равно как и расшатывать власть Святого отца», которого он восстановил на престоле.
Это по поводу желания.
Император оставался верен своей декларации, ибо после заключения перемирия в Виллафранке герцоги Модены, Пармы и Тосканы должны были вернуться на принадлежавшие им троны и г-н Валевский, глава нашей дипломатии, до последнего часа поддерживал восстановление их власти. Император оставался верен своей декларации, ибо, поддерживая Святого отца