дножия престола Божьего!
Именно так львы выказывают одобрение льву: рычанием.
Диктатор подал знак, что ему надо сказать еще кое-что, и, словно по волшебству, установилась тишина.
«Как только люди, — продолжал он, — стали сохранять память о событиях прошлого, они осознали, что всегда подчинялись двум началам: добру и злу; так вот, папа является для Италии воплощением зла, он ее враг, ее беда, ее несчастье, ее злой дух, зло, исполненное всех зол.
Он не христианин, он не человек, он дьявол. Я же, — продолжил диктатор, ударяя себя в грудь, — взгляни на меня, народ, я христианин, я человек, я радетель веры. И когда в Судный день он склонит голову перед лицом Всевышнего, я высоко подниму чело, поскольку в этой груди живет сознание, что, в отличие от папы, я следую зову искупления, и, в то время как папа отверг Христа, я исповедую его; что его мораль и его евангелия являются единственными правилами человеколюбия, единственными законами спасения души, единственными основами общественной совести. Да, я христианин, поскольку верю в Иисуса, бога или законодателя, это не суть важно, ибо поклоняюсь ему, причем по убеждению, и, в то время как другие просто используют его и злоупотребляют им, обращаюсь к нему с молитвой и говорю ему: “Господи, возьми мою кровь для искупления человечества, если твоей оказалось недостаточно”.
Папа же, напротив, всеми силами противится освобождению Италии. Папа — это враг, это дьявол, это антихрист!»
И в этот раз его вновь прервали единодушные, бешеные, исступленные аплодисменты. Находясь в тот момент рядом с диктатором, я не мог прийти в себя от изумления! Что до такой степени изменило неаполитанцев? Четыре революции, два месяца свободы.
Гарибальди продолжал:
«Решусь сказать, что я кое-чего заслужил своими усилиями и своими делами. Так вот, я прошу лишь одной награды, но не милости, а права: права говорить правду. И эту правду я говорю тебе, неаполитанский народ, я говорю ее тебе перед лицом Европы, при лучезарном сиянии Божьего света; по твоим аплодисментам я вижу, что ты понял меня; возьмись же за работу, народ, ты обязан исполнить свой долг; стань поборником правды, и пусть благодаря тебе она дойдет до всех, кто, не будучи здесь, не мог слышать моих слов, и, если тебе удастся превратить невежественные классы в просвещенных людей, лишь тогда Италия станет по-настоящему свободной, по-настоящему единой!»
Монсеньор, я не слышал, как Иисус предавал проклятию книжников и фарисеев, и не видел, как он изгонял из храма торговцев, но я видел и слышал, как Гарибальди отлучил от Церкви папу Пия IX, и мне никогда не забыть того, что я видел и слышал.
В этом последнем разделе, монсеньор, мы повторили для вашего сведения речь Гарибальди, в которой перед лицом Бога диктатор-христианин обвинил папу-антихриста в том, что он враг Италии.
Позвольте, монсеньор, с учебником истории в руках доказать вам, что у Италии, начиная с первых светских пап, то есть со Стефанов и Адрианов, никогда не было врагов хуже, чем папы.
И в самом деле, какое самое жестокое и самое унизительное из бедствий может навлечь на свою страну государь? Иноземное нашествие.
Докажем, что, стремясь удовлетворить свои интересы, свое честолюбие или свою ненависть, папы, со времен Пипина и вплоть до Наполеона III, только и делали, что навлекали на Италию иноземные нашествия.
Пипин, призванный Стефаном II, преодолевает Альпы, вступает в Италию и берет в осаду Павию.
Карл Великий, призванный Адрианом I, в свой черед преодолевает Альпы и осаждает Павию.
Арнульф, король германцев, призванный Формозом бороться против императора Гвидо Сполетского, императора-итальянца, вступает в Италию.
Людовик, король Прованса, призванный Иоанном IX бороться против Беренгара, вступает в Италию.
После всех этих войн, опустошавших Италию на протяжении двух столетий, она получает передышку лет на шестьдесят.
Это время царствования женщин.
Теодора, Марозия и Теодора Младшая, мать и две ее дочери, три куртизанки из благородной семьи — они были родственницами Адальберта II, маркграфа Тускии, иначе именуемой Тосканой (слово Туския происходит от древнего названия тусков, то есть этрусков) — взяли на себя труд назначать и свергать пап; они владели ключами от замка Святого ангела, аристократию они держали в руках посредством своей родни, народ — посредством мягкости своего управления, пап — посредством своих пороков; своих любовников они переводили из своей постели на папский престол или в тюрьму. Эти папы придерживались нравов сарацин, которым они платили дань, и почти все умерли отравленными или удавленными, как и подобает героям сераля. Один из них, Иоанн XII, внук Марозии, человек, запятнавший себя кровосмешениями и прелюбодеяниями, рукополагал священников в сан в конюшне и в шутку взывал к Венере и Вакху, будучи настоящим язычником, в чем упрекает его в одном из своих писем император Оттон. Умер он от ударов молотом, нанесенных ему каким-то ревнивым мужем.
Все это не придумано нами, а взято из книги Ланфре «Политическая история пап»; мы не цитируем вам Гиббона, ведь он язычник.
Желаете познакомиться с образчиком стиля вашего предшественника Арнульфа, епископа Орлеанского, как и вы, монсеньор?.. Вот он, причем из разряда самых красноречивых.
Слова эти были произнесены на церковном соборе в Реймсе:
«О Рим, как много всего тебе надо оплакивать и какая густая тьма наступила вслед за благостным светом, который ты проливал на наши сердца. Там возвысились папы, носившие имена Лев, Григорий, Геласий, и тогда Церковь могла называть себя вселенской. Почему же столько епископов, прославленных своей ученостью и своими добродетелями, должны подчиняться сегодня чудовищам, которые бесчестят ее?»
Так что обычный епископ, ваш предшественник, восседавший на той же кафедре, что и вы, монсеньор, пошел дальше Гарибальди.
Правда, епископ Пуатье пошел дальше вас, монсеньор.
Вернемся, однако к речи епископа Арнульфа, которого еще не называли вашим преосвященством:
«Если у человека, восседающего на высочайшем престоле, недостает милосердия, он антихрист».
Не читал ли, случаем, Гарибальди речь епископа Арнульфа на Реймском соборе? Это маловероятно; подобные тексты читаем лишь мы, романсты, и вряд ли читали их историки, но, точно так же, как существует пословица, гласящая: «Великие умы сходятся», есть и пословица в отношении честных людей, которые в определенных вопросах морали сходятся во мнении точь-в-точь, как великие умы.
Послушаем, что еще скажет ваш предшественник:
«Если ему недостает не только милосердия, но и мудрости — он ИДОЛ; с таким же успехом можно было бы спрашивать совета у куска мрамора. С кем же нам советоваться, если у нас появится потребность в совете по поводу божественных дел? Мы обратимся в сторону Бельгии и Германии, где сияют славой столько епископов, светочей религии, и воззовем к их суду, ибо суд Рима продается за золото и принадлежит тому, кто больше заплатит, так что если, выставляя в качестве довода против нашего суждения пример Геласия, кто-нибудь вознамерится сказать нам, что Римская церковь является естественным судьей всех церквей, то давайте ответим ему: “Для начала поставьте в Риме непогрешимого папу!”»
Вернемся, однако, к привычке пап призывать на помощь себе иноземцев; тот призыв, о каком далее пойдет речь, имеет немалое значение в истории.
Оттон Великий, призванный Иоанном XII бороться против Беренгара, маркграфа Ивреи, низлагает Беренгара, подчиняет себе Ломбардию, коронуется королем Италии и навеки присоединяет Италию к Германской империи.
Что вы скажете, монсеньор, о признательности, которую Италия должна питать к Иоанну XII?
Погодите, мы подходим к Григорию VII.
Генрих IV, разгневанный покаянием, наложенным на него в Каноссе, вступает вместе с немцами в Италию и берет в осаду Рим.
Дабы дать отпор императору-иноземцу, Генриху IV, нашествие которого на Италию он сам же и навлек, Григорий VII призывает другого иноземца, норманна Роберта Гвискара, герцога Калабрии, который захватывает Рим, пролив там реки крови.
Погодите: после отца придет сын, Генриха IV сменит Генрих V, Григория VII — Пасхалий II.
Призванный Пасхалием II, Генрих V прибывает в Рим, дабы короноваться в Вечном городе, но там между двумя государями вспыхивает ссора по поводу инвеституры; Генрих V задерживает Пасхалия II, берет его под стражу вместе с двенадцатью кардиналами, обвязывает их веревками, чтобы тащить, словно скот, который ведут на рынок, покидает Рим и, с разбитыми в кровь ногами, приводит папу и кардиналов в Сабину.
Пасхалий II подчиняется, уступает право инвеституры и коронует Генриха V, который после этого возвращается в Германию.
Но Пасхалий II хочет заполучить владения графини Матильды.
Это не устраивает Генриха V, ее наследника. Генрих V возвращается в Италию, вступает в Рим, вновь изгоняет Пасхалия II и назначает антипапу Григория VIII, который, со своей стороны, посредством булл сражается с Геласием II.
Заметим попутно, что завещание графини Матильды, единственная подлинная дарственная, на которую могут ссылаться папы, включает лишь земельную собственность и не уступает никакого права, ни ленного, ни суверенного, то есть не отдает людей вместе с этими землями.
Поскольку мы всегда доказываем то, что утверждаем, но слово наше далеко не так свято, как ваше, монсеньор, и, следственно, никто не обязан верить нам на слово, приведем текст завещания, на котором основывается наше высказывание:
«Ego Mathilda, Dei gratia Comitissa, pro remedio animae meae et parentum meorum dedi et obtuli Ecclesiae sancti Petri, per interventum Domini Gregorii Papae VII omnia bona mea, jure proprietario tam que tunc habueram, quam ea, quae in antea acquisitura eram, etc».[48]