Все прочно, весомо, реально.
Идея разумной системы
в тюрьме воплотилась буквально.
302
Когда все, что имели, растратили
и дошли до потери лица,
начинают любить надзирателей,
наступает начало конца.
303
На папертях оставшихся церквей
стоят, как на последних рубежах,
герои легендарных давних дней,
забытые в победных дележах.
304
Удачей, фартом и успехом
не обольщайся спозаранку,
дождись, покуда поздним эхом
тебе не явит их изнанку.
Я опыт собственный на этом
имею, бедственный еврей,
о чем пишу тебе с приветом
из очень дальних лагерей.
305
Убийцы, воры и бандиты —
я их узнал не понаслышке —
в тюрьме тихони, эрудиты
и любопытные мальчишки.
306
Со всем, что знал я о стране,
в тюрьме совпала даже малость;
все, что писал я о тюрьме,
банальной былью оказалось.
307
Дерзостна, лукава, своевольна —
даже если явна и проста —
истина настолько многослойна,
что скорей капуста, чем кристалл.
308
Кто с войной в Россию хаживал,
тем пришлось в России туго,
а мы сломим силу вражию
и опять едим друг друга.
309
Когда народом завладели
идеи благостных романтиков,
то даже лютые злодеи
добрее искренних фанатиков.
310
За стенкой человека избивают,
а он кричит о боли и свободе,
но силы его явно убывают,
и наши сигареты на исходе.
311
Ветрами осени исколота,
летит листва на нашу зону,
как будто льются кровь и золото
с деревьев, сдавшихся сезону.
А в зоне все без перемен,
вращенье суток нерушимо,
и лишь томит осенний тлен,
припев к течению режима.
312
Достаточен любой случайный стих,
чтоб запросто постичь меня до дна:
в поверхностных писаниях моих
глубокая безнравственность видна.
313
Прогресс весьма похож на созидание,
где трудишься с настойчивостью рьяной,
мечтаешь — и выстраиваешь здание
с решетками, замками и охраной.
314
Вслушиваясь в музыку событий,
думая о жизни предстоящей,
чувствую дрожанье тонкой нити,
еле-еле нас еще держащей.
315
Только у тюрьмы в жестокой пасти
понял я азы простой науки:
злоба в человеке — дочь несчастья,
сытой слепоты и темной скуки.
316
Тем интересней здесь, чем хуже.
Прости разлуку мне, жена,
в моей тюрьме, как небо в луже,
моя страна отражена.
317
Страшно, когда слушаешь, как воры
душу раскрывают сгоряча:
этот — хоть немедля в прокуроры,
а в соседе — зрелость палача.
318
Когда мы все поймем научно
и все разумно объясним,
то в мире станет жутко скучно,
и мы легко простимся с ним.
319
Живу, ничуть себя не пряча,
но только сумрачно и молча,
а волки лают по-собачьи
и суки скалятся по-волчьи.
320
Мы по жизни поем и пляшем,
наслаждаясь до самой смерти,
а грешнее ангелов падших —
лишь раскаявшиеся черти.
321
Дух нации во мне почти отсутствовал.
Сторонник лишь духовного деления,
евреем я в тюрьме себя почувствовал
по духу своего сопротивления.
322
Путь из рабства мучительно сложен
из-за лет, когда зрелости ради
полежал на прохвостовом ложе
воспитания, школы и радио.
323
А Божий гнев так часто слеп,
несправедлив так очевидно,
так беспричинен и нелеп,
что мне порой за Бога стыдно.
324
Спящий беззащитен, как ребенок,
девственно и трогательно чист,
чмокает губами и спросонок
куксится бандит-рецидивист:
325
Когда попал под колесо
судебной пыточной машине,
тюрьма оправдывает все,
чем на свободе мы грешили.
326
Боюсь, что проявляется и тут
бездарность социальных докторов:
тюрьма сейчас — отменный институт
для юных и неопытных воров.
327
Вселяясь в тело, словно в дом,
и плоти несколько чужая,
душа бессмертна только в том,
кто не убил ее, мужая.
328
Как еврею ящик запереть,
если он итог не подытожит?
Вечный Жид не может умереть,
так как получить долги не может.
329
Познания плоды настолько сладки,
а дух научный плотски так неистов,
что многие девицы-психопатки
ученых любят больше, чем артистов.
330
Мой друг рассеян и нелеп,
смешны глаза его шальные;
кто зряч к невидимому — слеп
к тому, что видят остальные.
331
Нет исцеления от страсти
повелевать чужой судьбой,
а испытавший сладость власти
уже не властен над собой.
332
Жажда жизни во мне окрепла,
и рассудок с душой в союзе,
и посыпано темя пеплом
от сгоревших дотла иллюзий.
333
Поблеклость глаз, одряблость щек,
висящие бока —
я часто сам себе смешон,
а значит — жив пока.
334
Все значимо, весомо в нашей жизни,
и многое, что нынче нипочем,
когда-нибудь на пьяной шумной тризне
друзья оценят вехой и ключом.
335
Сколько раз мне память это пела
в каменном гробу тюремных плит:
гаснет свет, и вспыхивает тело,
и душа от нежности болит.
336
Судьба нам посылает лишь мотив,
неслышимой мелодии струю,
и счастлив, кто узнал и ощутил
пожизненную музыку свою.
337
Познать наш мир — не означает ли
постичь Создателя его?
А этим вольно и нечаянно
мы посягаем на Него.
338
Неволя силу уважает
с ее моралью немудрящей,
и слабый сильных раздражает
своей доступностью дразнящей.
339
В эпохи покоя мы чувствами нищи,
к нам сытость приходит, и скука за ней;
в эпохи трагедий мы глубже и чище,
и музыка выше, и судьбы ясней.
340
Жаль, натура Бога скуповата,
как торговка в мелочной палатке:
старость — бессердечная расплата
за года сердечной лихорадки.
341
Тоска и жажда идеала
Россию нынче обуяла:
чтоб чист, высок, мечтой дышал,
но делать деньги не мешал.
342
Я уверен, что любая галерея
фотографий выдающихся людей
с удовольствием купила бы еврея,
не имеющего собственных идей.
343
Ни болтуном, ни фарисеем
я не сидел без дел в углу,
я соль сажал, и сахар сеял,
и резал дымом по стеклу.
344
В жизни надо делать перерывы,
чтобы выключаться и отсутствовать,
чтобы много раз, покуда живы,
счастье это заново почувствовать.