Исидора звала бурю.
Первым побуждением Кручека было кинуться наверх. Прекратить, остановить; не позволить. Но он знал: не успеет. Слишком далеко. Левитировать? – он давно не летал, и боялся, что на подъем уйдет еще больше времени, чем на беготню. Да и смех один – кашалот в сюртуке поднимается в небо, грозя кулаком профессору Горгауз. Начать бороться за погоду? – он мало что смыслит в ветрах. Исидора – бранный маг в отставке, их учили бить ураганами… Закричать отсюда? – нельзя. Начнутся сплетни. Не избежать выговора от ректора – насчет Горгульи еще доказать надо, а его вопли каждый услышит…
«Ничего не докажу. Ничего. Воздействия такого характера не оставляют следов. Остаточные эманации чар рассасываются в природном явлении. Вигилы Тихого Трибунала не найдут доказательств. А в аудитории никого нет. Она одна. И во дворе никого нет. Я один. Ничего не докажу: мое слово против ее слова…»
От бессилия в животе таяла мерзкая ледышка.
С визгом крутанулся флюгер на крыше двухэтажного флигеля. Смерчики пыли заплясали по двору, подражая танцору-бакалавру. Ветер уперся лбом в забор, играя мышцами. На миг выглянуло куратор-солнце. Горсть желтого огня выплеснулась на университет, заиграла в витражах. Мир замер в шатком равновесии.
Что-то произошло. Кручек не знал, что именно.
Плетя зовущую паутину, Исидора сбилась. Скверное зрение не позволяло доценту увидеть подробности, но он не сомневался – кровь бросилась Горгулье в лицо. Воображение живо подсказало: раздуваются ноздри тонкого, орлиного носа, на скулах выступил злой румянец. В глазах, на игольном острие зрачков, пляшут легионы бесов…
Куратор почуяла врага.
Направление ветра изменилось. В небе наметился просвет; тучи, сталкиваясь, топтались над кромкой берега. Овцы потеряли вожака. Сейчас пастух щелкнет бичом, гоня отару на другое пастбище… Гарпия по-прежнему кружила в поднебесьи, не подозревая об угрозе. Ее слишком увлекло накопление маны, догадался Кручек.
Он наскоро оглядел двор – и увидел Марысю Альварес.
Капитанская дочка стояла под кленом. В руке она держала сорванную ветвь, которой обмахивалась на манер веера. Повинуясь движениям ученицы Суховея, буря топталась на месте. Миловидная простушка, Марыся внезапно исполнилась грозной, убийственной красоты. Что-то от гарпии, от Келены-Темной, объявилось в девушке. Губы шевелились, бормоча заклятия – по чаровому отпечатку доцент видел, как трудно дается Марысе противоборство с Горгульей…
Две силы сцепились в небе. Гарпия беспечно парила над двором, не замечая, не зная, не подозревая. «Садись! – хотел заорать Кручек. – Спускайся, дура!»
Но гарпия не услышала бы его.
Исидора наклонилась вперед, едва не выпав из окна. По уму, Горгулье стоило бы прекратить преступные действия и оставить аудиторию. Два свидетеля – это серьезно. Пусть Марыся – юная первокурсница, но слово ученицы заклинателя ветров прозвучит весомо. А если его подкрепит свидетельство Матиаса Кручека…
Мы в состоянии засадить Исидору в «Очарование», сообразил доцент. Проклятье, неужели она сама не понимает, как близка к тюрьме? Или к гибельному интересу блокаторов Надзора Семерых? – злоупотребление магией в чистом виде! Она сошла с ума со своей ненавистью…
Хрустнув, сломалась ветка в руках девушки. Редкие листья рассыпались у ног – багряные пятерни, ладошки в запекшейся крови. Забыв обо всем, Марыся схватилась за горло – петля-удавка остановила чтение заклятий. Девушка медленно опустилась на колени. Если ветрами она еще могла управлять вопреки воле Горгульи…
Противостояние с бранным магом было выше ее сил.
И когда буря, сорвавшись с цепи, ринулась на город – Матиас Кручек плюнул на солидность, вспомнил молодость и взлетел комодом, запущенным из катапульты, целясь в окно с профессором Горгауз.
Он едва не вынес оконную раму.
От возбуждения Кручек перенасытил маной вектор Люфта-Гонзалеса – скорость подъема эхом отдалась в пояснице. Завтра не разогнемся. В наши-то годы… Он зацепился за щеколду, порвал сюртук; больно ударился коленями о подоконник. Со стороны могло показаться, что доцент спасается от разгула стихий. За его спиной на город упала стена ливня. Ветры сошли с ума: от их объятий стонали деревья. Гудела черепица крыш. Гремели жестяные вывески, срываясь с кронштейнов.
Падая на землю, вывески ползли, торопились, скрежетали по брусчатке – словно раненые солдаты, они мечтали выбраться из свалки.
Мокрые листья с размаху – горстями! – влипали в стены. В канавах начался потоп. В порту капитаны молились за свои суда. Добрые горожане, спрятавшись по домам, прислушивались: когда стихнет? На открытом рынке плясали и рвались в клочья, воображая себя парусами, тенты.
Где-то вылетали стекла: треск, звон, проклятия жильцов.
Но буйство природы пасовало перед лицом Горгульи. Профессор дикой кошкой отпрыгнула назад, спасаясь от летучего доцента. Мантилья вспыхнула над ее плечами – уже не крылья, еще не огонь. Черты исказила гримаса ярости.
Хищница стояла над добычей, скаля клыки.
– Вы опоздали, мастер! Раньше надо было… у вас вся спина… х-ха-а!.. – от сиплого хохота, похожего на кашель чахоточного, вздрогнули стены. – Вся спина мокрая!.. поздно…
Чистая правда: сюртук со спины промок насквозь. Дождь насытил влагой каждую ниточку. Простужусь, невпопад подумал Кручек. Наверняка простужусь. Если смотреть со стороны – а лучше, с задних рядов галерки – это выглядело потешно. Любовная сцена, акт II. Пожилой ловелас стоит на коленях, для пафосу взгромоздившись на подоконник, а объект страсти бьется в истерике:
«Поздно!..»
Позади на тысячу голосов расхохоталась буря. Прижавшись к кафедре, наклонясь вперед, как для прыжка, Горгулья напоминала демона. И Матиас Кручек совершил абсолютно бессмысленный и единственно верный поступок – то, что отлично (а главное, быстро!) умел делать, как приват-демонолог.
Беря кафедру в кольцо, вспыхнули нимбус-факелы. Стеклистый дымок наполнил аудиторию. Скамьи, столы, портреты на стенах – зеленоватая линза все превратила в дно пруда. Толща очарованной воды искажала очертания предметов. Клубок-пентаклер мышью кинулся по полу: скорей!.. «Сталь-кружево» заключило профессора Горгауз в сверкающую звезду. Из кончиков лучей восстал частокол – «Trias Septem-Lumen», ограда для обуздания демонов рангом не ниже Праздного Дракона.
Слепящая лазурь свилась в жгуты, формируя «Страстную Клеть».
– Вы идиот, Кручек!
Взбешенная Горгулья с нарочитой медлительностью покинула ловушку. Она забыла про гарпию, про все на свете, кроме одного – безумец-доцент пытался обуздать ее, профессора Горгауз, как заурядного демона! Великий теоретик не знает, что западня, уготовленная инферналу, безвредна для человека?..
«Меня, профессора Горгауз…»
Исидора оглянулась. Гасли нимбус-факелы. Рассеивался зеленый дым. Расточались жгуты «клети». Тускнела звезда. Становилось дырчатым и осыпалось на пол «сталь-кружево». Рушился частокол.
«…как демона…»
Она поняла. Гримаса ярости сменилась ужасом. Бранный маг, укротительница джиннов, гроза студентов – ничего не боялась внучка Джошуа Горгауза, королевского маршала на Строфадах. Вот и сейчас не страх ответственности взорвал ее рассудок. Я – демон? Овал Небес, мастер Матиас, вы это хотели сказать? – мастер, вы же правы…
Он остался на месте, когда Исидора бросилась к окну. Лишь неуклюже завалился набок, прислонясь к откосу. Направление ветра изменилось. Дождь больше не хлестал ему в спину. Вечный Странник, как я устал, вздохнул Кручек. Я хочу домой. Кубок глинтвейна, шерстяной плед. Спать… ненавижу приключения… хорошо, что у меня сегодня нет лекций…
– Смотрите!
Он честно посмотрел через плечо, ощутив, как хрустнуло в злополучной спине. Не увидел под кленом Марыси и обрадовался. Девушка успела прийти в себя и сбежала в здание. Надо переговорить с ней наедине. Убедить молчать. История не из тех, которым следует приделать ноги. Хайме превратит всех в чучела, если дело выйдет за стены университета…
– Не туда! Вверх!.. я не знала…
Он поворачивался целую вечность. Ерзал коленями, упирался руками, чтоб и профессора Горгауз не задеть, и с подоконника не сверзиться. Хорошо, если на пол. А если во двор, с третьего этажа? Хватит, налетались…
– …я не знала…
Буря утихала. Но карусель ветров еще вертелась над городом, и ливень отплясывал финальные коленца. В небе, будто в кипящем котле, кружила гарпия. Целая и невредимая, Келена виделась доценту частью бури. Естественный фрагмент мозаики; не жертва покушения, но именинница, получившая внезапный подарок.
Вертексида – Дитя Ветра.
Он где-то читал, что гарпии способны зачать от ветров, рождая крылатых коней. Сказки, конечно. Но Кручек был готов поверить сказкам. С его зрением различить черную запятую в поэме бури – невозможно. Но он видел гарпию ясней, чем при чудесной погоде.
– Ей на пользу… извините, я должна уйти…
Ей на пользу, мысленно повторил доцент, слыша, как за Исидорой захлопнулась дверь. Она хочет бури. Она наслаждается бурей. Она – плоть от плоти бури. Пожалуй, в таком случае ей опасна лишь гроза – крылья может сжечь молнией. В остальном… Профессор Горгауз, ты не знала. И я не знал. Все было зря. Твое преступление, мое бездействие, протест студентки – все зря.
Или нет?
Слезай, брат, с подоконника – колокол на звоннице бьет по тебе. В смысле, большая перемена закончилась.
– У нас лекция, – в дверь сунулся Андреа Мускулюс, крепкий и надежный. За ним, гомоня, толпились старшекурсники. – По теории малефициума…
Он обвел аудиторию взглядом, принюхался и с подозрением спросил:
– А что это вы тут делали?
– Демона обуздывали, – вздохнул доцент. – С профессором Горгауз. Новая методика, рискованная.
– Получилось?
– Вроде бы, да…
– А чего вы на подоконнике?
– Так новая, говорю, методика…