А может быть, она, моя свобода,
и прячется в отказе от нее?
Доступны книги, радует природа,
и сладко мне гниение мое.
383
Я никогда не буду классик,
имея вкус к еде и пище
и тяготея больше к кассе,
чем к доле царственной и нищей.
384
Когда мучат житейские муки
и печаль душу вялую лижет,
я немедля беру себя в руки —
той подруги, которая ближе.
385
Извечно всякий фаворит
набить кубышку норовит,
поскольку нынче — фаворит,
а завтра — задница горит.
386
Пел и горланил, как петух,
крылами бил, кипел, как кочет;
устал, остыл, совсем потух,
теперь он учит и пророчит.
387
Бывает время в жизни каждой,
когда судьба скользит из рук,
и горизонта сердце жаждет,
и тупики молчат вокруг.
388
Когда, заметно делая добрее,
уже несет по устью нас река,
черты ветхозаветного еврея
являются в морщинах старика
389
Я никогда не лез в начальство
не от боязни вылезать,
и сметки вдоволь, и нахальства,
но лень то лаять, то лизать.
390
Поэты любят бабьи ласки
помимо ласк еще за стих,
в котором, их предав огласке,
переживут вторично их.
391
От века не скрыться в бегах,
напрасны просторные степи,
бренчат на руках и ногах
любви беспощадные цепи.
392
Когда за нами, нас достойней,
пойдут иные поколения,
пускай заметят близость бойни
как фактор нашего мышления.
393
В молодых вырастая украдкой,
накаляет их вдруг до кипения
истерическая лихорадка
исторического нетерпения.
394
Я слушаю в сладостной дрожи,
любуясь, как степью — монгол,
когда из пустого в порожнее
божественный льется глагол.
395
Я много лет себя искал
во многом множестве занятий
и вдруг нашел: держа стакан
с подругой около кровати.
396
Вот человек. При всяком строе
болел, работал, услаждался
и загибался, не усвоив,
зачем он, собственно, рождался
397
Радостнее дни б мои текли,
я бы не печалился, мудила,
если б ось вращения земли
через мой пупок не проходила.
398
Если стих не рвется на пространство,
большее, чем видит злоба дня,
то страдает печенью от пьянства
Прометей бенгальского огня.
399
Известно всем теперь отныне
из наших опытов крутых:
союз мерзавцев со святыми
опасен только для святых.
400
Вдруг смешно до неприличия
в душной тьме кромешных дней:
чем трагедия трагичнее,
тем фрагменты в ней смешней.
401
Увы нашей бренной природе:
стареем, ветшая, как платья,
и даже пороки проходят,
и надо спешить потакать им.
402
Терпимость Бога в небесах —
терпенье по необходимости:
Он создал сам и терпит сам
наш нестерпимый дом терпимости.
403
Люблю сидеть в уюте света,
вина, тепла и жирной утки,
где разглагольствуют эстеты,
а им внимают эстетутки.
404
Не зря слывя за совратителя,
всегда и всюду злой еврей
ожидовлял путем соития
иноплеменных дочерей.
405
Часы летят, как космонавты,
спаляя месяцы дотла,
ползут в глухое послезавтра
позавчерашние дела.
406
Еще не чужды мы греху,
но песни главные отпеты,
и у детей горит в паху
огонь бессмертной эстафеты.
407
Есть личности — святая простота
играет их поступки, как по нотам,
наивность — превосходная черта,
присущая творцам и идиотам.
408
Лицо нещадно бороздится
следами болей и утрат,
а жопа — нежно гладколица,
поскольку срет на все подряд.
409
Кровава и гибельна резкая ломка
высоких и древних запретов,
Россия сказала об этом негромко,
поскольку убила поэтов.
410
В повадках светит седина,
в зубах — нехватка до комплекта,
душа проедена до дна
свирепой молью интеллекта.
411
За женитьбу есть научный
и весьма весомый довод:
холостым повсюду скучно,
а женатым — только дома.
412
Порой астрономы бранятся,
перо самописца дрожит —
опять на Летучем Голландце
развозит мацу Вечный Жид.
413
Конечно, в жизни слишком часты
мерзавцы, воры и пропойцы,
но всех страшней энтузиасты,
романтики и добровольцы.
414
Традиции наши — крутые,
зато мы ничуть не лукавим:
убитого пишем в святые,
живого — собаками травим.
415
Отчизны верные сыны,
горячим рвением полны,
отчизны верных дочерей
мы превращаем в матерей.
416
Когда кричали мне, что надо —
вперед, вперед! — я думал часто
что превосходно к цели задом
идут гребцы и педерасты.
417
Женщине к лицу семья и дом,
гости и бесцельные расходы;
занятая умственным трудом,
женщина грешит против природы
418
Что толку в самом райском рае,
где им отводится квартира,
тем, кто насильно умирает
на перекрестках судеб мира?
419
В России бюджет и финансы
глубокой загадкой богаты:
доходы от общего пьянства —
обильнее общей зарплаты.
420
Чем ниже вниз, тем ниже страсти;
а наверху? Наоборот?
Народ своей достоин власти,
а ей за что такой народ?
421
С утра садятся ребе
бутылку распивать,
потом кидают жребий,
и я бегу опять.
422
Чем ближе мы к земле и праху,
тем умудренней наш покой,
где юность ломится с размаху,
там старость пробует клюкой.
423
Люблю в беседах элемент
судьбы миров и звездной пыли
как тонкий аккомпанемент
к опустошению бутыли.
424
Азарт любовного пылания
с годами горестно меняется:
в душе горит огонь желания,
а тело — не воспламеняется.
425
Есть внутренняя музыка судьбы,
в душе ее мелодии играют,
и, внемля ей, безумствуют рабы,
а вольные — свой путь соразмеряют.
426
Подвижник нами душится стремительно
в обильных обвинениях нелживых,
служение смешно и подозрительно
для служащих, прислуги и служивых.
427
Вот человек: высок и низок,
до гроба предан и предатель,
вчера враждебен, завтра близок,
герой в огне и трус в халате.