Она перевела дух. Босх промолчал.
— Должна вам заметить, — тихо продолжила доктор Хинойос, — что очень нервничаю по этому поводу. Подобной ситуации в моей практике еще не было, а ведь я работаю с копами уже девять лет.
— У меня для вас плохая новость, — ухмыльнулся Босх. — Вчера я незаконно проник на благотворительный вечер в доме Миттеля. Полагаю, мне даже удалось его напугать. Я бы на его месте испугался.
— Вот дерьмо!
— Это что же — новый термин из области психологии? Я с ним незнаком.
— Это не смешно! Зачем, скажите, вы это сделали?
Босх на секунду задумался.
— Не знаю. Это было словно наваждение. Я просто проезжал мимо его дома и увидел, что там в разгаре прием. И это… Короче, я на него разозлился. Подумал: «Вот гад, еще приемы устраивает, в то время как моя мать…»
— Вы говорили с ним об этом деле?
— Нет. Я даже своего имени ему не назвал. Мы с ним немного поболтали о разных пустяках — и все. Правда, я кое-что для него оставил. Помните ту газетную вырезку, которую я показывал вам в среду? Ну так вот, я отослал ее ему со служанкой и видел, как он ее читал. Уверяю вас, эта статейка здорово подействовала ему на нервы.
Хинойос с шумом втянула в себя воздух.
— Постарайтесь взглянуть на то, что вы сделали, глазами стороннего наблюдателя. Как считаете, это было разумно?
— Я уже думал об этом. Полагаю, что повел себя неумно. Это была ошибка. Он, возможно, предупредил Конклина. Теперь они оба знают, что кто-то за ними охотится, и будут настороже.
— Видите, что получается? Ваши поступки подтверждают мои худшие опасения. Обещайте мне, что впредь подобной глупости не совершите.
— Этого я вам обещать не могу.
— В таком случае я должна сказать вам следующее: конфиденциальные отношения «пациент — доктор» могут быть нарушены, если врач считает, что пациент способен причинить вред себе и окружающим. Помните, я говорила, что почти бессильна вас остановить? Но почти — не значит полностью.
— Вы пойдете к Ирвингу?
— Пойду, если уверюсь в вашем безрассудстве.
Босх разозлился, осознав, что эта женщина способна контролировать и его самого, и его поступки. Подавив свой гнев, он в знак капитуляции поднял руки:
— Хорошо. Я не буду больше вламываться на чужие вечеринки.
— Этим вы от меня не отделаетесь. Мне нужно нечто большее. Я хочу, чтобы вы держались от этих людей подальше.
— Я могу лишь пообещать, что не трону их, пока не соберу целый мешок доказательств.
— Я серьезно с вами разговариваю.
— Я тоже.
— Очень на это надеюсь.
В комнате повисло молчание. Оба разнервничались и теперь выпускали пар. Она отвернулась от него, должно быть, размышляя, как действовать дальше.
— Ну что ж, продолжим, — наконец произнесла она. — Надеюсь, вы понимаете, что затеянное вами расследование отодвигает на задний план то, чем мы с вами по идее должны здесь заниматься?
— Понимаю.
— По этой причине мне, возможно, придется настаивать на продлении курса.
— В последние дни вопрос о продлении меня не волнует. Мне нужно свободное время, чтобы продолжать расследование.
— Что ж, будем работать до тех пор, пока вам не надоест, — саркастически заметила Хинойос. — Итак, вернемся к инциденту, из-за которого вы сюда попали. Рассказывая об этом на нашем первом сеансе, вы весьма кратко и расплывчато описали происшедшее. И я знаю почему. Тогда мы еще только знакомились, прощупывали, так сказать, друг друга. Но теперь эта стадия позади. В этой связи мне бы хотелось услышать более полную версию этого инцидента. В прошлый раз вы утверждали, что всему виной лейтенант Паундс.
— Это так.
— В чем же он провинился?
— Прежде всего надо учесть, что лейтенант Паундс, являясь начальником бюро детективов, сам детективом никогда не был. Хотя, возможно, он и просидел несколько месяцев за столом в детективном бюро где-нибудь на побережье, и соответствующая запись в его резюме имеется. Но по сути он не детектив, а администратор. Мы называем его Робократ. То есть для нас он не более чем бюрократ с полицейским значком. Он любит составлять отчеты, но не имеет ни малейшего представления о том, как вести расследование, и не видит разницы между допросом и полицейским дознанием. Но это бы еще ничего. В управлении таких людей полно. И я всегда говорил и буду говорить: пусть они делают свою работу и не мешают нам делать нашу. Проблема в том, что Паундс не понимает, в каком деле он хорош, а в каком плох. И это уже не раз порождало в бюро конфликты. В конечном счете это и привело к событию, которое вы продолжаете называть инцидентом.
— Так что же он все-таки сделал?
— Он «тронул» моего подозреваемого.
— Объясните, что это значит.
— Когда вы привозите в отдел подозреваемого по делу, которое расследуете, он целиком находится в вашей власти. Никто не имеет права рядом с ним даже прохаживаться. Понимаете? Неверное слово, неправильно заданный вопрос могут испортить все дело. Это общее правило, которое гласит: не трогай чужого подозреваемого. Оно относится ко всем — к лейтенантам и начальникам управления в том числе. Никто не должен вмешиваться в расследование, не заручившись предварительно согласием двух детективов, которые ведут дело.
— Что конкретно тогда произошло?
— Как я уже вам говорил, мой напарник Эдгар и я привезли в отдел подозреваемого. Расследовалось дело об убийстве женщины. Одной из тех, что оказывают так называемые услуги сексуального характера на Голливудском бульваре. Ее вызвали в номер одного из мотелей на Сансет, которые давно уже считаются в нашей среде притонами разврата. Она приехала и, согласно договоренности, занималась сексом с проживавшим там парнем. Потом ее закололи. Удар был нанесен ножом в верхнюю правую часть грудной клетки. Тип, который пригласил ее к себе в номер, повел себя весьма расчетливо и хладнокровно. Он вызвал полицию, сказал, что это ее нож и что она, угрожая ему этим ножом, пыталась его ограбить. Он сказал, что во время схватки отвел ее вооруженную ножом руку и каким-то образом воткнул этот нож в нее. Короче говоря, утверждал, что действовал в пределах самообороны. На этой стадии в номере появились мы с Эдгаром и сразу заметили некоторые детали, расходившиеся с указанной трактовкой событий.
— Какие детали?
— Во-первых, мы обратили внимание на то, что женщина была значительно ниже этого типа. Не представляю, как она могла решиться пойти на него с ножом. Во-вторых, большой интерес представляло орудие преступления. Это был профессиональный мясницкий нож для нарезки бифштексов. Между тем сумочка у женщины была крохотная и не имела даже ручки.
— Скорее всего вечерняя или театральная…
— Вроде того. Но как бы она ни называлась, нож в любом случае в ней не помещался. Спрашивается: каким образом она пронесла его в номер? Ее одежда прилегала к телу теснее, чем собственная кожа, так что спрятать нож на себе она тоже не могла. Более того, если она собиралась ограбить этого парня, то зачем занималась с ним сексом? Почему не достала нож сразу, чтобы, забрав деньги и ценности, убежать с места преступления? Но ничего этого не было. Парень рассказал, что сначала они занимались сексом, после чего она, достав нож, стала ему угрожать. Это объясняло ее наготу. В связи с последним обстоятельством, впрочем, возникли новые вопросы. Зачем грабить парня голяком? Как и куда потом бежать в таком виде?
— Этот парень лгал.
— Это очевидно, не так ли? Потом всплыло еще одно обстоятельство. В ее сумочке — той, что без ручек — был найден клочок бумажки с названием отеля и номером комнаты. Эти записи были сделаны правой рукой. Что же касается ножевого удара, то он, как я уже говорил, был нанесен в верхнюю правую часть грудной клетки. Это не соответствовало ситуации. Если женщина напала на него с ножом, то нож по идее должен был находиться у нее в правой руке. Если бы этот тип в процессе завязавшейся потом борьбы направил нож на нее, то рана скорее всего была бы нанесена в левую, а не в правую часть груди.
Босх наглядно продемонстрировал жестами, как, по его мнению, при подобных обстоятельствах должно было двигаться лезвие и почему оно не могло поразить женщину в правую сторону груди.
— Там много чего не соответствовало ситуации. К примеру, ранение имело направление сверху вниз, чего не могло быть, если нож находился в руке женщины. Тогда лезвие шло бы скорее снизу вверх.
Хинойос согласно кивнула.
— Проблема заключалась в том, что у нас не было никаких вещественных доказательств, которые противоречили бы версии, изложенной тем типом. Фактически у нас не было ничего, кроме ощущения, что все происходило не совсем так, вернее, совсем не так, как он рассказывал. Локализации ранения было недостаточно, чтобы выстроить обвинение. Кроме того, в его пользу говорил нож. Он валялся на кровати, и на его рукоятке ясно проступали кровавые отпечатки. Я не сомневался, что они принадлежали женщине. Кстати, оставить на ноже отпечатки пальцев этой женщины после ее смерти не составляло никакого труда. Но то, что отпечатки не произвели на меня особого впечатления, ничего не значило. Они наверняка впечатлили бы офис окружного прокурора, а потом присяжных. Так что нам для обвинения этого типа требовалось нечто весьма существенное.
— И что же было дальше?
— Что прикажете делать, если у вас нет ничего, кроме лживых показаний парня, которого вы подозреваете? Выход один — расколоть его и заставить признаться в содеянном. Для этого существуют различные способы. Но нам большей частью приходится колоть таких лживых типов в комнатах. Мы…
— Вы сказали — «в комнатах»?
— Ну да. В комнатах для допроса, которые находятся в бюро. Вы приводите подозреваемого в комнату для допроса и говорите ему, что он нужен в качестве свидетеля. Это обычная практика. Этого парня мы тоже официально не арестовывали. Сказали только, что он должен проехать с нами в отдел для прояснения некоторых деталей. Он, естественно, согласился. Разыгрывал из себя человека, готового сотрудничать с полицией. Продолжал сохранять хладнокровие. Ну, в подразделении «Голли