Что взамен? – договоримся.
В тридцать лет Теодор Равлик поступил в Универмаг по коллежской квоте. С письменным обязательством: получив степень бакалавра, а впоследствии, чем бес не шутит, и магистра, он продолжит работу в фармакологических лабораториях Коллегиума.
Славное будущее, если задуматься.
Дымношей бы одобрил.
Это Теодор и придумал переноску.
Глядя, как Келена карабкается по ступенькам, держась за перила – и категорически, чуть ли не враждебно отказываясь от помощи – он вспоминал Олора. Если Дымношей нашел в себе силы воззвать о спасении, то от гордячки-гарпии такого вовек не дождешься. В конце лестничного марша Келена не выдержала – оперлась на руку Марыси. А Теодор понял, что проблему нужно решать радикально. На второй этаж гарпия кое-как забралась. Но следующее занятие – на пятом.
Хорошо, что сейчас – большая перемена.
Попросив Келену обождать на подоконнике, усач с грохотом ссыпался по лестнице в лабиринт катакомб, звавшихся подвалами Универмага. Говорили, что подвалы уходят на семь – на девять! двенадцать!! сто!!! – уровней под землю. Что на нижних ярусах начинается геенна, куда опасаются соваться даже охотники на демонов. Что Нижняя Мама заведует там кафедрой прикладной эсхатологии. Что…
Нет, Теодор Равлик не собирался проверять: легенды это, или правда. Его интересовало совершенно конкретное помещение на минус первом, вполне благоустроенном этаже подвала.
– Две крепкие палки, веревка, пила, нож, – выпалил он в лицо лаборанту, бездельничавшему в мастерской. – Быстро!
Окажись на месте усача Яцек или, скажем, Клод – лаборант послал бы нахала к бесу под хвост. Но Теодор не выглядел юнцом-первокурсником. Бакалавр, как минимум. А судя по напору, чей-то ассистент. Лаборант вздрогнул, сфокусировал сонный взгляд, убедился, что усатый «командир» и рукоприкладством не побрезгует – и принялся шарить по закромам.
Заказ нашелся за пару минут. Еще минут десять понадобилось, чтобы при помощи пеньковой веревки соорудить из двух палок – длинной и короткой – конструкцию, схожую с трапецией, какой пользуются гимнасты в цирке. Теодор со своим изделием подмышкой бегом покинул мастерскую, а лаборант остался в недоумении: кто это был, что за штуку он состряпал, и главное – зачем?
Должно быть, очень большое колдовство…
Гарпия ждала его в компании Марыси и Яцека, который безуспешно пытался развлечь дам светскими беседами.
– Готово! – возвестил Теодор. – Яцек, клади этот конец на плечо…
Мальчик повиновался, с опаской глядя на сокурсника.
– Забирайся, Келена. Мы тебя отнесем. Не портшез, но сойдет…
Гарпия с сомнением осмотрела переноску системы механикуса Равлика – и вдруг улыбнулась.
– Спасибо.
С неожиданной легкостью она запрыгнула на нижнюю перекладину, крепко вцепившись в дерево. По лицу нельзя было понять, какой ценой далась избитой гарпии эта легкость. Ни стона, ни вздоха; словно не ее вчера лупили на убой. «Держись за веревки, – хотел сказать Теодор, – или за верхнюю перекладину…»
Это оказалось лишним. Келена, чуть-чуть покачиваясь, прекрасно сохраняла баланс. Дополнительная опора ей не требовалась. «С детства привыкла сидеть на ветках. Или на чем там сидят гарпии? На насесте?» – усач прикусил язык. Хватит нам и одного остряка на курс, решил он.
Пятый этаж покорили без приключений. И на практикум по бытовым наговорам успели вовремя. Правда, на них косились все встречные. Студенты хмыкали; кое-кто за спиной давился смешком. Преподаватели отводили взгляды и с деланным безразличием торопились дальше.
– Чего это они? – недоумевал наивный Яцек.
Его, похоже, мало в детстве били, вот и не поумнел.
После практикума к носильщикам, отчаянно стесняясь, подошли Клод и Хулио Остерляйнен собственной хамоватой персоной. Оба старательно делали вид, что им все равно, и вообще.
– Давайте мы вас сменим, – Клод без особого успеха пытался расковырять носком башмака потемневший от времени паркет.
– Ага, – кивнул Хулио. – Всю жизнь мечтал…
– О чем? – заинтересовался Яцек.
– Кур по базару таскать. Ночью спал и видел. Отвали, цыпленок, дай подержаться…
Марыся прыснула в кулак. Теодор пожал плечами и уступил переноску добровольцам. Спускаться по лестнице, неся гарпию на плечах, оказалось трудней, чем подниматься.
– Вот же заразы! – бурчал Остерляйнен. – Не могли все занятия на одном этаже устроить! Это если ману по методе Нихона копить, тогда да! Скачи, как баран, мышцу нагуливай. А нам, с тонкой организацией ауры…
Подначки старшекурсников не прибавляли ему хорошего настроения. Однако он исправно «тянул лямку», пока не получил такой увесистый толчок, что едва не полетел кубарем по ступенькам.
– Смотри, куда прешь! – осклабился ему в лицо кудрявый красавчик. Патлы у него были много пушистей, чем у Остерляйнена, а телосложением он превосходил тощего Хулио вдвое. – Ходят тут, носят тут… Деревня!
Хулио смерил кудряша взглядом, встал поудобнее, как актер перед звездным монологом, и заговорил, постепенно наращивая темп.
– Извините великодушно, сударь. Под ноги не глядел. В следующий раз поостерегусь, чтоб не вляпаться в кучу навоза вроде вас. Ваши глаза, должно быть, выросли на седалище и скрыты штанами. Иначе вы бы заметили, что мы несем даму. Овал Небес, вы моргаете?! Этот ягнячий чурбан, торчащий из ворота вашей рубахи – голова?! Вы всё видели? И не попытались избежать столкновения? О, я трижды виновен! Я зря употреблял куртуазные обороты. Для вашего куцего умишка они слишком оборотисты. Что ж, перейду на язык, доступный олухам.
В коридоре собралась толпа. Честно говоря, Остерляйнен не обладал талантом комика. Его язвительные шпильки не блистали оригинальностью. Но и кудряш не уродился ценителем тонкого юмора. Ему хватило. Красный, как вареный рак, он стоял, сжимая кулаки.
Над ним потешались, ободряя злослова:
– Так его!
– Загибай!
– Лихо приложил!
Стало ясно: прошлые кривляния Остерляйнена – мелочь, детские забавы. Сейчас патлатый нарывается на серьезную таску. Теодор придвинулся ближе: перехватить кудряша, если тот кинется на обидчика с кулаками. Что делать, если кудряш предпочтет кулакам заклятье, усатый не знал.
А Хулио разливался соловьем:
– Валух! Грыжа с кочерыжкой! Вшивый каракуль! Залей бельма дерьмом! – оно у тебя вместо мозгов…
Вшивый каракуль произвел впечатление. Кто-то зааплодировал.
– Разопри тебя и выверни! Чтоб ты канавы рогами копал! Чтоб тебя чирьи сожрали! Чтоб ты девок толкал, а они не падали!
Кудряш стал похож на быка, которого дразнят багровой тряпкой. Он рыл землю копытом и пускал пар из ноздрей. Не мастак в словесных баталиях, он судорожно искал способ с честью выйти из ситуации.
– Сто бревен тебе в левый глаз! Шершнелей в штаны! Рака в утробу! Семь плевков в глотку, и все чахотошные! Чтоб тебя навыхлест скукожило!
– На порчу смахивает…
– Глазит?
– Малабрийская школа?
– Не-а… «жуайез», что ли?..
– Колдуешь, урод? – кудряш сумел вклиниться в поток гадостей. Так кидаются с обрыва: зажмурясь, не думая о последствиях. – Вот я тебе…
С угрозой, нарочито медля, дабы дохляк осознал, что сейчас произойдет, кудряш наморщил лоб. В центре, над складкой, образовавшейся меж бровями, дрогнули, проявляясь, веки – морщинистые, черепашьи. Они моргнули раз-другой – и третий глаз открылся настежь.
Хулио подавился очередной колкостью.
Вернувшись домой с целью переодеться, капитан Штернблад застал во дворе Мартина Гоффера, голого по пояс. Изодранный, словно он воевал с грифоньим выводком, компаньон – ученик, ключник, друг и прочее – мазал раны дурно пахнущим бальзамом. Выглядело это ужасно.
Казалось, плечи, руки и грудь Мартина вспахали под сев.
Капитан знал состав бальзама. Корень окопника, подорожник, барсучий смалец, арника, конский каштан. Знал он и то, что борозды на теле Гоффера со временем исчезнут, оставив два-три шрама. Он не знал главного: в какой передряге пострадал Мартин?
На дом напали?
Гоффер решил завести ручного виверныша?
Бред…
Кивнув капитану, невозмутимый, как ла-лангский идол Хо-Хо, Мартин продолжил лечение. Сдерживая стоны, покряхтывая, когда требовалось дотянуться до лопатки, он втирал бальзам легкими движениями. Понадобись Штернбладу оценить ситуацию двумя словами, капитан бы ни на миг не задумался.
Вонь и гордость.
Вонь от лекарства. Гордость… От победы?
– Вам письмо, – сообщил Мартин. – Я положил его на секретер.
– Успеется, – ответил капитан. – Кто это тебя?
– Ерунда. Гарпия.
– Келена?!
– Какая Келена?
– Та гарпия, что лечит Биннори! Глупости, она едва ковыляет…
Рудольф Штернблад умел отражать удары самого разного рода. Но этот, признаемся честно, он пропустил. И сейчас хватал ртом воздух, восстанавливая дыхание.
– А-а… – с отменным равнодушием зевнул Гоффер. На его лбу расцветал восхитительный синяк: лазурный с багровыми краями. – Студентка. Нет, не она. Самец. Взрослый, старый гарпий. Что я, мальчика от девочки не отличу?
Массивный, крепкого телосложения, он и чувством юмора обладал соответствующим.
– Чем ты не понравился твоему гарпию?
– Понятия не имею. Я вышел в переулок. Там стучали. А он на меня, с дерева… Короче, побеседовали по душам.
Версия с бестьефобами, напавшими сперва на Доминго, а там и на Келену, рушилась на глазах. Рассыпалась прахом, висела клубами известковой пыли. Оставалось предположить, что Мартин Гоффер – скрытая хомобестия, и враги по-прежнему стараются досадить креатурам капитана. Либо пытаться связать несвязуемое. Выстроим логическую цепочку: некий бестьефоб напал на гарпию-студентку, ее сородичи узнали, возмутились и послали могучего старика – допустим, деда Келены – отомстить негодяю.
Негодяя могучий старик не сыскал. И решил мстить первому встречному: например, Мартину…