– А что тут можно сделать? – поинтересовался лейтенант; в его голосе слышалось явное бессилие. – Ведь мало того что мне, военному человеку, пришлось бы сознательно встать на путь мятежа, тут есть еще и тактическая проблема. На какие силы мы могли бы рассчитывать, выступив против тех, кого ты так точно назвал бандой преступников?
– Полагаю, что Бенейган встанет на нашу сторону.
– Это только твои домыслы, но даже если бы это было так и пролилось бы море крови, что сталось бы с моей честью и честью моей семьи, окажись я предводителем мятежа против Короны?
– Да уж, попал ты в передрягу… – изрек монсеньор Касорла, наморщив лоб, словно желая показать, будто не знает, что и думать обо всем услышанном. – Кое-кто на моей памяти оказался на эшафоте за гораздо меньшее преступление. Поднять мятеж против Короны! Упаси Боже!
– А как бы ты поступил?
– Ах, оставь, Гонсало, не заманивай меня в ловушку! – запротестовал собеседник. – Ты описал мне ситуацию, в которой никому не хотелось бы оказаться, поэтому я не готов дать тебе поспешный ответ. Вот ты там был, к тому же у тебя было предостаточно времени, чтобы об этом подумать, и то не сумел его найти. Или я ошибаюсь?
– Нет! – согласился хозяин дома. – Ты не ошибаешься.
Как тут можно было ошибиться, зная, что в те далекие времена лейтенант Баэса был честным и порывистым юношей, которого возмущало поведение товарищей по оружию?
Его первым желанием было высказать все в лицо своему командиру, однако, несмотря на молодость, ему хватило ума сообразить, что надежды на успех весьма ничтожны, притом что он рискует вызвать кровопролитие.
Позже, ночью, он попытался объяснить Гарсе, что им следует держаться подальше от лагеря, в противном случае их жизни подвергнутся серьезной опасности, и ее ответ поразил его до глубины души.
– Смерть есть то единственное, что, войдя в домашний очаг, оставляет пустоту, – шептала она, ласкаясь. – Если бы тебя убили, я бы бросилась в бездонную пропасть, и все же я не могу понять, почему ты обязан повиноваться человеку, который не умеет управлять?.. Это нелепо!
Женщина с самого рождения привыкла к тому, что правителей выбирают среди наиболее рассудительных членов общества, и у нее в голове просто не укладывалось, как это взрослый человек способен подчиняться нелепым приказам, закрыв глаза на то, что острову грозит катастрофа, масштаб которой невозможно себе представить.
Однако совсем уж непонятно было другое. Оказалось, что по ту сторону океана законы диктовали не самые здравомыслящие, а самые могущественные члены общества. В мире, который сам себя считал цивилизованным, жажда власти, как правило, одерживала верх над жадностью – просто потому, что деньги не всегда позволяли получить власть, тогда как власть имущие очень часто имели возможность завладеть богатствами.
Ее измученный муж, лейтенант Гонсало Баэса, не стал бы изводиться по поводу того, что капитан Кастаньос наживается на изготовлении вонючей бурды на потребу королям и кардиналам, ослепленным собственным величием, если бы это никому не причиняло вреда, но ведь это было не так. Вместо того чтобы завезти на остров рабочих и платить им за неприятную работу, капитан предпочел вовлечь в свои дела туземцев, соблазнив их побрякушками, да вдобавок расходовал их воду, без которой в дальнейшем они не смогут выжить.
Если, как уверял старейшина Тенаро, вот-вот начнется период суровой засухи, Иерро, где воды и без того было мало, не справится с таким потреблением.
Остров, лежащий на самом краю известного всем мира, позволил выжить человеку-охотнику, человеку-пастуху и даже человеку-земледельцу, но не прошло и месяца со дня прибытия человека-фабриканта, как тот создал угрозу для всего живого.
– Я предчувствовал, что, если покину лагерь, безумная пурпуровая лихорадка в конце концов приведет к катастрофе… – наконец проговорил генерал, опустив голову, словно не решаясь взглянуть в лицо своему старому другу. – По сведениям, которые славному Бруно Сёднигусто удалось получить у своих сослуживцев, Кастаньос расставил на утесах наблюдателей в ожидании суденышка с новым грузом побрякушек. На обратном пути оно должно было завезти первую партию краски на Лансароте, где один из дружков капитана, полковник Сория, который вроде как командовал там военным постом, готовил переброску груза на африканский берег, а затем во Францию.
– То есть ты намекаешь на то, что группа офицеров вела продуманную до мелочей нелегальную торговлю на основе обмена побрякушек на пурпур, вовлекая в это подчиненных и используя корабли военного флота?
– Я не намекаю, а утверждаю. И точно знаю, что по крайней мере двадцать бурдюков достигли нормандских красилен без ведома испанской Короны, которая не получила с этого никакого дохода.
– Но ведь это измена! – не выдержав, воскликнул прелат.
– Ты думаешь, я этого не понял с самого первого момента? – тут же отозвался генерал. – Но что я мог поделать и кому мне было об этом докладывать, если главный соучастник представлял высшую власть на острове?
– Что и говорить, сложное положение, и должен признать, что ты действовал правильно, когда не пошел на преступление и не стал поднимать мятеж против командира.
– А стоило, поскольку тогда я бы один отвечал за последствия. Как показывает развитие событий, из-за моего малодушия пострадали многие.
– Мы слишком часто склонны преувеличивать свою вину, – заметил монсеньор Касорла; казалось, ему неловко или он смущен темой разговора. – Для порядочного человека не существует более строгого судьи, чем его собственная совесть, и боюсь, что это как раз твой случай.
– Что мы склонны преувеличивать?.. – возмутился собеседник. – Какое уж тут преувеличение, когда это на самом деле многим стоило жизни, среди прочих – моей собственной жене и ребенку, которого мы ждали? Что, по-твоему, может быть хуже?
На этот раз он не получил ответа, поскольку и так было ясно, что ничего не может сравниться с потерей тех, кого любишь.
Беды точно так же, как грозы, становятся еще тягостнее, когда их предчувствуют, особенно если человек не в силах их избежать. Он страдает, видя, как они надвигаются, страдает, когда они на него обрушиваются, и его страдание растягивается на долгие годы, поскольку он не перестает себя спрашивать о причинах своего бессилия.
На следующий день молодой лейтенант отправился назад, на побережье, в компании Гарсы, Амансио Ареса и Бруно Сёднигусто, хотя и испытывал тягостное чувство, что предает многих людей. А тут еще брат Бернардино де Ансуага до последнего момента умолял «не бросать его одного». Несчастный доминиканец был убежден, что его апостольская миссия обречена на провал с того момента, когда островитяне волей-неволей пришли к выводу, что чужеземцы высадились на их берегах вовсе не с намерением им помочь, а чтобы конфликтовать друг с другом и лишить их самого необходимого: воды.
Объем воды в источнике рядом с лагерем уменьшился наполовину из-за того, что с каждым днем ее требовалось все больше, поскольку постоянно прибывали новые мешки с орхилом.
В то же время капитан Кастаньос одарял лоскутом ткани всякого, кто приносил сосуд с протухшей мочой.
– Если меня когда-нибудь рукоположат в кардиналы, я буду одеваться в зеленое, потому что не желаю без конца принюхиваться к мантии… – неожиданно заявил монсеньор Касорла; его шутливый тон не вязался с ситуацией, и, почувствовав это, он поспешно добавил: – Извини, просто вся эта история с орхилом настолько необычна, что я не перестаю удивляться. Кто мог подумать, что вещество, столь мало где пригодное, станет главной целью высадки военного отряда на самый удаленный из известных островов?
– За всем ведь стоит жадность, дорогой друг. В конце концов, пурпур – всего лишь высшая ступень жадности… – заметил его собеседник; судя по тону, он простил ему неудачный комментарий. – Именно жадность и привела на Канары финикийцев, а несколько веков спустя – норманнов. Подозреваю, что опять-таки жадность, а вовсе не мечты о славе, толкает нас к завоеванию Нового Света, который открыл адмирал Колумб и о существовании которого я даже и не подозревал в бытность мою на Иерро, хотя корабли экспедиции прошли совсем близко от его берегов. На мой взгляд, никто палец о палец не ударит ради того, чтобы приобщить обитателей этих земель к цивилизации и обратить их в христианство, если банкиры не дадут денег на экспедиции; эти всегда чуют, когда есть возможность получить огромную прибыль.
– Творится такое безобразие, и мне тяжело это принять. Снарядить флот стоит огромных денег, и я уверен, что Корона не располагает необходимыми средствами для покрытия расходов столь дерзновенного предприятия. Немногие готовы рисковать жизнью и капиталом ради простого удовольствия – чтобы за океаном дикий человек в перьях научился читать Библию и молился Младенцу Иисусу или Деве Марии.
Несомненно, он был более чем прав, и это мог бы подтвердить брат Бернардино де Ансуага, который не знал, как объяснить туземцам, что Бог, которому поклонялись христиане, не одобряет жестокого и неразумного поведения своих самых ярых приверженцев.
По мнению островитян, главная обязанность богов заключается в защите всего, что было создано, однако они все больше убеждались в том, что, с одной стороны, чужеземцы только и делали, что славили Господа, а с другой – разрушали его творение.
Простейшая логика подсказывала, что никогда не следует доверять тому, кто говорит одно, а делает другое.
11
Это выглядело так, словно одноглазый дракон со сморщенной кожей стряхивает блох и при этом громко выпускает газы из темного и глубокого нутра где-то за северо-восточными холмами, выбрасывая в пространство смрадный огненный фонтан, который тут же завладел звездами, окрасив их в красный цвет. Гонсало Баэса прыжком вскочил на ноги, испуганный и растерянный, и почти тут же упал коленями в теплый песок, будучи не в состоянии сохранить равновесие. Все вокруг было залито необычным, зловещим светом. И тут лейтенант с изумлением увидел, что Гарса лишь приоткрыла глаза, слегка ему ул